Нераздельные (ЛП) - Шустерман Нил - Страница 59

• Предыдущая
• 59/83
• Следующая

— Помоги! Помоги мне, пожалуйста! Сделай же что-нибудь!

Девочка на транспортере приходит в себя настолько, что начинает понимать хотя бы часть происходящего. Коннор пытается снять ее со стальных салазок, на которых она покоится, но все его усилия ни к чему не приводят. Он понимает почему, когда его запястье «приклеивается» к салазкам: они сильно намагничены. Как только включается электромагнит, «расплезон», как его называет Арджент, фиксируется намертво, получше всяких цепей. Только упираясь и дергая изо всей силы, Коннору удается освободить запястье. В конце концов ему приходится смириться и беспомощно наблюдать, как транспортер уносит обреченную девочку внутрь разделочной камеры. Дверца закрывается, и звуконепроницаемые стенки заглушают крики жертвы. Сбоку у машины имеется оконце, но Коннор не в силах заглянуть в него. Да и кому захотелось бы видеть происходящее внутри?

Проходит еще пятнадцать минут — и из другого конца камеры начинают выкатываться стазис-контейнеры самых разных размеров; механические руки аккуратно складывают их в грузовую клеть. Сорок пять минут — и девочка разделана, что намного быстрее, чем в обычной «живодерне». Неужели так будет осуществляться расплетение в будущем? Будет ли когда-нибудь узаконено применение подобных автоматов?

Барабан опять начинает вращаться — колесо Фортуны выбирает следующего злосчастного победителя.

— Эй! Это ты! Ты Беглец из Акрона! Ты можешь спасти меня! Ты должен спасти меня!

Коннор смотрит, как второй расплет отправляется по стопам первого. Юноша предпринимает попытки остановить процесс, но машина знай делает свое дело. Коннор едва сам не лишается руки, когда дверь камеры захлопывается. Похоже, в «электронных мозгах» аппарата реакция на внешнее вмешательство не предусмотрена. И хотя единственная охранная видеокамера постоянно обводит помещение своим глазом, за ее показаниями, должно быть, не следят, потому что Коннор уверен: он, конечно же, не раз попал в поле ее зрения, но никто не является, чтобы навести порядок. Здесь, как в каком-нибудь мавзолее, охрана не нужна. Извне сюда никому не проникнуть, а здешние обитатели беспокойств не причинят.

— A l’aide! A l’aide! Je ne veux pas mourir![25]

Следующую жертву — девочку, не говорящую по-английски — затягивает в аппарат несмотря на все усилия Коннора спасти ее. Он понимает, что нет смысла даже пытаться, но что еще прикажете делать?

И вот трое первых ребят расплетены, покупатели достаточно «разогреты». Гидравлический манипулятор вынимает из барабана последний лот и помещает его на ленту транспортера. Поначалу Коннор думает, что у него галлюцинация — результат остаточного действия транквилизаторов, но по мере того как жертва подъезжает ближе, его сомнения улетучиваются. Это Старки.

Коннор ошеломленно таращится на Старки, а тот, постепенно приходя в сознание, смотрит на него таким же взглядом, каким Коннор пялился на Арджента — не столько с неверием, сколько с этаким отстраненным от реальности любопытством.

— Ты? — произносит Старки. — Где я? И почему ты здесь?

Впрочем, он быстро уясняет себе ситуацию, и как только это происходит, Коннор из лютого врага превращается в спасителя. Старки начинает умолять его — в точности, как все прочие:

— Пожалуйста, Коннор! Я знаю, ты ненавидишь меня, но сделай же что-нибудь!..

Коннор и в самом деле предпринимает попытки освободить его, но только ради моральной поддержки, потому что знает — затея безнадежна. Если уж такой мастер исчезновений, как Старки, ничего не может поделать, то что с Коннора-то взять? Старки осталось пять минут, и все, что Коннор может для него сделать — это стоять рядом, составляя ему последнюю компанию. Беспомощность над безнадежностью.

— Привлечение средств! — стонет Старки. — Хлопатели сказали, что я буду полезен в подразделении, занимающемся привлечением средств! Какой же я дурак!

Он рвется из магнитных пут, точно так же, как другие, и со слезами произносит:

— Я только хотел дать аистятам возможность постоять за себя! И еще хотел отомстить за несправедливость и плохое обращение. И ведь я этого добился, правда? Я изменил мир! Ну скажи, что изменил!

