Такое вот кино (СИ) - Риз Екатерина - Страница 46
- Предыдущая
- 46/68
- Следующая
— Да, Танюш, вкусно. Хочешь, правду тебе скажу?
— Ради разнообразия?
Он рассмеялся.
— Хотя бы. Но честно: лучше тебя голубцы не готовит никто. По крайней мере, я не пробовал.
— Это так лестно.
Он мне кивнул.
— Ты тоже ешь, хватит диетничать.
— Я ем, Саша. — Я поворошила вилкой салат, вспомнила Васины слова, и вдруг предложила: — Давай съездим куда-нибудь?
Емельянов среагировал сразу и даже в улыбке расцвёл.
— Куда ты хочешь?
— Всё равно. Хочу уехать, хотя бы на выходные.
— Думаю, идея замечательная. Побудем вдвоём.
Вот тут я от смеха фыркнула.
— Да, у нас ведь с этим проблема. В таком маленьком доме.
— Зато подальше ото всех. Хочешь на море?
Я вздохнула.
— Я и на речку согласна. Говорят, у нас есть неплохие загородные клубы, можем съездить на выходные. Уехать надолго я сейчас не могу, я должна быть в центре. А вот на выходные…
— Выходные — тоже звучит хорошо.
Емельянов мне улыбался, и я поневоле ощутила нешуточное воодушевление. И даже пообещала:
— Я всё узнаю!
— Ага. И чтоб кровать в номере побольше.
— Тебе бы только кровать побольше.
— Должно же быть какое-то преимущество перед домом?
Мы помолчали, я украдкой наблюдала за тем, как Сашка жуёт, размышляет о чём-то, и вдруг у меня сам собой вырвался вопрос:
— А почему ты никогда родителям не звонишь? Или при мне не звонишь?
Кажется, он едва не подавился. Поднял на меня глаза, взгляд был с явным оттенком укора, но Емельянов с собой справился, но ответил весьма неохотно:
— У нас сложные отношения.
— У вас — это у кого?
— У меня с отцом.
Я кивнула, принимая это как данность. Но есть ведь не только отец, правда? Сашка сам рассказывал про маму, брата старшего.
— А мама?
— Маме я звоню, иногда. — Он откинулся на спинку стула, губы салфеткой вытер, и вдруг вздохнул. — Тань, ну почему мы теперь вечно обсуждаем семью? То твою, то мою.
— Наверное, потому, что это неотъемлемая часть жизни каждого человека. Ты так не считаешь?
Сашка досадливо поморщился.
— Считаю. Но… Родители недовольны тем, чем я занимаюсь. Они не считают это серьёзным делом для взрослого мужика. Я окончил медицинский институт, а желания работать по профессии, у меня нет, и не было. Отец этого понять не в состоянии. А человек он у меня достаточно властный и бескомпромиссный. — Емельянов плечами пожал и сказал: — Хирург.
— Понятно. Его бескомпромиссность помножилась на твою бескомпромиссность, и в итоге, ты с родителями не общаешься.
— А что, я бескомпромиссный?
— А разве нет?
Это ему не понравилось, Сашка хмыкнул, смотрел в сторону. После чего сознался:
— Возможно, в некоторых вопросах.
— Я так и поняла. — Я разглядывала его, пользуясь тем, что Сашка упрямо смотрит в сторону, а не на меня. Потом из-за стола поднялась.
— Ты чай будешь?
— Не хочу.
Как-то всё враз сложно стало. До субботнего семейного ужина я жила в уверенности, что Емельянов самый беспроблемный, самый лёгкий человек на свете. Что он даже на неприятности и неудачи смотрит сквозь пальцы, и всегда всем вокруг улыбается. Лишь иногда размахивает кулаками, в экстренных случаях. Но вышло так, что расспросы моего отца, вроде совершенно невинные, вскрыли целый ворох проблем. Яростное нежелание иметь семью, проблемы с родителями, и всё это Сашка старательно от посторонних скрывал, не желая объясняться и, вообще, об этом задумываться. Жил себе и жил, надо сказать, что в удовольствие. А вот я растерялась. И от этой растерянности заставляла себя молчать и задавать поменьше вопросов. Наверное, потому, что боялась услышать ответы, которые меня бы напугали по-настоящему. Хотя, что ещё он такого мне может сказать? Чем можно было разбить мои надежды, Сашка всё уже сказал.
