Замок Лорда Валентина - Сильверберг Роберт - Страница 40

• Предыдущая
• 40/111
• Следующая

Слит склонил голову.

– Я должен, Милорд.

– И я прошу тебя, Слит, звать меня Валентином и не оказывать мне перед другими больше уважения, чем ты оказывал мне вчера.

– Как желаешь, – ответил Слит.

– Валентин.

– Валентин, – неохотно сказал Слит. – Как желаешь, Валентин.

– Пошли.

Он повел Слита к труппе. Залзан Кавол, как обычно, неторопливо расхаживал взад и вперед; его братья готовили фургон к отъезду. Валентин сказал скандар:

– Я уговорил Слита. Он поедет с нами в Илиривойн.

Залзан Кавол недоверчиво взглянул на него.

– Как тебе это удалось?

– Да, – подхватил Виноркис. – Что ты ему сказал?

– Слишком долго объяснять, – ответил Валентин, весело улыбаясь.

Теперь ход ускорился. Весь длинный день фургон мурлыкал по шоссе, а иногда захватывал и часть вечера. Лизамон Холтен ехала с фургоном. Ее животное, несмотря на свою выносливость больше нуждалось в отдыхе, чем те, что тянули фургон, так что иногда Лизамон при удобном случае отставала. Нести ее громоздкую тушу было нелегким делом для любого животного.

Они ехали от города к городу через скучную провинцию. Там были очень скромные полоски зелени – только чтобы соблюсти букву закона. Эта провинция Мазадона была местом, где миллионы жителей занимались торговлей, поскольку Мазадон был воротами всего северо-западного Зимрола для восточных товаров и главным перевалочным пунктом для сухопутных перевозок товаров Пидруда и Тил-омона, идущих на восток. Они быстро проехали через множество городов, через сам Мазадон, через Бургакс и Тагобар, которые все были тихи и печальны по случаю прощального траура. Всюду болтались желтые полосы ткани – знак скорби. Валентин считал, что это тяжелое дело – закрыть всю провинцию из-за смерти герцога. Что будет делать этот народ, думал он, когда умрет Понтификс? Как они реагировали на преждевременную смерть Короналя Лорда Вориакса два года назад? Возможно, конечно, что они относились к смерти местного герцога более серьезно, потому что он был фигурой осязаемой, реальной, жившей среди них, в то время как для народа Зимрола отделенного тысячами миль от Горного Замка и Лабиринта, Власти Маджипура казались более чем абстрактными, мифическими, легендарными, нематериальными. На такой громадной планете никакое центральное правительство не могло бы править с реальной эффективностью, оно лишь осуществляло символический контроль. Валентин подозревал, что стабильность Маджипура, в основном, зависит от социального контракта посредством местных правителей – герцогов провинций и муниципальных мэров, внедряющих и поддерживающих указы имперского правительства при условии, что они могут действовать на своих территориях по своему усмотрению.

Как же, спрашивал он себя, такой договор может поддерживаться, если Корональ, не посвященный и помазанный принц, а узурпатор, лишенный милости Божества, благодаря которой держится столь хрупкая социальная конструкция?

Как же, спрашивал он себя и все больше задумывался над такими вопросами в долгие, спокойные, монотонные часы путешествия к востоку. Такие мысли удивляли его самого своей серьезностью потому что он уже привык к легкости и простоте своего мозга, начиная с первых дней в Пидруде, а теперь чувствовал постепенное обогащение и растущую сложность своего мыслительного процесса. Словно чары, наложенные на него, изнашивались и становились тоньше и его истинный интеллект пробивался сквозь них.

Если это так, значит, подобная магия действительно лежала на нем, как уверяли его постепенно формирующиеся гипотезы.

Его сомнения таяли с каждым днем, но все-таки он не был до конца уверен.

Во сне он часто видел теперь себя у власти. В одну ночь он, а не Залзан Кавол, руководил труппой жонглеров, в другую он в одежде принца председательствовал на каком-то высоком совете метаморфов, которые казались ему странными туманными призраками, не могущими удержать какую-то форму дольше минуты. В следующую ночь он увидел себя на рыночной площади в Тагобаре отправляющим правосудие для торговцев одежды и продавцов браслетов в их шумных мелких спорах.