Коннор дает ему тщательно взвешенный ответ:

— Ты заставил людей обратить на вас внимание.

Если бы он мог спасти Старки, стал бы он это делать? Зная обо всех смертях и разрушениях, которые тот причинил? Зная, какое маниакальное направление приняла его вендетта? Зная, насколько его личная война способствовала делу сторонников расплетения? Если кто и заслуживает пойти на разделку, то это именно Старки!

И все же, если бы Коннор мог, он спас бы его.

Он решительно кладет руку бывшему врагу на плечо.

— Этот фокус с исчезновением тебе не удастся, Мейсон. Постарайся расслабиться и используй оставшееся время, чтобы приготовиться к неизбежному.

— Нет! Это невозможно! Должен быть способ спастись!

— Ты на самолете посреди неба, одному Богу известно где! — взрывается Коннор. — Там, впереди — машина, которую нельзя остановить! Тебе остались считанные минуты, Мейсон! Используй это время, чтобы подвести итог своей жизни!

И внезапно Коннор осознает, что говорит это не только Старки, но и себе самому. Он полагал, что, находясь в трезвом сознании, сможет что-нибудь придумать, но на самом деле лишь острее чувствует всю безвыходность положения. Он пытается уверить себя, что бывал в переделках и похуже, но интуиция, такая же мощная, как самолет, несущий их в поднебесье, говорит, что целым ему отсюда не выйти. Скоро Коннор сам будет лежать перед пастью чудовища, это лишь вопрос времени.

Старки берет себя в руки. Опускает веки, делает несколько глубоких вдохов, а когда вновь открывает глаза, в них светится не виданная ранее решимость.

— Ты можешь спасти меня, — говорит он.

Коннор мотает головой:

— Я же сказал: ничего нельзя сделать!

— Нет можно. — В голосе бывшего вожака аистят звенит сталь. — Ты можешь меня убить.

Коннор отшатывается и лишь смотрит на него, не в состоянии ответить.

— Убей меня, Коннор. Я хочу, чтобы ты меня убил. Мне нужно, чтобы ты меня убил.

— Я не могу!

— Можешь! — отрезает Старки. — Вспомни Кладбище. Вспомни, как я увел самолет. И знаешь еще что? Я убил Трейса Нейхаузера. Я мог бы спасти его, но дал ему утонуть.

Коннор скрипит зубами.

— Прекрати, Старки!

— Убей меня за все, что я сделал, Коннор! Знаю, ты считаешь, я заслуживаю смерти, и лучше я умру от твоей руки, чем отправлюсь в эту камеру!

— Ну и что с того! Ты все равно угодишь в камеру!

— Нет! Мое тело уйдет туда, но не я сам. Меня расчленят, но не расплетут!

Коннор больше не может выносить мольбу в глазах Старки. Он отводит взгляд, а в следующее мгновение обнаруживает, что смотрит на акулу. Злобную, жестокую, хищную акулу. Взор Коннора скользит дальше по руке, к привычно стиснутому кулаку. Юноша разжимает и вновь сжимает пальцы, чувствуя, как они наливаются силой.

— Давай, Коннор. Делай быстро — я не буду сопротивляться.

Коннор взглядывает на приемную дверь разделочной камеры — та готова открыться в любой момент.

— Погоди, дай подумать!

— Некогда думать! Сделай это для меня. Пожалуйста!

Можно ли оправдать хладнокровное убийство? Можно ли считать его актом милосердия, а не жестокости? Если Коннор выполнит просьбу своего бывшего врага, останется ли он прежним Коннором? Если Старки не убить, его расплетут. Если же он будет мертв, то его лишь расчленят. Старки прав — во власти Коннора предотвратить его расплетение. Ужасная власть. Но, похоже, воспользоваться ею необходимо.

— Будь ты на моем месте, — вопрошает Старки, — что бы ты выбрал?

Коннору выбор ясен. Ему ни за что в жизни не захотелось бы узнать, что ждет его в этом отвратительном черном ящике. Он предпочел бы сначала умереть.

Быстро, боясь, что передумает, Коннор стискивает пальцы Роланда на горле Старки. Тот хватает ртом воздух, но не сопротивляется, как и обещал. Коннор давит сильнее… еще сильнее… и в тот момент, когда он перекрывает Старки доступ воздуха, происходит нечто совершенно неожиданное.

• Предыдущая
• 59/83
• Следующая