На выходные мы уехали почти за двести километров от города. На базу отдыха на берегу огромного озера, вокруг шумели сосны, а спокойствие отдыхающих оберегали бдительные охранники. Это мне не слишком понравилось, но спорить я не стала, в конце концов, приехали мы всего на пару дней. Это место посоветовал Сашке сам Филин, и поэтому с охраной я в итоге и смирилась. Для Кирилла Александровича это как раз было показателем солидности и заботой о приезжающих, иначе его ноги бы здесь не было. А я теперь знала, что они с Никой любят приезжать сюда время от времени, чтобы побыть вдвоём. И если уж Филин считает это место отдыха подходящим, то кто я такая, чтобы нос воротить? Да и помимо охраны, недостатков я не выявила. Нам с Сашкой даже предоставили коттедж, который всегда занимали Филины. В стороне от остальных, прямо у озера, двухэтажный, и главное, с широченной кроватью, как Емельянов и мечтал. Можно было гулять по сосновому бору, сидеть на бережку, изображая из себя Алёнушку, а обедать и ужинать в ресторане на главной территории базы. Кстати, завтраки нам привозили прямо в коттедж, и даже стол накрывали, что меня, признаться, потрясло. Если честно, завтракать, когда по комнате шмыгает, изо всех сил стараясь быть незаметной, молоденькая официантка, не слишком уютно. Я же не Кирилл Филин, в конце концов. Но в остальном, для тихого романтического отдыха, место было идеальное. И мы с Сашкой даже гуляли, взявшись за руки, дышали пьянящим воздухом, пропитанным сосновым ароматом, улыбались друг другу… изо всех сил делая вид, что счастливы. Вместе и каждый по-своему. Опасные темы не затрагивали, о будущем не говорили, и, вроде бы, вот оно — счастье.
Тихий отдых — для нас это было в новинку. Уютно, по-семейному…
Уютно было в плане созданного на базе комфорта, а вот в душе я томилась. Как бы я не притворялась счастливой и довольной, а изнутри меня точили именно те вопросы, которые задавать было нельзя. Я смотрела на Сашку, понимала, что он точно также заученно выдаёт счастливые улыбки, и от этого мне только хуже становилось, честно. Понимала, что он старается сделать мне приятно, наверное, для него это важно, но мне уже мало. Просто приятно — мне мало. А когда мы вечером прогуливались по берегу, держась за руки, как подростки, улыбаясь друг другу, подумала: как он себе представляет себе наши отношения через год, два? Что мы вот также будем гулять и сладко улыбаться друг другу? Или «нас» уже не будет, и проблема отпадёт сама собой?
— У тебя волосы отросли.
Мы сидели на открытой веранде, на диван-качелях, Сашка обнимал меня, и волосы мои перебирал. Я за день устала от заколки, волосы распустила, и Емельянов этим воспользовался. Даже улыбнулся, вполне искренне.
— В Испании короче были.
Я прядь со щеки смахнула.
— Надо подстричь.
— Да ну, мне нравится.
— А что тебе ещё во мне нравится?
— Всё, — сказал он, не помедлив ни на секунду.
Я же усмехнулась.
— Особенно, четвёртый размер груди, — подсказала я, и Сашка без промедления и с удовольствием отозвался:
— Да.
— И то, что я много говорю?
Емельянов в затылке поскрёб.
— С этим я научился мириться.
Я ахнула, после чего рассмеялась.
— Правда?
Он обнял меня, поцеловал в щёку.
— Почти.
Ну, как я могу на него злиться? Когда он так смотрит на меня, когда улыбается и обнимает, я даже обо всех наших разногласиях и непонимании забываю. Руки сами собой поднялись, чтобы обнять Сашку за шею, я его поцеловала, а потом сказала:
— Я тебя люблю.
— Угу.
Я глаза закрыла, от мгновенно опустившейся на душу тяжести. Сашка этого не видел, продолжал меня гладить, носом в мои волосы зарылся, а мне с трудом удалось дыхание перевести. Неужели, правда, не почувствовал перемену?
