Рассказы о животных (сборник) - Сетон-Томпсон Эрнест - Страница 32

• Предыдущая
• 32/89
• Следующая

Они ежедневно купались в песке на берегу ручья, но потом куропатка изменила своей привычке, и они стали брать песчаную ванну выше, на холме. Там купались многие птицы, и сначала куропатка-мать была недовольна этим обществом. Но песок там был такой мелкий и приятный и дети так радовались купанью, что она примирилась.

Через две недели малютки начали чахнуть, да и сама куропатка-мать чувствовала себя не совсем хорошо. Хотя они ели страшно много, но все больше и больше худели. Мать их заболела позднее, но зато болела тяжелее. Она страдала от голода, от головной боли и испытывала страшную слабость. Причины своей болезни она так и не узнала. Она не могла знать, что песок, в котором купалось столько разных птичек и от которого ее предостерегал вначале верный инстинкт, действительно был вреден. Он кишел червями-паразитами, и вся семья куропатки заразилась ими.

Мать-куропатка не знала никаких средств от болезни. Ужасный, неутолимый голод заставлял ее есть все, что казалось годным для еды, а также искать самой прохладной тени в лесу. Там она набрела на куст, покрытый ядовитыми плодами. Месяц назад она прошла бы мимо этого куста, но теперь она попробовала эти малопривлекательные ягоды. Их едкий, кислый сок как будто удовлетворял какую-то странную потребность ее организма. Она ела эти ягоды без конца, и все ее птенцы последовали ее примеру. Никакой доктор не мог бы ей прописать лучшего лекарства. Едкий сок этих ягод оказался сильным слабительным, и страшный тайный враг был таким путем удален из ее внутренностей. Опасность миновала. Однако не все были спасены. Двум птенцам лекарство не помогло. Мучимые жаждой, они беспрестанно пили воду из ручья и на следующее утро умерли.

Они страшно отомстили за себя. Хорек, тот самый, который мог бы рассказать, куда девался их бедный маленький братец Рунти, съел их тела и тут же околел от действия яда, который они проглотили.

Оказалось, что у каждого птенца свой особый характер. Среди них был один ленивый и глупый птенец. Мать-куропатка не могла удержаться, чтобы не баловать одних больше, чем других. Ее любимцем был самый большой птенец — тот самый, который спрятался на желтой щепке. Он был не только самый большой, но и самый сильный и самый красивый из всех. Но что лучше всего — он был самый послушный. Материнское «рррр?» («опасность!»), которым она предостерегала своих птенцов, не всегда удерживало их от рискованных шагов и сомнительной пищи. Он один всегда повиновался. Он никогда не оставлял без ответа ее нежный зов: «Криит!» («Иди сюда!»)

Наступил август — время линьки. Птенцы уже почти выросли. Они знали очень много и считали себя чрезвычайно мудрыми. Маленькими они спали на земле, и мать прикрывала их, но теперь они выросли, и мать стала обучать их обычаям взрослых птиц. Пора было садиться на ветви деревьев. В лесу уже начали бегать молодые куницы, хорьки, лисицы и выдры.

Проводить ночи на земле становилось опаснее с каждым днем, поэтому мать-куропатка на закате всегда кричала: «Криит!» — и летела на густое низкое дерево.

Маленькие куропатки следовали за ней, за исключением одного глупенького упрямца, который упорно оставался ночевать на земле, как прежде. Некоторое время это сходило благополучно, но однажды ночью братья его были разбужены криками. Затем наступила тишина, прерываемая только ужасным хрустом костей и чавканьем. Птенцы заглянули вниз, в страшную темноту. Они увидели два блестящих глаза, почувствовали запах плесени и поняли, что убийцей их глупого братца была выдра.

Теперь уже только восемь маленьких куропаток сидели с матерью по ночам. Если у них зябли ножки, они садились на спину матери.

Но их воспитание все же продолжалось. Теперь они учились шумно махать крыльями. Куропатка может взлететь совершенно бесшумно, если хочет, но шумный взмах крыльев бывает иногда очень важен. Они должны были научиться шумно взмахивать крыльями, взлетая вверх. Этим достигается многое: во-первых, такой шум крыльев предупреждает о близкой опасности других куропаток, затем он приковывает внимание врага к шумно взлетевшей птице, отвлекая его от других, которые могут тем временем тихонько ускользнуть или притаиться.

