Грязь на снегу - Сименон Жорж - Страница 40
- Предыдущая
- 40/47
- Следующая
— Не тот лишь для Кромера?
Здесь все засчитывается. Все идет в работу. Все фиксируется. Два томительных часа кряду Франк бессмысленно отрицает знакомство с Кромером — только потому, что однажды избрал такую линию поведения. Назавтра и в последующие дни вопрос о его приятеле не возникает.
Франку кажется, что о Кромере забыли. Затем, в самый разгар ночного допроса, когда он буквально шатается, глаза у него воспалены, а его умышленно заставляют стоять, ему предъявляется любительская фотография, где он снят летом на берегу реки в обществе Кромера и двух девушек. Мужчины без пиджаков. Типичная вылазка за город. Кромер, как всегда несдержанный, тискает ручищей грудь партнерши-блондинки.
— Узнаете?
— Узнаю, но не помню, как зовут.
— Девушек тоже?
— Где ж мне упомнить всех девиц, с которыми я катался на лодке?
— Вот эту, брюнетку, зовут Лили.
— Верю вам на слово.
— Ее отец — служащий муниципалитета.
— Возможно.
— А ваш спутник — Кроме?.
— Вот как?
Франку снимок внове — он никогда не держал его в руках. Помнит лишь, что в тот день их было пятеро, трое мужчин и две женщины, — неудобная комбинация. К счастью, третий был поглощен своим фотоаппаратом. Он же сидел на веслах. Франк, если бы даже захотел, не смог бы сказать, как его зовут.
Это свидетельствует, с какой серьезностью здесь относятся к следствию. Один Бог знает, где откопали эту карточку. Сделали обыск у Кромера и нашли ее там? Тогда странно, что Франк ее не видел. А может быть, у третьего? Или у фотографа, проявлявшего пленку?
Дотошность — самое лучшее в пожилом господине: она поддерживает Франка, вселяет в него надежду. Офицер, тот, безусловно, тут же приказал бы его расстрелять, чтобы поскорей отделаться и не усложнять себе жизнь. С пожилым господином у Франка впереди еще есть время.
Если быть откровенным до конца, он убежден — нет, это скорее вера, чем убежденность, — что лишь от него самого зависит, сколько ему еще осталось. Как все, кто мало спит, но выучился спать в любых условиях, он мыслит преимущественно образами, ощущениями.
Достаточно вспомнить сон, когда он летал и ему нужно было только изо всех сил, напрягая всю свою волю, опереться ладонями о пустоту, чтобы сперва с трудом, а потом легко и плавно подняться над полом и коснуться головой потолка.
Говорить об этом он не может. Будь рядом с ним даже Хольст, Франк и ему не признался бы в этой своей тайной надежде. Пока еще не признался бы. Все точь-в-точь как во сне, и замечательно, что этот сон снился несколько раз: сейчас он помогает Франку. Может быть, такой же сон — все то, что он теперь переживает. Бывают минуты, когда от недосыпа он уже не знает, то ли спит, то ли бодрствует. Здесь тоже все зависит от него самого, от его воли.
Если в нем не иссякнет энергия и сохранится вера, он продержится столько, сколько будет нужно.
Речь для него идет не о возвращении на волю. Не о надеждах, которыми тешат себя заключенные в соседнем классе. Эти надежды не волнуют Франка — от них его, скорее, коробит.
Это не вина соседей. Они делают что могут.
Франку нужно одно — оттяжка. Если бы ему предложили определить ее в днях, неделях, месяцах, он не сумел бы ответить. А если бы его спросили, что потом?..
Ладно. Лучше уж разговаривать с пожилым господином. На это уходят долгие часы. Сегодня допрос стоячий. франк различает допросы стоячие и сидячие. Это еще одна хитрость, в общем довольно примитивная. Цель ее все та же — привести его в состояние наименьшего сопротивления. Франк не показывает, что предпочитает стоять.
Сажают его всегда на табурет без спинки, а долго сидеть в этой позе еще утомительней.
Пожилой господин не встает с места, не испытывает потребности пройтись по кабинету, размять ноги. Даже когда допрос длился пять часов, он ни разу не вышел, чтобы справить нужду или выпить воды. Он ничего не пьет. На столе у него ни графина, ни бутылки. Он довольствуется сигаретами, да и те у него без конца гаснут.
