Берег черного дерева и слоновой кости (худ. С. Яровой) - Жаколио Луи - Страница 37

• Предыдущая
• 37/64
• Следующая

— Мы не можем согласиться, — сказал Барте решительным тоном, — и если вы подвергаете опасности вашу жизнь для нас, справедливость требует, чтобы мы в свою очередь…

— Я требую от вас полного повиновения, в котором вы мне поклялись, — перебил Лаеннек с важным видом, — я знаю все, что вы мне скажете, и не сомневаюсь в вашем мужестве, но вы не можете отправиться с нами; разве вы привыкли к зарослям? Как вы проскользнете без шума в высокой траве? Сумеете вы оставаться по целым часам, спрятавшись в нескольких шагах от вашего врага, не возбуждая его внимания? Вы заставите убить нас всех без всякой пользы… Я подвергаю опасности мою жизнь, говорите вы, но я делаю это каждый день десять лет, и вы видите, что до сих пор я умел защитить ее. Для пользы всех нас я требую, чтобы вы остались в лодке. Не опасайтесь, не будет недостатка в случаях выказать вашу дружбу.

Через десять минут легкая лодочка подошла к тростникам, и Лаеннек со своим негром, вооруженный с ног до головы, без шума проскользнул в лес.

Уале, хорошо выдрессированный для этих экспедиций, замыкал шествие, ожидая, чтобы сигнал хозяина вызвал его вперед.

Только что высокая трава закрылась за ними, как Гиллуа и Барте напрасно прислушивались: никакой шум не достигал до них.

Огонь все сиял также ярко, бросая красноватый отблеск на берег и листья больших деревьев, и ничто не нарушало ночной тишины, кроме легкого шума воды около берега и криков хищных зверей, которые время от времени раздавались вдали звучно и протяжно…

Часы проходили медленно и однообразно, не внося никакой перемены в положение путешественников, оставшихся в лодке. Незадолго до рассвета таинственное пламя мало-помалу угасло, и когда взошло солнце, облив пурпуром и золотом воды Конго и вершины леса Лаеннек и его два спутника еще не вернулись.

Беспокойство молодых людей дошло до крайней степени, и, только вспоминая последние слова Лаеннека, они сдерживали свое нетерпение. Им хотелось бы броситься в лес и отыскивать ушедших.

С того места, где они находились в густоте тростника и корнепусков, они могли следить только за течением реки в самом ограниченном районе, так как высокая трава на берегу и ветви деревьев, составлявшие аркаду над головой, представляли собой лиственную занавесь, за которую их глаза не могли проникнуть.

Когда они спросили Буану, молодая негритянка отвечала им самоуверенно и улыбаясь:

— Господин бодрствует, он придет, я всю ночь слышала его сигнал.

— Сигнал! — сказал Барте вне себя от изумления.

— Да, белый человек разве не слыхал криков тано ночью?

— Как! Этого зловещего пения могильщика… (род ночной птицы, отрывающей трупы).

— Кунье и господин подражали ей по очереди, чтобы показать нам, что все идет хорошо.

— Зачем ты не предупредила нас?

— Два белых человека разговаривали между собой, они ни о чем не спрашивали Буану, и она думала, что господин научил их лесному языку.

— Итак, ты думаешь, что он скоро к нам придет.

— Да, потому что уже более часа как я…

В эту минуту слова замерли на губах молодой негритянки, послышался жалобный крик, но так слабо и так далеко, что только тонкий слух Буаны мог услыхать его.

— Что там такое? — спросил Барте, удивленный этим внезапным молчанием.

— Послушайте! Тано говорит.

Два звука пронеслись по пространству, на этот раз несколько громче, но второй крик еще не затих, как молодая негритянка бросилась с необыкновенной быстротой к веслу и оттолкнула лодку на шесть метров от берега.

— К карабинам, к карабинам! — вскричала она. Молодые люди схватились за оружие.