Как мне хотелось почувствовать себя счастливой, как тогда, в Испании. Когда было совсем неважно: любят ли тебя, что думают, о чём печалятся, что от тебя скрывают. Тогда нам с Сашкой было до безумия хорошо. Мы развлекались, танцевали, занимались любовью. Было так здорово, а всё потому, что я не думала о будущем и не строила планы. Дашка говорит, что в этом моя основная проблема: я без конца фантазирую. Я бы это фантазиями не назвала. Как жить, не думая о собственном будущем? Как жить, наплевав на то, как относится к тебе любимый человек? Невозможно постоянно развлекаться, у меня не тот характер. И в этом плане Дашка с моим Емельяновым общий язык бы точно нашла. Ей неважно, кто и что о ней думает, лишь бы всё складывалось так, как она хочет, легко и весело. Ей именно этого для счастья не хватает: бесконечного беззаботного веселья. Какие дети, какая любовь? Официальный брак — да, чтобы «счастливчик» в один прекрасный момент не позабыл о ней и не сбежал, по крайней мере, так просто, а всё остальное кажется Дашке излишними трудностями. А мне даже думать о сестре рядом с Сашкой неприятно, а уж осознавать близость их взглядов, относительно жизненных приоритетов, и подавно. Наверное, это мой крест, влюбляться в тех, кто не хочет от меня детей. Вовка вот от меня не хотел, захотел от своего оленёнка, а Сашка в принципе не хочет. Ему нравятся мои волосы, моя грудь, мои глаза и то, как я готовлю голубцы, но нашего общего продолжения он не хочет. И мне как-то совсем не легче от того, что повинны в этом тараканы в его голове, а не в моей. Потому что мои взбунтовались именно наперекор, и что теперь с этой революцией делать, не ясно. И жить спокойно не дают, и устроить полномасштабный бунт страшно. С чем я тогда останусь? Люблю я его, дурака, что поделать. В общем, если бы не эти мысли, сопровождавшие меня весь наш с Сашкой отдых, пусть и совсем недолгий, то в город в понедельник, я, наверное, вернулась бы счастливой и умиротворённой. Но вся моя умиротворённость заканчивалась как раз тогда, когда Емельянов отворачивался. С моих губ тут же исчезала улыбка, и меня поглощали невесёлые раздумья о своей незавидной женской доле. Довелось раз в жизни принца встретить, так и то попался с червоточинкой. Откровенная невезуха. Помню, сразу после нашего с Вовкой расставания, когда я страдала и переживала ни от кого не скрываясь, Ленка предлагала мне сходить к астрологу. Составить звездограмму моей жизни. Я тогда от души посмеялась над словом «звездограмма», и, конечно же, никуда не пошла. Сестрица же до сих пор уверена, что это я зря. Её вот это слово сильно впечатлило, она ходила, но что ей зазвездили, она до сих пор не сознаётся, только вздыхает каждый раз, чем подтверждает моё решение. Зачем мне знать, что всё плохо? Я и без всяких звёзд это знаю, я в этом «плохо» живу и даже счастлива бываю. — Тань, ты чего молчишь? — спросил меня Емельянов по дороге в город. Видимо, не выдержал, я, на самом деле, долго молчала. — Думаю, — призналась я. — О чём? Я смотрела за окно. — О звездограмме моей жизни. Сашка молчал, смотрел на меня, даже о дороге забыл. После чего головой мотнул. — Вот сейчас я не понял. Я возвела глаза к небу, весьма показательно, будто для меня значение слова «звездограмма» было чётким и привычным. — Ленка ходила к астрологу, и ей составили звездограмму её жизни. Она говорит, что это очень… познавательно. Емельянов ухмыльнулся в сторонку. Носом шмыгнул, что выглядело совсем уж глупо, и даже издевательски. — И насколько ей назвездели? На половину её зарплаты? — Она говорит, что там всё правда. Что всё так, как есть. — Я на сидении повернулась, на Сашку посмотрела. — Может, мне тоже сходить? — Вот даже не знаю, что тебе сказать, Танюш. Но