– Вот видишь, – сказала Карабелла, – все сны говорят о власти и величии.

– Власть? Величие? Сидеть на бочке на рынке и разбирать дела продавцов льна и хлопка?

– Сны многое трансформируют. Эти видения – метафоры высшего порядка.

Валентин улыбнулся, но согласился с правомочностью такой интерпретации.

Однажды ночью, когда они были неподалеку от города Кинтор, к нему пришло наиболее ясное видение его предполагаемой прошлой жизни. Он был в комнате с панелями из самых красивых и редких сортов дерева, со сверкающими полосами симотана, банникопа и темного болотного красного дерева. Он сидел за остроугольном палисандровым столом и подписывал документы. Напротив был герб горящей звезды, рядом находились послушные секретари. Громадные закругленные окна находились напротив него выходили в открытое воздушное пространство, как если бы под ними находился титанический склон Замковой Горы. Фантазия или беглый фрагмент похороненного прошлого, которое пытается освободиться и всплывает во время сна, чтобы приблизиться к поверхности сознательной части его мозга? Он описал кабинет и стол Карабелле и Делиамберу, надеясь, что они могут знать, как выглядит в реальности кабинет Короналя, но они имели об этом не больше представления, чем о том, что подают на завтрак Понтификсу. Вруон спросил Валентина, каким он осознавал себя, когда сидел за палисандровым столом: золотоволосым, как Валентин в жонглерском фургоне, или брюнетом, как Корональ, который совершал торжественное шествие через Пидруд и западные провинции.

– Темноволосым, – тут же ответил Валентин и нахмурился. – Но так ли? Ведь я сидел за столом и не видел себя. Однако… Однако же…

– Во сне мы часто видим себя своими же глазами, – заметила Карабелла.

– Может, я был и блондином, и брюнетом. Сначала одним, потом другим. Переход ускользает от меня. Сначала один, потом другой, да?

– Да, – сказал Делиамбер.

После многодневного утомительного путешествия они доехали до Кинтора. Этот главный город северной части центрального Зимрола располагался на изрезанной местности, прерываемой озерами, высокими землями и темными непроходимыми лесами. Дорога, выбранная Делиамбером, вела фургон через юго-западные предместья города, называемые Горячим Кинтором, потому что здесь были громадные шипящие гейзеры и широкое розовое озеро, зловеще булькающее и пузырящееся, и одна-две мили фумарол, из которых каждые пять минут вылетали облака зеленоватого газа, сопровождаемые рыгающим звуком и глубоким подземным стоном. Небо здесь было тяжелым от густых облаков цвета потускневшего жемчуга, и хотя в стране был еще конец лета, резкий пронзительный ветер с севера был по-осеннему холодным.

Горячий Кинтор отделяла от собственно города река Зимр, самая большая в Зимроле. Когда путешественники вышли к ней, фургон после старинных узких улиц внезапно оказался на широкой эспланаде, ведущей к Мосту Кинтора. Валентин разинул рот от удивления.

– В чем дело? – спросила Карабелла.

– Река… Я никогда не думал, что есть такие большие.

– Ты не знаком с реками?

– Нет никакого сравнения с Пидрудом. А до Пидруда я ничего не помню.

– Нигде нет реки, сравнимой с Зимром, – сказал Слит.

– Не мешай ему удивляться, Карабелла.

Направо и налево, насколько мог видеть Валентин, темные воды Зимра достигали горизонта. Река в этом месте была так широка, что больше походила на бухту. Он едва мог разглядеть квадратные башни Кинтора на другом берегу. Восемь или десять мощных мостов перекидывались через воду. Они были так велики, что Валентин удивлялся, как их вообще удалось построить. Тот, что находился прямо под ними, Мост Кинтора, был шириной в четыре шоссе. Петляющие арки поднимались и опускались и снова поднимались громадными скачками от берега до берега. Чуть ниже по реке был мост совершенно иной конструкции: тяжелое кирпичное ложе покоилось на поразительно высоких мостовых быках. А вверх по течению мост был стеклянный, он весь искрился. Делиамбер сказал:

• Предыдущая
• 40/111
• Следующая