Разум и чувство (другой перевод) - Остин Джейн - Страница 74

• Предыдущая
• 74/78
• Следующая

Последовала еще одна пауза.

Элинор, собрав все свое мужество, заставила себя снова заговорить, при этом ее почему-то испугали звуки собственного голоса:

– Миссис Феррарс осталась в Лонгстейпле?

– В Лонгстейпле? – растерянно переспросил Эдвард. – Нет, моя мать осталась в Лондоне.

– Я имела в виду, – уточнила Элинор, схватив со стола рукоделие, – миссис Эдвард Феррарс.

Она не подняла глаза на Эдварда, зато на него пристально уставились ее мать и Марианна. Он замялся, покраснел и нерешительно пробормотал:

– Наверное, вы имеете в виду моего брата… вы хотели спросить о миссис Роберт Феррарс?

– Миссис Роберт Феррарс? – хором повторили миссис Дэшвуд и Марианна.

Элинор же не могла вымолвить ни слова, но теперь посмотрела на гостя с немым удивлением.

Он встал, подошел к окну и, видимо не зная, куда девать руки, взял лежавшие на подоконнике ножницы и принялся безжалостно кромсать футляр от них. После недолгой паузы он все-таки проговорил:

– Вы, наверное, не знаете, что мой брат не так давно вступил в законный брак с мисс Люси Стил.

Элинор еще ниже опустила голову над рукоделием. Она так разволновалась, что почти не понимала, где находится и что делает.

– Да, – немного увереннее продолжил он, – они поженились на прошлой неделе и уехали в Долиш… Они и сейчас там.

Этого Элинор уже не могла вынести. Силы ее иссякли, она выбежала из комнаты и, едва успев закрыть дверь, разразилась слезами, которые никак не могла унять. Эдвард, упорно смотревший на кого угодно, но только не на нее, все же не мог не заметить, что она поспешно покинула комнату, а может быть, даже услышал, какое впечатление произвела на нее новость. Во всяком случае, он почти сразу же погрузился в глубочайшую задумчивость, из которой его не смогли вывести ни миссис Дэшвуд, ни Марианна. А через несколько минут он ушел, так и не сказав ни слова, и быстро направился в сторону деревни, оставив женщин в крайнем изумлении. Им оставалось только строить планы и догадки, чем вызвана столь внезапная и необъяснимая перемена.

Обстоятельства освобождения Эдварда пока оставались необъяснимыми, но одно было ясно: он обрел свободу. Можно было без труда предвидеть, как он намерен ею распорядиться. В течение четырех долгих лет он черпал радости опрометчивой помолвки, заключенной без согласия матери, и теперь, когда она оказалась расторгнутой, он, конечно, тут же запланировал другую.

В Бартон его привело желание просить руки Элинор. Если же принять во внимание наличие у него определенного опыта в подобных делах, овладевшая им стеснительность может показаться по крайней мере странной. Чтобы ее преодолеть, ему потребовалось время и изрядная порция свежего воздуха.

Нет нужды уточнять, как долго пришлось гулять Эдварду Феррарсу, чтобы обрести решимость, и как он объяснился со своей избранницей. Достаточно сказать, что в четыре часа, когда все сели за стол, он уже располагал согласием невесты и благословением ее матери. Таким образом, он не только приобрел законные права счастливого жениха, но и на самом деле чувствовал себя на седьмом небе. И у него действительно имелось достаточно поводов радоваться. Он был влюблен, уверен во взаимности, а значит, его сердце было переполнено восторгом. Эдварду совершенно не в чем было себя упрекнуть, и в то же время он благополучно избавился от опостылевших уз, связывавших его с той, к кому уже давно не испытывал никаких чувств. И после этого он сразу же обрел надежду на союз с другой, о котором в отчаянии запретил себе думать, но который уже многие месяцы являлся пределом его мечтаний. Он избавился от сомнений и страхов и был окрылен самыми радостными надеждами. Друзьям прежде никогда ранее не доводилось видеть Эдварда таким веселым, возбужденным, радостным и признательным судьбе.

Его сердце было распахнуто Элинор во всех своих ошибках и слабостях, а о юношеской влюбленности в Люси он теперь говорил с мудростью своих двадцати четырех лет.