если ты хочешь звездограмму, то, конечно, надо идти. В планетарий заедем, к звездочёту? Я по плечу его стукнула, не сдержавшись, а этот гад заржал. Я снова к окну отвернулась, подумала и продолжила: — Она в Москве ходила. Говорит, вполне приличный салон. Сашка фыркнул, по всей видимости, смеяться ему надоело. — Ну, что за мракобесие, Тань? Ну, хочешь в Москву, давай съездим в Москву, я всё равно собирался по делам. А ты походишь по магазинам, Ленку навестишь. Да? Только без этих глупостей. — Наверное, ты прав. Ну, её, эту звездограмму. Всё равно ничего хорошего не скажут. — Я заметила, что Емельянов кинул на меня выразительный взгляд, но я решила его проигнорировать, вместо этого будничным тоном поинтересовалась: — Ты меня с родителями познакомишь? Мы же в Москве будем. Он вздохнул. Тяжко так, недовольно, потом тёмные очки на нос нацепил. — Тань, нам вот это надо? — Тебе не надо, а мне очень. — Это не будет радостным событием. — Для тебя? — Для всех. — И для твоей мамы? — При чём тут мама? — Саша, вот что ты дураком прикидываешься? — Я не прикидываюсь! — возмущённо выпалил он, скривился, когда понял, что сморозил, а я рассмеялась. Сашка же разобиделся. — И совсем не смешно. И моя мама тут не при чём, но встреча с отцом меня не вдохновляет. — Хочешь сказать, что он страшнее моего отца? — Милая, он военный хирург. В прошлом. Твой хоть вопросы задаёт, а мой сразу — на стол и резать, не дожидаясь перитонита. Я помолчала, обдумала. Потом спросила: — Он хотел, чтобы ты стал врачом? — Хотел. Хирургом или кардиологом. А лучше нейрохирургом. Но мне не хватило… серьёзности. Что отца сильно расстроило. Я бы даже сказал: разочаровало. — И ты сбежал из Москвы. Сашка покосился на меня. — Не придумывай. Москва огромная, что из неё бежать? Захотел бы, и там затерялся. Дело не в этом. Отец не может смириться с тем, что я чего-то добился, бросив карьеру врача. Его это из себя выводит. А я… родителя уважаю, и стараюсь лишний раз на глаза не показываться. Вот и всё. — А брат? — А что брат? Хирург, проходил интернатуру в клинике отца, всё чётко, правильно, успешно. Руки бережёт. А у меня в карты получается играть лучше, чем людей резать. Разве это можно сравнить? Вот такие дела, невесёлые. Это я уже от себя мысленно добавила. Смотрела в окно, думала, пока Сашка на меня не прикрикнул: — Таня, не надо тебе в это лезть! У тебя даже волосы шевелятся, ты себе дело жизни нашла, да? Вернуть меня в лоно семьи, как примерного сына. Чтобы все были счастливы. Так? — Даже не думала. Емельянов лишь головой качнул. — Кому ты врёшь? — То есть, в Москву мы не едем? — Не едем, — огрызнулся он. — Ну и замечательно, — обиделась я. Конечно, он извинился, уже этим вечером. И я, несомненно, простила. И его тон, и взгляд, и упрямство не по делу. Но осадок-то остался. И дело было не в моей обиде на Сашку, просто его «семейные» проблемы множились и разрастались, как грибы после дождя. И я уже готова была схватиться за голову, не зная, как остановить это. С семьёй не ладит, жениться не планирует, детей не хочет. Где, где, скажите, тот беззаботный, беспроблемный мачо, которого я встретила на испанском курорте? Тогда мне казалось, что Емельянов отлично разбирается в жизни, уж точно в разы лучше, чем я, у него же опыт. А оказывается, этот опыт от любви прятать голову в песок, а не решать проблемы. — Конечно же, я не собираюсь вмешиваться в его отношения с родителями, — говорила я Нике несколькими днями позже. Все прошедшие дни я обдумывала ситуацию, и, в конце концов, поняла, что мне нужно с кем-то посоветоваться. Кандидатуры мамы и Ленки отмела, побоявшись количества советов, причём, как подозревала, совершенно противоположных, да потом ещё и отчёт надо было