Четыре дня бедного человека - Сименон Жорж - Страница 34

• Предыдущая
• 34/37
• Следующая

А пока что в одной из ветвей Лекуэнов-Найлей есть мальчик по имени Боб, который учится в коллеже Станислава с кичливыми маленькими богачами.

С площади Согласия Франсуа свернул на улицу Буасси-д'Англа — просто так, чтобы зайти в бистро. На него внезапно дохнуло давним туманом, окутывавшим некогда горемыку Франсуа Лекуэна, который бродил в одиночестве по бесконечным ущельям улиц и вел разговор с самим собой. Тоска по прошлому пронзила его, и он вдруг задал себе вопрос: а действительно ли был несчастен тот Франсуа?

Да, он выпивал у каждой стойки. Пропивал большую часть тех ничтожных денег, которые добывал с таким трудом ценой мелких плутней и унижений. Но зато, когда туман сгущался до соответствующей плотности, в нем было уютно, как собаке в ее конуре. Ах, как это возбуждало: смотреть с мучительной завистью на мир, наталкиваться на высоченные дома, которые казались стенами нарочно возведенными, чтобы размозжить о них голову.

Он был маленький, слабый; судьба ожесточилась против него, преследовала изо дня в день, разражаясь после каждого точно нацеленного удара злобным громоподобным смехом. Стоило ему показать, что он распрямляется, что он увидел луч надежды и потянулся к нему, как чудовище тут же изобретало новую напасть, чтобы поставить его на колени. В ту пору он завидовал даже проституткам. Не только Вивиане, но и Фельдфебелю.

Завидовал клошарам: они каждую неделю имеют право на миску горячего супа и место в барже-ночлежке Армии Спасения, а в новогоднюю ночь для них устраивается праздничный ужин.

Но зато как все было просто: захотел, и ты в тумане. Последние три года Франсуа частенько тянуло к стойке, и не из желания выпить, а чтобы вновь обрести густоту атмосферы, теперь уже утраченной им. Он так и не привык ни к чрезмерно светлым и чистым кабинетам на Елисейских полях, ни к апартаментам на Пресбургской улице. Даже квартирка на улице Деламбра, после того, как ее отремонтировали, потеряла свою таинственность.

Несколько рюмок за липкой цинковой стойкой в помещении, насыщенном густым запахом водки и дешевого вина, и он снова почувствовал бы себя самым обездоленным в мире. И смог бы ухмыляться, думая обо всех, кого он тащит на себе и кто, решив, что он пошатнулся, пытается сбить его с ног.

Но Рауль все-таки вернулся. Осталась м-ль Берта.

Правда, ей ничего не грозит: она — всего лишь служащая.

Франсуа платит ей куда больше, чем она получила бы в любом другом месте. М-ль Берта скуповата, экономит на всем — на обедах, на всяких мелочах, а по вечерам, вероятно, сама перешивает платья, переделывает шляпки, и все для того, чтобы поднакопить денег и переехать с матерью на жительство в деревню. Деревни она, разумеется, не знает; впрочем, Франсуа тоже. Для нее коровы, свиньи, куры — вырезанные из дерева фигурки, которые перед Новым годом выставляют в витринах. И вообще, деревня — это солнышко, волнующиеся нивы, которые видишь из окна поезда, и красные крыши ферм, выглядывающие из зелени.

Сейчас Шартье, надо полагать, вовсю колется. После свидания с Пьебефом Франсуа обязательно должен встретиться со своим адвокатом. Хотя нет, он же обещал зайти в «Королевскую таверну». И Вивиане сказал, что придет к ней. И еще очень хочется повидать сына после вручения наград.

Но пора было спускаться в метро. Франсуа дважды сменил поезд, проверяя, нет ли за ним слежки, но сделал это, скорей повинуясь указаниям Пьебефа, чем по убеждению.

Поездка в Венский зоопарк опять навела его на мысли о сыне; он вспоминал, как они втроем — он, Жермена и Боб, еще совсем маленький, — приезжали туда, и он сажал мальчика на плечи, чтобы тот мог посмотреть на зверей. В те годы солнце, пыль, даже сам зоопарк пахли совсем по-другому и воспринимались иначе. А когда ребенком был Франсуа, зоопарка еще не существовало, и отец водил его в Ботанический сад. Интересно, предполагал ли он, кем станет Франсуа? Беспокоило ли его, что Франсуа думает о нем, какой образ отца сохранит в памяти?