Было пора! Дикий вой раздался на берегу, и негр, бросившись в реку с копьем в руке, уцепился за пирогу. С быстротою молнии Буана схватила топор, которым Кунье резал лиану и хворост, и раскроила череп негру, который упал и оросил воду своей кровью. Второй негр бросился вслед за своим товарищем, но прежде чем успел подоспеть к нему на помощь, он был убит карабином Барте. Гиллуа приготовлялся оказать такой же прием третьему негру, но негритянка, после своего подвига, сильно гребла, и негры, оставшиеся на берегу, устрашенные ли участью двух своих товарищей или рассудившие, что расстояние от пироги было теперь слишком велико для нового приступа, только усилили свои крики и бросали стрелы, падавшие в воду около беглецов.

Предупрежденная двумя криками тано, которые по своему звуку означали «берегись», Буана спасла жизнь своим двум спутникам и себе.

Сигнал был дан Кунье.

Лодка продолжала подвигаться на середину реки, как вдруг сцена переменилась. Два выстрела из леса положили конец бессильным демонстрациям негров, из которых еще двое упали с тем, чтобы не вставать, и громкий голос Лаеннека приказывал своей собаке:

— Геп! Геп! Уале! Геп!

Собака бросилась прыжками через высокую траву, за собакой бежали ее хозяин и Кунье,

Радостные «ура», раздавшиеся с лодки, приветствовали их появление, и Гиллуа и Барте приготовились играть свою партию в начинавшейся борьбе.

Увидев новых врагов, преградивших им дорогу в лес, испуганные смертью своих товарищей, негры, потеряв голову, бросились в реку, чтобы попытаться спастись вплавь. Их было только шестеро, а когда Лаеннек и Кунье соединили свои выстрелы с выстрелами из лодки, то остались только двое.

Буана гребла так искусно, что перерезала им дорогу.

— Ни один не должен спастись, — закричал Лаеннек своим друзьям, — или мы погибли.

Тогда произошла страшная сцена.

Уале бросился в реку за неграми, один из беглецов нырнул, но собака последовала за ним под воду, и несколько минут спустя большие капли крови показались на поверхности, и потом громадная голова дога высунулась из воды. Страшная собака, приметив последнего негра, делавшего отчаянные усилия, чтобы добраться прежде пироги до противоположного берега, решительно бросилась за ним в погоню.

Видя, что не может избегнуть своих врагов, несчастный принялся испускать умоляющие крики и, переменив тактику, прямо поплыл к лодке, надеясь доплыть до нее, прежде чем его догонит собака.

Выстрел из карабина мог прекратить это страшное зрелище, но Барте и Гиллуа и не подумали об этом; стрелять в человека, который не мог им вредить, казалось им убийством, и сам Лаеннек, хотя понял, как неблагоразумно предаваться чувству сострадания, опустил рукою ружье, направленное Кунье в беглеца, и дал своей собаке сигнал остановиться.

Собака была так хорошо дрессирована, что несмотря на горячий пыл преследования, не подумала ослушаться и ворча остановилась.

В эту минуту негра принял на лодку Барте, а осторожная Буана связала ему руки за спиной веревкой из волокон растений.

Через несколько минут пирога пристала опять к берегу, и все члены маленького каравана соединились.

Кунье занял свое обыкновенное место, и три друга обменялись горячим пожатием руки.

— Вы нас спасли во второй раз, — сказал Барте, до того взволнованный, что почти не мог произносить слов.

— Не будем говорить об этом, — просто ответил Лаеннек, — мы все исполнили наш долг, только мы поддались великодушию, которое может стоить нам дорого.

— Как это?

— Если вы выпустите этого молодца, не пройдет и двух суток, как все племя сядет нам на шею. Маленькая шайка, которую мы уничтожили, только авангард фанов, переселяющихся в эту минуту к Верхнему Конго. Через два или три дня они наткнутся на Гобби, но если узнают участь своих товарищей, немедленно свернут с дороги и будут преследовать нас до тех пор, пока не отомстят нам.

— Господин, — отважился сказать Кунье умоляющим тоном, — дайте мне убить человека с красной головой.

У пленника волосы были обожжены известью.

— Мы не можем решиться на такой поступок, — немедленно сказали молодые люди. — Спасти его для того, чтобы потом холодно убить, это недостойно цивилизованных людей.

• Предыдущая
• 37/64
• Следующая