Стеклянная башня - Сильверберг Роберт - Страница 36

• Предыдущая
• 36/52
• Следующая

– У… Ц… А… У… Ц… Г… У… Ц… Ц…

Рука с ножом отходит назад, потом медленно устремляется вперед. Лезвие нацелено в живот девушки. Судя по тому, как напряглись мускулы гамм, удар будет нанесен в полную силу, это не фрагмент их танцевального ритуала.

Когда кончик ножа оказывается в нескольких сантиметрах от кожи девушки, я срываюсь с места и выхватываю нож.

Гамма издает стон.

Девушка еще не понимает, что спасена. У нее вырывается низкий, вибрирующий рев – наверное, крик ужаса. Она опускается на землю, зажав одну руку между ног, второй прикрывая грудь. Ее начинают сотрясать медленные конвульсии.

– Тебе не следовало вмешиваться, – сердито произносит Лилит. – Пошли отсюда. Быстрее.

– Но он убил бы ее!

– Не твое дело.

Она тянет меня за руку. Я отворачиваюсь, и мы уходим. Краем глаза я замечаю, что девушка встает. По голой спине ее бегают отсветы рекламы Посейдона Мушкетера, врача. Мы успеваем отойти на несколько шагов, когда сзади доносятся какие-то звуки. Мы оборачиваемся. Девушка уже поднялась, в руке у нее нож, и она вонзает его в живот первому гамме. Методичным, неторопливым движением она делает разрез от пупка к груди, и из раны начинают вываливаться внутренности. Гамма осознает, что что-то не так, и издает хриплый булькающий звук.

– Вот теперь точно надо спешить, – говорит Лилит.

Мы торопливо сворачиваем за угол. Я успеваю еще раз обернуться и увидеть, как распахивается дверь приемной Альфа Мушкетера. В освещенном проеме возникает прямая как жердь, тощая фигура ростом с альфу, грива седых волос колышется, глаза выпучены. Это и есть знаменитый врач? Он бросается к слоубиманам. Девушка опять опустилась на колени, ее жертва еще не успела упасть. Пятна его крови на ее блестящей коже кажутся темно-лиловыми. Она начинает декламировать:

– Г! А! А! Г! А! Г! Г! А! Ц!

– Сюда, – говорит Лилит, и мы ныряем в темный проход.

Ступеньки. Запах сухой гнили. Паутина. Мы погружаемся в неизвестные бездны. Далеко внизу призывно горят желтые огни. Мы спускаемся ниже, ниже, ниже.

– Что это? – спрашиваю я.

– Спасательный туннель двухсотлетней давности – времен Войны Здравого Смысла. Под Стокгольмом все им изрыто. Гаммы хорошо его освоили.

– Похоже на канализационную трубу.

До нас доносятся взрывы смеха, обрывки непонятных разговоров. За решетчатыми витринами магазинов неровно мерцают светильники. Вокруг опять кишат гаммы. Некоторые, проходя мимо, делают знакомый знак, раз-два-три.

Лилит чего-то боится – я не понимаю чего, – и мы идем очень быстро, почти бежим. Мы сворачиваем в другой туннель, перпендикулярный первому.

Появляются трое слоубиманов.

Один из них, лицо которого размалевано красными и синими полосами, останавливается и начинает петь. Может быть, специально для нас?

Кого мне взять в жены?

Кто пойдет за меня?

Огонь вонючих автоклавов, повсюду запах огня.

О моя голова, моя голова, моя голова.

Моя голова!

Он опускается на колени и блюет. Из него потоком хлещет полупрозрачная голубая жидкость, лужа растекается до самых наших ног.

Мы движемся дальше. За спиной эхом разносится крик:

– Аль-ФА! Аль-ФА! Аль-ФА! Аль-ФА!

В стене справа открывается темная ниша, там совокупляются двое гамм. Не в силах оторваться, я гляжу на ходящие ходуном бедра, слушаю влажные звуки шлепков. Девушка методично колотит партнера ладонями по спине. Протест против изнасилования? Проявление экстаза? Выяснить это мне так и не удается, потому что из темноты, ковыляя, появляется слоубиман, спотыкается и падает прямо на парочку. Перед глазами мельтешат руки и ноги. Лилит тянет меня дальше. Мне вдруг очень хочется ее. Я думаю о ее груди, колышущейся под сетчатой накидкой, о влажной безволосой коже. Может, нам найти такую же нишу и прямо здесь, среди гамм… Поравнявшись с Лилит, я обнимаю ее за талию. Она недовольно поводит бедрами.

– Не здесь, – говорит она. – Не здесь. Мы должны соблюдать социальную дистанцию.