Поговорка куропаток должна была бы гласить: «На каждый месяц есть своя пища и свои враги». Наступил сентябрь. Ягоды и муравьиные яйца сменились семенами и зернами, и вместо хорьков и выдр врагами куропаток сделались охотники.

Куропатки хорошо знали лисиц, но почти никогда не видели собак. Они знали, что лисицу легко можно провести, вспорхнув на дерево. Но когда в «Охотничьем месяце» старик Кэдди пошел на охоту и стал пробираться через овраг, таща за собой желтую собачонку с обрубленным хвостом, мать-куропатка, завидев ее, тотчас же закричала: «Квит, квит!» («Летите, летите!») Двое из ее птенцов решили, что мать их понапрасну так волнуется из-за лисицы. Они приняли собаку за лисицу и захотели показать свое хладнокровие. Услышав крик матери: «Квит, квит!», они взлетели на дерево, вместо того чтобы бесшумно улететь дальше.

Между тем странная лисица с обрубленным хвостом подошла к дереву и стала неистово лаять, разглядывая сидящих на ветке куропаток. Куропатки с любопытством смотрели на нее и не обратили внимания на шорох в кустах. Раздался громкий звук «паф!», и на землю полетели две окровавленные, бьющие крыльями куропатки, которые тотчас же были схвачены желтой собакой.

Кэдди жил в жалкой лачуге около реки. Его жизнь, с точки зрения греческих философов, могла быть названа идеальным существованием. У него не было богатства, и ему не надо было платить налоги. Он работал очень мало и всю жизнь развлекался; он любил охотиться. Соседи считали его просто бродягой. Он стрелял и ставил западни круглый год. Кэдди хвастался, что может назвать месяц по вкусу мяса убитой куропатки, даже не заглядывая в календарь. Конечно, это указывает на большой опыт и наблюдательность, но в то же время и на нечто другое, заслуживающее порицания. Законное время охоты на куропаток начинается 15 сентября, но Кэдди не дожидался этого срока. Однако он как-то ухитрялся избегать наказания из года в год и даже заинтересовал собой репортера одной газеты, напечатавшего интервью с ним и отозвавшегося о нем как о любопытном типе.

Он редко стрелял в лет, что нелегко в густой листве, и предпочитал ловить птиц силками. Но он знал о выводке куропаток в овраге, так долго живших спокойно, и, боясь, что другие охотники найдут их, решил покончить с ними. Он не слыхал шума крыльев, когда мать-куропатка улетела и увлекла за собой своих четырех уцелевших птенцов. Поэтому он удовольствовался двумя убитыми куропатками и вернулся в свою хижину.

Но птенцы узнали теперь, что собака — на лисица и с ней надо вести себя иначе. Старое правило, что послушание обеспечивает безопасность, еще раз подтвердилось и навсегда запечатлелось в их памяти.

Весь конец сентября они прятались от охотников и других врагов. Они садились по ночам на длинные тонкие ветки больших деревьев, среди густой листвы, защищающей их от воздушных врагов. Вышина деревьев предохраняла их от врагов, обитающих внизу, на земле, и им оставалось бояться только тех, кто мог лазить по деревьям. Но хруст нижних сучьев всегда вовремя предупреждал их.

Листья начали падать, и листва редела с каждым днем. Наступило время орехов, время сов, ибо каждому месяцу соответствовал не только род пищи, но и особый враг. Совы прилетали с севера, и спать на деревьях стало опаснее, чем на земле. Куропатка переменила место ночлега и вместо древесных ветвей пряталась в густую зелень болиголова.

Только один из птенцов пренебрег ее призывом «Криит, криит!» и остался на ночь на высокой ветке вяза, почти совершенно лишенной листьев. И утром его утащила огромная желтоглазая сова.

Теперь остались только мать-куропатка и три птенца. Но птенцы эти уже настолько выросли, что по величине сравнялись с нею. А самый старший, тот самый, который притаился когда-то на щепке, был даже больше своей матери.

• Предыдущая
• 32/89
• Следующая