– Я был молод, глуп, не знал света и не имел никаких полезных занятий, вот и увлекся, – объяснил он. – Если бы, когда я в восемнадцать лет покинул Лонгстейпл, моя мать нашла для меня хотя бы какое-нибудь дело, то полагаю… нет, я совершенно уверен, что этого не случилось бы. Не скрою, покидая дом мистера Прэтта, я считал, что уношу в своем сердце огромную, всепоглощающую страсть к его племяннице. Но если бы мне было чем занять свое время, если бы нашлось хотя бы что-нибудь, удержавшее меня от нее вдали на несколько месяцев, я бы очень скоро и думать забыл об этой придуманной страсти. Но для меня не избрали профессии и не позволили найти ее самому. Я попал домой и был обречен на ленивую праздность сроком на долгий год. У меня не было никаких обязанностей, даже тех, какие дало бы поступление в университет – ведь я получил разрешение поступить в Оксфорд только в девятнадцать лет. Поэтому от нечего делать я стал воображать себя безумно влюбленным, а поскольку наш дом никогда не был для меня особенно приятным, а брат не стал моим товарищем, я стал часто ездить в Лонгстейпл. Там я всегда чувствовал себя дома, был уверен, что меня примут ласково и радушно. В том году я часто гостил в Лонгстейпле у Люси, которая казалась мне самым милым и приятным созданием на свете. К тому же еще и очень хорошеньким… То есть я тогда так думал, когда мне не с кем было ее сравнивать. Я не видел ее недостатков… Вот почему наша помолвка в то время вовсе не выглядела безумством, хотя, конечно, впоследствии я понял глупость, даже непростительность этого поступка.

Перемена, которая за несколько часов произошла в настроении миссис Дэшвуд и ее дочерей, была настолько велика, что сулила им всем радость бессонной ночи. Миссис Дэшвуд была возбуждена настолько, что не находила себе места. Она хлопотала вокруг Эдварда и Элинор, благодарила судьбу за столь счастливый поворот, все время порывалась оставить их наедине, но в то же время не желала лишать себя возможности любоваться счастливой парой.

Марианна могла поведать о своем счастье лишь бурными слезами. Она была искренне счастлива за сестру, но в то же время не могла не проводить некоторых сравнений, поэтому не была весела и оживлена.

А как найти слова, чтобы описать чувства Элинор? Едва лишь она услышала, что Люси вышла замуж за другого, в ее душе вспыхнула надежда, и до той самой минуты, когда она услышала долгожданное признание, ее настроение менялось поминутно, при этом она не знала лишь одного – покоя. Но едва прозвучали самые главные в ее жизни слова, сомнения и страхи исчезли, и она с удивлением сравнивала свое теперешнее положение с тем, каким она его представляла еще утром. Элинор знала, что помолвка расторгнута без ущерба для чести Эдварда, и имела возможность убедиться, что, обретя свободу, он не медлил ни минуты и поспешил просить ее руки. Выслушав объяснение в нежной и преданной любви, Элинор ощутила мучительное смятение, а неожиданно обретенное счастье в первый момент ее только угнетало. И хотя человек имеет свойство быстро привыкать к переменам в лучшую сторону, ей потребовалось несколько часов, чтобы обрести спокойствие.

Эдвард собирался погостить в коттедже не менее недели, ибо, какие бы обязательства над ним ни тяготели, он не чувствовал себя в силах расстаться с Элинор раньше. Но даже такого срока было недостаточно влюбленным, чтобы вдосталь наговориться. Два разумных существа за два-три часа беседы вполне могут обсудить все интересующие их предметы. Но кто сказал, что влюбленные являются разумными существами? Ведь для того, чтобы объяснить что-либо друг другу либо исчерпать хоть самую незначительную тему, им необходимо повторить свои объяснения никак не меньше двадцати раз.

Разумеется, первой темой беседы влюбленных стало замужество Люси, которое являлось предметом всеобщего любопытства. Элинор, посвященная во все обстоятельства, утверждала, что ничего более загадочного и необъяснимого ей слышать не приходилось. Как они встретились? Что побудило Роберта жениться на девице, о которой он сам отзывался пренебрежительно? Тем более на девице, помолвленной с его братом, от которого из-за нее отреклась семья? Она решительно ничего не понимала. В сердце она восхищалась этим браком, в воображении – посмеивалась, а ее здравый смысл отказывался найти ему приемлемое объяснение.

• Предыдущая
• 74/78
• Следующая