Хозяин жизни и смерти - Сильверберг Роберт - Страница 6
- Предыдущая
- 6/45
- Следующая
«А вот теперь, впервые за все это время, Фред ощущает некоторое превосходство надо мной, – подумал Уолтон. – Надеюсь, он не жаждет содрать с меня кожу живьем».
Щекотливое положеньице, ничего не скажешь. Теперь Рой особенно отчетливо ощущал, как чужды ему бессердечность и черствость, столь необходимые для настоящего работника ВЫНАСа. Неожиданно даже для самого себя Уолтон понял, что совершенно не заслуживал столь высокой должности в этой организации. И с его стороны единственным поистине честным поступком будет просить отставку у Фиц-Моэма, и немедленно.
Обдумывая, как это сделать, Уолтон вспомнил некогда произнесенные сенатором слова: «Такая работа годится только для человека, у которого нет сердца. ВЫНАС – самая жестокая организация из всех, когда-либо учрежденных человечеством. Ты уверен, что сумеешь справиться с этой работой, Рой?» – «Думаю, сумею, сэр».
Уолтон вспомнил также последовавшие далее туманные фразы, скорее напоминавшие лозунги, о необходимости выравнивания, о срочности решения всех проблем, связанных с перенаселенностью многих территорий земного шара.
«Временная жестокость – цена вечного счастья», – так сказал тогда Фиц-Моэм.
Уолтон хорошо запомнил тот день, когда Организация Объединенных Наций в конце концов дала «добро» на создание Бюро Выравнивания Населенности.
Мир был буквально ошарашен этим решением. До сих пор перед глазами Роя Уолтона мелькают вспышки «блицев» фотокамер, в ушах стоит стрекот пишущих машинок тысяч репортеров, спешивших ошеломить население планеты, навсегда запечатлелось в памяти то воодушевление, которое владело им в те, казавшиеся тогда историческими часы вызванное сознанием понимание величия и благородства стоящих перед ВЫНАСом задач…
А затем – шесть недель накопления ненависти. ВЫНАС не пришелся по душе. Правда когда-то никто не восторгался тем, что раны обрабатывались дезинфицирующими растворами, однако люди терпели.
Уолтон сокрушенно покачал головой. Он совершил серьезную ошибку, спасая жизнь Филипу Приору. Но отставка – это совершенно неподходящее средство для того, чтобы загладить свою вину.
Он снова сделал окно матовым и вернулся к письменному столу. Самое время разобраться с накопившейся на нем почтой.
Первое из кипы письмо было написано от руки. Уолтон быстро пробежал его глазами.
"Дорогой мистер Уолтон!
Пришли вчерась ваши люди и увели на погибель мою матушку. Она ничего не сделала плохого за все семьдесят лет которые прожила тихо и мирно и я хочу чтобы вы знали что я считаю ваших приспешников самыми гнусными паразитами со времен Гитлера и Сталина и очень надеюсь что когда вы сами станете больной и старый то придут за вами ваши же висельники и засунут вас прямо в ту самую печку где вам давно уже надлежит гореть. Мерзавец вот кто вы и все ваши охламоны такие же мерзавцы.
Тьфу на вас. Чтоб вы сдохли".
Уолтон только пожал плечами и вскрыл следующее письмо. Оно было напечатано четкими буквами диктопринтера на бумаге с изысканными водяными знаками.
"Сэр!
Судя по сообщениям в газетах, число подвергаемых эвтаназии лиц с каждым днем становится все больше и больше. Вы весьма преуспели в избавлении мира от многих слабых братьев и сестер, потерявших способность стойко переносить выпавшие на их долю трудности, от тех, которые, по меткому выражению Дарвина, «не приспособлены к борьбе за существование».
Приношу свои чистосердечные поздравления, сэр, и выражаю полнейшую удовлетворенность масштабами и благородными целями вашей смелой и столь нелегкой в осуществлении программы. Ваше Бюро впервые в истории дает человечеству реальный шанс создать ту самую «обетованную землю», ту Утопию, что столь долгие годы была нашей надеждой и неосуществимой мечтой.