Франсуа стоял у первого рва, отделяющего посетителей от животных, и вдруг вздрогнул: кто-то тронул его за плечо. Но это оказался Пьебеф.

— Я шел за вами следом, шеф. Хотел убедиться, что никто не сидит у вас на хвосте. Видите ли, все это скверно пахнет. Очень скверно. И знаете, о чем я сейчас подумал?

Не пришло ли вам время прокатиться в Бельгию? И черт побери, весьма возможно, что вскоре мне придется присоединиться к вам.

— Что с Шартье?

— С десяти он на набережной Орфевр. Ему принесли бутербродов и пива из пивной «У дофины». А заодно и тем, кто допрашивает. Они впятером, включая Бутареля, заперлись в кабинете и держат постоянную связь с улицей де Соссэ. Я варился в этом соку, так что можете мне поверить: удар готовился потрясающе тщательно.

— Ночью они побывали в редакции.

— Не они. Туда приходили люди с улицы де Соссэ во главе с Жорисом. Но только не думайте, что Джанини и Бутарель покончили со мной.

И тут Франсуа озарило: он увидел возможный выход и на всякий случай опустил глаза. Кто мешает ему тоже выйти из игры, как сделал это Буссу, а сейчас, вне всякого сомнения, делает Шартье, и как попытаются по очереди сделать все остальные? Почему бы ему не встретиться на равных с Джанини и не предложить мировую? А еще лучше отправиться прямиком на улицу де Соссэ, где его — в этом он убежден — немедленно примут.

Один из его собратьев, издающий газетку примерно того же пошиба, однажды, не сказав никому ни слова, взял и отправился туда. После этого у него настала спокойная жизнь. Газета продолжала выходить. Разумеется, ему дают определенные указания, да и сам он при случае поставляет кое-какие сведения. Но зато он имеет прикрытие, ему позволяют тихо обделывать свои делишки и при необходимости избавляют от мелких неприятностей. А сверх того, в конце каждого месяца он получает конверт со своей долей секретных фондов.

Франсуа доказал, что с ним нужно считаться: в одиночку он выстоял три года, вынудил муниципальный совет начать несколько расследований. Ожесточенная, массированная атака, которую повели против него, лишний раз доказывает, что Франсуа — серьезный противник.

Интересно, подозревает ли Пьебеф, какой оборот приняли мысли его собеседника?

— Я предпочел бы знать, что вы в Брюсселе, куда до вас уезжали многие, в том числе Виктор Гюго и ваш предшественник Рошфор[3]. Как видите, я тоже немножко знаю историю. Это не помешало им вернуться. И вы тоже возвратитесь, но мне так будет спокойней. — Пьебеф, как обычно, дышал в лицо кальвадосом. — Прошу заметить, мне лично бояться нечего.

Я ведь никогда не подписывался и вообще старался не оставлять после себя никаких бумаг. И хотя у вас нет ни доказательств, ни свидетелей, я все же предпочел бы, чтобы ради общего спокойствия эти господа в ближайшее время не докучали вам вопросами. — Очевидно испугавшись, как бы не толкнуть Франсуа на опасный путь, Пьебеф предупредил:

— Думаю, излишне добавлять, что я подготовился к защите. А в случае надобности и к нападению. Особенно к нападению. Ночной поезд отходит с Северного вокзала в двадцать три с минутами. Паспорта не требуется. Подумайте, шеф! На всякий случай я прогуляюсь по перрону. Кстати, деньги у вас собой есть? Очень хорошо! У меня были большие расходы. А у вас некоторое время не будет возможности встретиться со мной.

Франсуа выдал Пьебефу две тысячи франков, старательно укрывая от него содержимое бумажника. Теперь он тоже становился прижимист и пожалел, что оставил м-ль Берте деньги на гонорары. Она была права, сказав, что, может быть, лучше не расплачиваться с сотрудниками. И Франсуа стал прикидывать, сколько же у него осталось.

• Предыдущая
• 34/37
• Следующая