Волшебники Маджипура - Сильверберг Роберт - Страница 23

• Предыдущая
• 23/141
• Следующая

— Ну? — отчаянным шепотом спросила она.

Казалось, за эти минуты Фаркванор еще сильнее похудел и поник, словно растение, слишком долго находившееся под палящими лучами солнца. Тизмет никогда еще не видела его таким взволнованным. Молча подняв руку ладонью вперед, он попросил ее воздержаться от немедленных расспросов, схватил с подноса проходившего мимо слуги бокал вина и выпил его залпом. Принцесса заставила себя набраться терпения и лишь наблюдала, как он восстанавливал силы и душевное равновесие, пока не стал вновь тем бесстрашным и находчивым Фаркванором, которого она хорошо знала.

— Да, задача оказалась далеко не из легких, — наконец проговорил он. — Но я думаю, что начало положено.

Тизмет нетерпеливо схватила его за запястье:

— Быстро! Расскажите мне все!

Однако последовала еще одна немыслимо длинная пауза.

— Я обратил его внимание, — наконец заговорил Фаркванор, — на то, что все поголовно обсуждают замечание прокуратора о том, что, мол, ваш брат испытывает враждебные чувства к Престимиону и любой идее, которая могла бы исходить от него. На это, госпожа, ваш брат ответил следующее: если прокуратор имел в виду, что он, ваш брат, жаждет стать короналем вместо Престимиона, то, значит, он обвинил его в измене, не осмелившись сказать об этом прямо, и он, ваш брат, это подлое обвинение решительно отвергает.

— Ну конечно! — чуть слышно воскликнула Тизмет, почувствовав, как у нее перехватило дыхание. — Измена! Он произнес это слово. А вы сказали ему?..

— Я сказал ему, что, хотя сам он, возможно, придерживается иного мнения, многие из присутствующих здесь — в том числе, с гордостью должен признаться, и я — считают его более достойным короны, нежели Престимион. Однако он заявил, что это тоже измена, и очень рассердился.

— И только? И ничем не показал, как ему приятно слышать о том, что знатные люди считают его достойным трона?

— Не тогда, — многозначительно сказал Фаркванор.

— Ах вот как? Не тогда?

— Далее я сказал, что прошу у него прощения в том случае, если невольно оскорбил его, — продолжал Фаркванор, — и заверил, что у меня не было ни малейшего желания ни учинить мятеж, ни поддержать предположение прокуратора, ни тем более приписать изменнические мысли самому принцу. Но я попросил вашего брата подумать о том, что измена — это по сути своей концепция, которая видоизменяется вместе с обстоятельствами. Никто не посмел бы назвать поступок изменой, сказал я, зная заранее, что у поступка будет достойное завершение. Но это рассердило его еще сильнее, госпожа. Я даже подумал, что он может ударить меня. Я как мог успокоил его и вновь повторил, что очень многие убеждены в его праве занять трон и считают закон престолонаследия несправедливым. Я напомнил ему об известных принцах прошлого, лишившихся из-за этого закона звания короналя, и назвал несколько весьма знаменитых имен, красноречиво превознося их достоинства и сравнивая его с ними. И он начал постепенно проникаться этой идеей. Вернее, если позволено будет так выразиться, заигрывать с нею. Он снова и снова мысленно возвращался к обозначенной мною проблеме, как если бы слышал о ней впервые, и наконец сказал: «Да, Фаркванор, многие выдающиеся принцы вынуждены были отступить в сторону из-за этой нашей традиции».

— Значит, он заглотил наживку, и крючок уже сидит в нем!

— Возможно и так, госпожа.

— И на чем же вы расстались?

— А вы не видели, как закончился разговор?

— Как раз в это время я была занята беседой с принцем Престимионом.

Худая щека Фаркванора задергалась, а в глазах мелькнул болезненный отблеск.

— Возможно, я в тот момент поторопился и слишком быстро погнал скакунов, — медленно произнес он. — Я сказал ему, что рад достигнутому между нами согласию и что мы могли бы с пользой поговорить на эту тему еще. И добавил, что кое-кто с удовольствием встретился бы с ним сегодня же во второй половине дня, чтобы обсудить действия, способные привести к реальному достижению цели.

