Святая Русь. Книга 3 - Балашов Дмитрий Михайлович - Страница 100

• Предыдущая
• 100/137
• Следующая

А в шатре, в походной простой юрте повелителя Синей, Белой и Золотой Орды, в дымном свете масляных светильников, сидели на расстеленных кошмах те, кого в наши дни назвали бы «полевыми командирами». Горячее дыхание колебало пламя светилен, и пиалы с кумысом, то и дело наполняемые немногочисленною прислугою и тотчас выпиваемые, уже не остужали собравшихся, взявшихся не то что спорить, а попросту судить своего хана.

— Ежели мы отступим опять, — говорит Бек-Ярык-оглан, прямо глядя в глаза Тохтамышу, — я должен буду уйти от тебя, чтобы охранять свой улус, спасать женщин, детей и скот!

— Люди разбредутся, перестав верить в победу! — вторит ему сумрачный. Актау. И, не давая хану раскрыть рта, горячо вмешивается Утурку-бек:

— Никто еще и никогда не побеждал без боя! (Побеждали, и не раз! Но только не в нынешних обстоятельствах.)

— Зачем мы пришли сюда? Чтобы бежать от мятежного эмира?

— Будем ждать, пока Тимур захватит Сарай?

И как приговор звучат заключительные слова Актау:

— Великим не прощают их прежнего величия! Черный народ станет ненавидеть тебя!

Тохтамыш делает движение. Гладкое его лицо перерезает судорога. Он хочет оправдаться, хочет возразить… Беки один за другим выкладывают ему свои обиды. Звучат слова гнева и гордости. Сыновья хана с беспокойством поглядывают на своего родителя. Здесь, в совете, участвуют двое: Джелал-ад-Дин и Керим-берди. Трое младших — Джаббар-берди, Кебек и Кидыр-берди — отсутствуют. Но все пятеро ждут решения своего отца, как выводок молодых волчат, готовых растерзать потерявшего силы родителя. Они будут еще долго драться за престол, иногда накоротке добиваясь успеха. Будут резаться друг с другом за власть. Керим-берди убьет Джелал-ад-Дина, а Джаббар-берди, в свою очередь, убьет Керим-берди… И продлится это, вместе со смутою в степи, еще поболее четверти столетия. Все это еще будет, все это еще впереди! Сейчас же они ощерились и тихо ворчат на отца, упускающего, по их мнению, дорогую добычу. И Тохтамыш прячет глаза от сыновей, чуя, что и они не дадут ему жизни, ежели почуют в нем воинскую ослабу…

Васька не видит и не слышит ничего из этого «совета вятших», как сказали бы на Руси. Но когда беки начинают покидать ханский шатер, доругиваясь на ходу, он слышит, как Бек-Ярык, излучисто сдвигая брови, говорит Актау (оба уже вдели ногу в стремя и одновременно взлетают в седла):

— Не стоило тебе требовать его смерти!

— Он предатель!

— Все равно, перед боем нельзя казнить никого из эмиров!

— Так что же, ждать, пока он изменит в бою? — упрямо возражает Актау.

Беки разъезжаются, и Васька, следуя за своим господином, так и не узнает, чьей же смерти требовал могущественный Актау накануне сражения.

Они едут в темноте мимо чадящих костров, слушают тихий говор воинов, и Бек-Ярык бросает своему сотнику, не поворачивая головы:

— Завтра бой!

Кто донес Тимуру об этом совете в Тохтамышевом шатре? Кто рассказал, что говорили и тот, и другой? Почему Тимур в дальнейшем особенно упорно преследовал Бек-Ярык-оглана, Актау и Утурку — наиболее яростно требовавших сражения? Этого мы никогда не узнаем. Но кто-то донес, кто-то рассказал, и голова Бек-Ярыка, рысящего сейчас к своему тумену, уже назавтра будет оценена Тимуром.

Вечерняя заря, догорев, потухла. Васька, отдав последние распоряжения, ложится навзничь, следя над собою величественный бархатно-черный небосвод, густо затканный алмазами мерцающих звезд. Он дремлет. Но вот далекие горы начинают светлеть, и небо отделяется от земли. Ржут и топочут кони. Васька встает. Надо подымать и кормить людей. Сегодня? Или завтра? Они наконец сразятся с Железным Хромцом.