Он прибегает к множеству уловок. Например, к такой: держит пистолет Франка у себя на письменном столе, словно его там забыли, словно это какой-то безвестный, ничего не значащий предмет. Пользуется им вместо пресс-папье. С самого первого дня, когда Франка обыскали, пожилой господин даже обиняком не упомянул об оружии. Тем не менее оно лежит на столе как немая угроза.
Рассуждать надо трезво. В секторе пожилого господина находится не один Франк. Пожилой господин тратит на него время — и немалое, а ведь следует предполагать, что человеку его ранга приходится также решать другие вопросы, допрашивать других заключенных. Остается ли пистолет на столе, когда допрашивают других? Не меняется ли мизансцена для каждого очередного подследственного? Не уступает ли пистолет место иной улике, скажем кинжалу, банковскому чеку, письму — словом, любому другому вещественному доказательству?
Как объяснишь, что такой человек — сущий дар небесный? Другие на месте Франка его бы не поняли и возненавидели. А у Франка без него не было бы постоянного четкого представления, сколько ему еще отпущено времени. Без него, без этих изнурительных допросов он даже не подозревал бы, что можно достичь такой ясности мысли, какая присуща ему теперь и так непохожа на то, что он когда-то называл этими словами.
Конечно, надо быть начеку, не слишком много выкладывать за один раз. Иначе все рискует пойти слишком быстро, следовательно, скоро кончится.
Ускорять же конец не следует. Франку еще предстоит во многом разобраться. Это дело медленное. Быстрое и медленное одновременно.
Оно мешает Франку заинтересоваться людьми, которых на рассвете выводят из соседнего класса и расстреливают. Самое впечатляющее тут — выбранный для этого час: заключенных, не успевших стряхнуть с себя сон, не согревших живот чашкой желудевого кофе, одурелых, неумытых, небритых, выгоняют на холод, который вынуждает их всех без исключения поднимать воротник пиджака. Почему им не дают натянуть пальто? Тайна! Стоимость одежды здесь ни при чем. Ткань, какой бы толстой она ни была, пулю не остановит. Может быть, так делается, чтобы придать картине особенно зловещий вид?
Поднимет ли Франк воротник пиджака? Не исключено. Он об этом не думает. Редко думает. К тому же он убежден, что его не расстреляют во дворе около крытой площадки, где нагромождены парты.
Там казнят людей, которых все-таки судили за преступление и которых — чуточку сжульничав при нужде — можно судить, можно внести в гроссбухи юстиции.
Если бы пришлось судить Франка, его — это более чем вероятно — вновь отправили бы в кабинет офицера с медной линейкой.
Нет, когда все придет к концу, когда пожилой господин по чести и совести решит, что из Фридмайера больше ничего не вытянешь, Франка уберут без лишних церемоний. Где — пока что неизвестно: он еще плохо знаком со зданием. В него вгонят пулю сзади — на лестнице или в коридоре. Для таких вещей должен, наконец, существовать специальный подвал.
Впрочем, в тот момент Франку это будет безразлично.
Страха у него нет. Он боится только одного, одержим одной мыслью — как бы это не произошло слишком рано, до срока, который он себе назначил, до того, как он успеет.
Он сам скажет, если от него этого ждут:
— Давайте!
Если бы у него поинтересовались, какова его последняя воля, последнее желание, он попросил бы проделать эту маленькую операцию, когда он будет лежать на животе у себя на койке.
Не доказывает ли все это, что пожилой господин — посланец провидения? Он еще найдет кое-что. Он каждый день раскапывает что-нибудь новое. Франк должен быть в боевой готовности на всех фронтах сразу, думать и о Тимо, и о тех, кого встречал у кондитера Таста, и о безымянных жильцах своего дома. Этот старый очкастый демон нарочно валит всех в одну кучу.
Что у него сегодня за сюрприз? Он неторопливо протер очки большим цветным платком, который вечно торчит у него из кармана брюк. Поиграл, как обычно, клочками бумаги. Человек, незнакомый с его повадками, понаблюдав за ним через окно, принял бы это за лотерею или игру в лото. У пожилого господина, в самом деле, такой вид, словно он что-то выуживает наугад. Потом с раздражающей медлительностью маньяка он сворачивает себе сигарету. Высовывает язык, заклеивает бумажку, ищет спичечный коробок.
- Предыдущая
- 40/47
- Следующая