Тизмет нетерпеливо подалась вперед, и от близости ее ароматного дыхания ноздри Фаркванора затрепетали.

— Реакция принца была просто ужасной, — признался он. — Да, думаю, что я очень, очень поспешил со своим заключительным предложением. Глаза вашего брата вспыхнули яростью, он наклонился и обхватил пальцами мою шею, примерно так, госпожа. — Он положил ладонь себе на горло. — Со стороны можно было подумать, что это дружеское прикосновение. Но я-то чувствовал силу его руки и знал, что стоит ему повернуть запястье, как он сломает мне позвоночник с такой же легкостью, как вы сломали бы рыбий хребет. Он сказал, что не станет принимать участие ни в каком заговоре против Престимиона и что я никогда впредь не должен говорить с ним о таких вещах, а потом велел мне уйти прочь.

— И это вы считаете хорошим началом?

— Думаю, что я прав, госпожа.

— Мне лично оно кажется очень плохим.

— Да, он был возмущен в конце разговора и в начале тоже сердился. Но все же время от времени он серьезно задумывался. Я видел это по его лицу.

Он размышляет и просчитывает варианты, госпожа, таков его характер.

— Да. Я знаю характер моего брата.

— Зерно посеяно. Принц будет стремиться преодолеть искушение, поскольку — все мы знаем вашего брата — он не из тех, кто способен с легкостью восстать против существующего порядка. Но в глубине души ему нравится и то, что другие видят в нем короля. Он, возможно, не позволил бы себе думать о таких вещах; но когда предложение исходит со стороны, это меняет дело. Его можно уговорить, госпожа. Я уверен в этом. Вы без труда могли бы сами убедиться в моей правоте. Достаточно подойти к нему, восхититься присущим ему королевским достоинством и понаблюдать за ним в это время. Когда я заговорил об этом, его щеки зарделись. О да, госпожа, да, да. Его можно склонить в эту сторону.

О первый день Понтифексальных игр высшие сановники королевства нанесли формальный визит понтифексу, который все еще пребывал между жизнью и смертью, упрямо отказываясь сделать еще один шаг вперед и вернуться к Источнику Всего Сущего. Такое впечатление, что они считали необходимым испросить у него разрешения начать те Игры, которые, согласно древней традиции, должны были знаменовать его уход из мира.

Умирающий понтифекс с закрытыми глазами лежал на спине — почти незаметная фигурка на огромной императорской кровати под пышным балдахином. Его кожа стала совсем серой. Длинные мочки ушей странным образом обвисли.

Черты лица были лишены всякого выражения, словно прикрыты костяной маской. Только медленное с трудом угадывающееся дыхание указывало на то, что в этом иссохшем старце еще теплится жизнь, но даже и оно, казалось, временами надолго прекращалось.

Все до одного были согласны с тем, что пришло время его ухода. Жизнь этого немыслимо древнего человека растянулась более чем на столетие. Сорок с лишним лет он занимал трон понтифекса, а до того еще около двадцати — короналя… Более чем достаточно.

Романтический мечтатель по натуре, жизнерадостный и веселый по характеру, Пранкипин обладал неисчерпаемой энергией и жизнестойкостью. Он прославился теплотой и заразительной силой своей улыбки. Даже на монетах его всегда изображали улыбающимся. И сейчас, на смертном ложе, он, казалось, улыбался, словно мышцы его лица давно забыли любое другое выражение. Несмотря на глубочайшую старость, понтифекс в эти дни выглядел на удивление юным. Его щеки и лоб были гладкими, почти как у ребенка, все морщины и складки, образовавшиеся на протяжении долгой жизни, за последние недели почти полностью исчезли.

В комнате, где в ожидании смерти лежал старый понтифекс, царила полутьма. Голубоватый дым поднимался от треножников, на которых красноватыми угольками тлели заморские благовония. В совсем темном углу стоял стол, на котором, приглядевшись, можно было рассмотреть высокие стопки книг, содержавших тексты заклинаний, составы зелий, таблицы движения звезд — все то, что монарх изучал или делал вид, что изучал. Изрядная куча томов лежала на полу рядом с умирающим. Подле кровати с серьезным видом стояли трое магов: вруун, су-сухирис и гэйрог с серо-стальными глазами.

• Предыдущая
• 23/141
• Следующая