Сурово поют рога. Оба стана, тот и другой, готовятся к великой битве. Татар, на глаз, больше, но в Тимуровом войске, разделенном на семь кулов с канбулами, резервными кошунами и караулами, выдвинутыми вперед, больше порядка. На передовой линии густо взлетает земля от лопат. Узбекская пехота торопливо зарывается в землю, ограждается чапарами, готовясь встретить первый натиск ордынской конницы. Там и тут вскипают короткие сшибки верхоконных разъездов, словно бы пробные укусы сошедшихся на битву друг с другом степных барсов.

Был вторник, 14 апреля 1395 года. Запомним эту дату, дату кануна Великой битвы, столь помогшей позднейшему возвышению Московской Руси.

Последняя ночь перед боем. Когда уже — не в силах уснуть. Когда расставлены полки, развернуты рати. Когда уже на ихнем, правом крыле собрались силы Кунче-оглана, Бек-Ярык-оглана, Актау, Давуда Суфи, Тохтамышева зятя, и Утурку. (Все названные сговорились победить или умереть в предстоящем бою.) Когда воины бредят и вскрикивают во сне, хватаясь за воображаемое оружие, а ратная сторожа не спит и не снимает броней. Когда уже ждешь с томительным нетерпением — скорей бы рассвет! Нет, это не страх, не трусость, это лихорадка перед боем, это нетерпение, заставляющее чаще дышать и затрудняющее, цепенящее мысли в голове. (У трусливых становят жидкими ноги и холодный пот течет по спине. Но это у трусливых или у тех, кто впервые в бою.)

Васька не спал. Лежал вольно на спине, поглядывая в ночь. Внутри у него все словно замерзло, сжалось, готовясь к наступающему дню. Тихо переговаривают воины, иные тоже не спят, ждут. Долгое отступление измотало всех. Битвы ждут как избавления. Говорят, старые воины предчувствуют свой конец. Русские мужики надевают чистые рубахи перед боем. Васька берет в руку медный нательный крестик, шепчет полузабытые слова родимых молитв.

Вот холодною сырью повеяло от реки. Поля затянуло туманом. Так бы хотелось сейчас услышать журчание струй, но Терек далеко от них, и ни услышать, ни глотнуть его холодной бегучей воды не можно. Небо синеет. Воины сами, без зова, начинают просыпаться и вставать. Ночью Актау предпринял пробный набег на чагатайский стан, проверяя готовность Тимура к бою. Били в барабаны и литавры, трубили в рога, переполошив оба спящих стана. Отступили к утру, убедившись, что Тимура не заставить в ночь вывести полки за укрепления.

Васька еще дремлет, задремал перед самым рассветом, когда уже все кончилось, и во сне увидел брата Лутоню. Лутоня стоял маленький, в одной холщовой рубашке, почти до пят, середи поля, густо заросшего ромашками, и звал его, приманивая рукой. Маленький мальчик, коего он когда-то в хлеву торопливо закидывал соломою и навозом. Так и не понял Васька, к чему был этот сон и о чем просил его брат. Далекий томительный звук рогов разом пробудил его. Вскочив, он торопливо затягивал ремнем кольчатую бронь. Походя отломив кусок пшеничной лепешки и выпив чашку кумыса, готовил коня.

Десятские подымают людей. Сотня, дополненная из подошедшего позавчера резерва, строится, и Васька взмывает в седло. Вдали, впереди, виднеется линия окопных щитов, чапаров, выставленных за ночь противником, и Васька мгновением поразился тому, как близко друг к другу стояли всю ночь они и гулямы Тимура, с которыми через какие-то мгновения они начнут резаться на смерть.

— Сотня, к бою!

Бек-Ярык-оглан объезжает строй своих полков и издали делает приветственный знак своему урусутскому сотнику. Там дальше стоит Актау, на этой стороне — Утурку.

— С Богом! — говорит вполголоса Васька, когда сухая барабанная дробь и звон литавр призывают их к напуску.

Пешцы там, в центре, невидные отселе, выходят из-за преграды из ароб и телег, строятся. Там русские, и Ваське, на мгновение, остро хочется туда, к своим. «Но звучит приказ, поют рога, и им отвечает согласный и глухой топот копыт двинувшейся конницы правого крыла. Начинается бой.

Миг сближения с противником всегда страшен. И страшно, наверное, взглянуть в лица тех, кто скачет убивать или быть убитым. Как часто этого рокового сближения даже не происходит! Кто-то из соперников начинает заворачивать коней и устремляется в бег, а победители гонят и рубят бегущих. Не то было в этом сражении. Отступать не хотела ни та, ни другая сторона, и потому…

• Предыдущая
• 100/137
• Следующая