Со свода туннеля брызжет ослепительный свет. Надуваются и громко лопаются розовые пузыри, пахнет кислятиной. Небольшая толпа гамм, человек десять, галопом выскакивает из-за поворота туннеля, чуть не сбивает нас с ног, испуганно тормозит, почтительно приветствует и бежит дальше, громко смеясь и распевая на ходу:

Расплавив тебя, я сказал: – Ну и что?

Расплавились вместе, и всем хорошо.

Сгустимся-сгустимся-сгустимся-сгустимся, сверчок!

– Им весело, – говорю я.

– Да они пьяны в доску, – кивает Лилит. – Наверняка торопятся на радиационную оргию.

– Куда?

Из-под закрытой двери натекает лужица желтоватой жидкости. Едкий запах лезет в ноздри. Моча гамм? Дверь распахивается. Нам в лицо безумно хихикает женщина-гамма; груди ее выкрашены люминофором, на животе – яркий шрам. Она умудряется почтительно сделать книксен, хотя координация движений не на высоте.

– Миледи, милорд. Как насчет того, чтобы немного сгуститься?

Снова хихикает. Приседает. Вскакивает и, раскачиваясь, вприпрыжку кружится на месте, молотя себя пятками по заду. Выгибает спину, шлепает себя по груди, раздвигает ноги. В комнате у нее за спиной вспыхивают сначала зеленые, потом золотистые огни. Появляется еще одна фигура.

– Лилит, что это?

Нормального роста, но вдвое шире обычного гаммы и весь покрыт густым мехом. Обезьяна? Лицо явно человеческое. Существо понимает руку. Пальцы толстые и короткие. С перепонками! Затаскивает женщину в комнату. Дверь захлопывается.

– Бракованный, – говорит Лилит. – Здесь таких много.

– Бракованный?

– Субстандартный андроид. С генетическими изъянами. Наверное, автоклав был плохо стерилизован. Иногда у них нет рук, иногда ног, голов, пищеварительного тракта, того-сего.

– Разве таких автоматически не уничтожают на заводе?

– Нет, – улыбается Лилит, – не уничтожают. Те, кто нежизнеспособен, сами быстро умирают. Остальных тайком переправляют в подземные города сюда в основном. Мануэль, не можем же мы обречь на смерть наших ущербных братьев?

– Левитикус, – говорю я. – Альфа Левитикус Прыгун.

– Да, конечно. Смотри, вот еще один.

По туннелю беззаботно шлепает персонаж из ночного кошмара. Можно подумать, это существо засунули в печь и держали там, пока плоть его не стала мягкой и текучей: чем-то оно напоминает человека, но очертания незнакомые. Нос вытянулся чуть ли не в хобот, губы огромные и плоские, как блюдца, руки разной длины, вместо пальцев – настоящие щупальца, чудовищных размеров гениталии.

– Разве не было бы ему лучше умереть? – спрашиваю я Лилит.

– Нет-нет. Он наш брат. Наш бедный брат, который дорог нам.

Чудовище останавливается в десятке метров от нас. Пальцы-веревки повторяют все тот же жест: раз-два-три.

– Мир вам, альфы, – очень отчетливо произносит оно. – Краг-с-вами, Краг-с-вами, Краг-с-вами.

– Краг-с-вами, – отвечает Лилит.

Чудовище ковыляет дальше, радостно что-то бормоча.

– Краг-с-вами? Краг-с-вами? Лилит, что все это значит?

– Общепринятое приветствие, – говорит она. – Краг?

– Краг – наш создатель, разве не так? – говорит она.

Я вспоминаю услышанное от друзей в камере эгообмена.

– Знаешь, все андроиды влюблены в твоего отца.

– Да? Иногда мне кажется, что это чуть ли не религия. Религия Крага.

– Согласись, какой-то смысл в этом есть – поклоняться тому, кто тебя создал. Не смейся.

– Краг-с-вами. Краг-с-тобой.

– Лилит, – спрашиваю я, – андроиды считают моего отца Богом?

Она уклоняется от ответа.

– Об этом в другой раз, – говорит она. – Даже у гамм есть уши. Кое о чем здесь лучше не говорить.

– Но…

– В другой раз.

Я умолкаю. Туннель расширяется, и мы оказываемся посреди ярко освещенного пространства. Вокруг опять толпится множеств гамм. Рыночная площадь? Всевозможные лавки, киоски, лотки, и повсюду гаммы, гаммы, гаммы.

На нас оглядываются. Нам встречаются несколько бракованных, каждый кошмарнее предыдущего. Не понимаю, как такие противоестественные создания могли выжить?

• Предыдущая
• 36/52
• Следующая