бы давать, и поэтому когда представилась возможность побеседовать с Никой, обрадовалась. Всё-таки посторонний человек в таком деле, лучший выбор, лицо незаинтересованное. — Правильно, — поддержала та меня. — Себе дороже. — Вот и я так думаю. Сашка и без того злится, когда я об этом заговариваю. Но, Ника, я не знаю, что мне делать. Ника сидела напротив меня, в кожаном кресле с высокой спинкой, и гладила себя по округлившемуся животу. Выглядела призадумавшейся. — Дай ему по башке, — в итоге, сказала она. Я хмыкнула. Не удивлённая, скорее, впечатлённая её кровожадностью, да и схожестью их с Василисой советов. — Если бы всё было так просто. — Если бы всё было так просто, все мужики бы травмированные ходили. — Ника усмехнулась. — И успокоить мне тебя нечем. Кирилл тоже не хотел и не желал. А ему было почти сорок, не то что твоему Сашеньке. А в итоге что? Я заинтересованно переспросила: — Что? — Ему почти пятьдесят, и он хочет дочку. Вот и скажи Емельянову, чтобы пример-то брал с людей умных, а не упрямых, как ослы. А то опомнится, да поздно будет. Это он и в шестьдесят папой стать сможет — если ещё сможет, конечно, — а вот ты столько точно ждать не будешь. — То есть, предлагаешь ультиматум ему предъявить? — проговорила я в сомнении. Ника же усмехнулась, наблюдая за мной. — Поверь, через полгода-год, ты к этому решению придёшь сама. Ты ведь его любишь? — Люблю. — А значит, и ребёнка захочешь, именно от него. Поверь, Таня, я знаю, как это бывает. И ты знаешь, что я права. Только Емельянов пока прикидывается дурачком. Решение всё равно принимать придётся, рано или поздно. И именно ему. И как мне вот это всё в Сашкину голову впихнуть прикажете? Мы ещё обижались немного друг на друга из-за разговора о Москве. И да, Емельянов попросил у меня прощения за несдержанность, и даже цветы подарил, но обоюдное неудовольствие ещё висело между нами. И, наверное, чтобы как-то сгладить напряжение, Емельянов решил со мной посоветоваться по работе, знает, мерзавец, чем меня можно подкупить. Вечером дома появился с толстой папкой под мышкой, шлёпнул её на кухонный стол и даже пальцем в неё ткнул. И сказал: — Вот. Я ужин готовила, обернулась на него через плечо, на папку посмотрела. — Что это? — Образцы, идеи, фотографии. Этой чёртовой рекламы. Я не могу решить, кого на рекламу брать. В смысле, лица рекламной компании. Модельное агентство прислали мне фотки всех своих. Тань, всех! У меня уже голова кругом. — Правда? От моделей в бикини у тебя голова кругом? Сашка скривился. — Смейся, смейся. — Он свитер снял и бросил на спинку стула, потом на него же и сел. Конечно же, мне стало его жаль, я подошла и наклонилась, чтобы его поцеловать. На поцелуй этот иезуит ответил с готовностью и удовольствием. Руками меня обхватил и усадил к себе на колени. Носом в ложбинку между грудей забрался, вздохнул удовлетворённо. А я Емельянова по голове погладила, чувствуя тепло от его дыхания на коже. — Ты мне поможешь? — Чем? — удивилась я. — Посмотри опытным глазом. — Сашка голову закинул, и я поцеловала его в губы, улыбнулась, совершенно не думая о его просьбе. Просто смотрела ему в глаза и улыбалась. А Емельянов меня по бёдрам погладил. — Ты же у меня опытный рекламщик, — почти пропел он мне в губы. Я снова расплылась в улыбке, Сашку поцеловала, но в следующий момент вскочила, почувствовав запах подгорающего мяса. — Отвлёк меня, — пожаловалась я, — чуть без ужина не остались. — Я умею отвлекать, — подтвердил Емельянов, прошептав это мне на ухо. Рука снова прошлась по моей… кхм, попе, а я обернулась, устремив на любимого проницательный взгляд. Подумала и решила уточнить: — Ты что-то задумал? Сашка тут же вытаращил на меня глаза.
- Предыдущая
- 46/68
- Следующая