И еще я самым искренним образом надеюсь на то, что Ваше Бюро проявит максимальную щепетильность в отношении выбора тех категорий людей, которых следует пощадить. По-моему, и речи быть не может о сострадании к миллиардам расплодившихся, как кролики, азиатов; численность их должна быть снижена самым беспощадным образом, ибо именно их неконтролируемая рождаемость поставила все человечество на грань катастрофы. То же самое можно сказать и об европейцах, которые отказываются внять голосу разума. А если уж говорить о наших домашних делах, то я умоляю снизить численность евреев, католиков, коммунистов, антигершелитов и прочего вольнодумного сброда, чтобы сделать родившийся заново мир чистым, светлым и…" С трудом превозмогая тошноту, Уолтон отшвырнул письмо в сторону.
Подавляющая часть поступающей к нему корреспонденции из внешнего мира была подобного рода: внешне все было очень благоразумно, рационально, но пропитано крайним фанатизмом. Таким было и письмо одного весьма образованного человека из Алабамы, очень встревоженного тем, что в намерения ВЫНАСа не входит ликвидация различного рода второсортных граждан. А вот священника из Мичигана беспокоило только то, что удается избежать газовой камеры безбожникам-леворадикалам.
И, конечно же, было немало совсем иных писем – малограмотных посланий от несчастных родителей или родственников с обвинениями ВЫНАСа в бесчисленных преступлениях против человечества.
«Что ж, именно этого и следовало ожидать», – отметил про себя Уолтон.
Черкнув свои инициалы на обоих письмах, он опустил их в лоток пневмотранспортировки в архив, где они будут замикрофильмированы и оставлены на хранение. Фиц-Моэм требовал, чтобы каждое письмо было прочитано и хранилось в архиве как очень важный документ.
"Недалек тот день, – подумалось Уолтону, – когда отпадет необходимость выравнивать населенность. Эвтаназия, правда, как весьма разумное и гуманное мероприятие обязательно должна сохраняться, но зато не нужно будет срывать с насиженных мест несколько тысяч бельгийцев и переправлять на освоение целинных земель Патагонии – подобная практика, безусловно, прекратится.
Лэнг со своей командой уже давно бьется с экспериментами по преобразованию Венеры в пригодную для обитания планету. Если у него это получится, то инженеры-землеустроители смогут приняться за аналогичное преобразование сначала Марса, затем крупных спутников Юпитера и Сатурна и, возможно, даже отдаленного Плутона при условии, разумеется, что будет открыт новый дешевый источник тепловой энергии.
Вот тогда-то человечество и перейдет в очередное свое состояние.
Миллионы жителей Земли можно будет крупными партиями отправлять в новые, пригодные для освоения миры. Процесс этот, несомненно, вызовет массовые восстания – добровольно покинуть Землю захочется разве только горстке искателей приключений. Но ведь кому-то все равно придется расстаться с родной планетой: такая мера будет хоть и частичным, но все-таки весьма эффективным решением проблемы перенаселенности.
А затем – звезды… Создание сверхсветового привода осуществлялось в обстановке строжайшей секретности, настолько строжайшей, что лишь одному Фиц-Моэму было известно, на какой стадии этот проект находится в настоящее время. Но если данные будут обнародованы…" Уолтон содрогнулся от одной только мысли об этом и решил, что лучше снова приняться за работу. Еще столько нужно прочесть, завизировать, переправить куда следует…
Однако его продолжали тревожить думы как о самом Фреде, так и о том, что он сегодня сделал. Вот если бы была хоть какая-нибудь возможность еще раз прожить сегодняшнее утро с самого начала, Уолтон не помешал бы сыну Приора отправиться в газовую камеру, чего тот, несомненно, заслуживал…
Напряжение, охватившее Уолтона, стало совершенно невыносимым.
Запустив руку в один из ящиков стола, он нашарил зеленоватую, формой напоминавшую драгоценный камень, пилюлю и, почти не задумываясь, проглотил бензолуретрин, ничем не запивая. Транквилизатор, хотя и не позволил ему расслабиться полностью, но помог более или менее нормально поработать без перерывов до полудня.
Уолтон уже было собрался заказать ленч, как ожил, засветившись, видеоэкран персональной линии связи, которой пользовались для общения между собой только он сам и Фиц-Моэм.
- Предыдущая
- 6/45
- Следующая
