Царь Гильгамеш - Сильверберг Роберт - Страница 35

• Предыдущая
• 35/111
• Следующая

Вам, должно быть, думается, что к этому времени я обезумел от нетерпения и желания. Но нет. Во мне было божество, и в моей душе царило спокойствие и терпение. Сколько лет готовила судьба этот Брак? И что значили в сравнении с ними еще несколько минут? Я спокойно ждал, пока жрицы снимали с Инанны серьги, браслеты, кольца и амулеты. Наконец они сняли с нее бусы, закрывающие грудь, и обнажили ее. Грудь ее была высока и округла, а ведь ей наверняка было уже за двадцать. Они расстегнули застежки золотого треугольника, и передо мной приоткрылась бездна — темная, опушенная густыми волосами и богато умащенная благовониями. Потом жрицы сняли с меня украшения и юбку, обнажив мое тело. Сделав свое дело, они все ушли из комнаты и оставили нас одних.

Я подошел к ней ближе. Я стоял перед ней и смотрел, как вздымается и опадает ее грудь. Она провела языком по губам, и они заблестели. Глаза ее бесстыдно оглядывали мое тело, а я рассматривал ее фигуру, останавливаясь на ее полной груди, широких бедрах и густых волосах внизу, скрывавших источник ее женственности. Я нежно взял ее за руку и подвел к ложу.

На секунду, пока мое тело нависло над ней, моя божественная сущность вспыхнула и погасла. Моя человеческая природа вернулась ко мне, и я подумал, сколь сложные отношения связывают меня с этой женщиной. Подумал о ее неприкрытой чувственности, игривости, ее таинственности, ее силе. Я подумал еще и о том другом Думузи, смертном, которого она год за годом обнимала в этом ритуале, а потом, когда он почему-то стал ей не нужен, уничтожила. Потом снова во мне проснулся и укрепился бог, и все эти мысли ушли от меня. Я сказал, как подобает богу говорить богине в эти минуты:

— Я пастух, я пахарь, я царь, я жених. Да возрадуется богиня!

Я не стану рассказывать вам, какими словами мы обменивались в ту ночь. То, что бог должен говорить богине и богиня богу, вы уже знаете: эти слова повторяются из года в год. То, что царь говорил жрице, а жрица царю — можно легко отгадать, это неинтересно. Мы были богом и богиней, царем и жрицей. Но в той комнате были еще мужчина и женщина — и что до тех слов, которые они говорили друг другу, думаю, это должно остаться тайной. Я не повторю их вам, хотя рассказал так много. Самую великую тайну той ночи легко можно представить. Вы знаете, какие ритуальные прикосновения губ, сосков, ягодиц, рук и чресел должны быть совершены священной парой. Ее кожа пылала, жгла, как горный лед. Ее соски под моими руками были тверды, как алебастр. Прежде чем свершить самое высокое, мы делали все, что положено, и когда настал тот момент, мы сами поняли, что пора. Войти в нее было все равно, что окунуться в чистейший мед. Когда мы соединились, она рассмеялась. Это был одновременно смех той далекой девочки в коридоре — и богини в сияющих высотах. Я тоже засмеялся, ибо после стольких лет мое желание исполнялось. Потом наш смех потерялся в других — глубоких и сильных звуках. Когда мы согласованно двигались, она что-то бессвязно говорила. Это был язык женщин, язык богини, язык Древнего Пути. Глаза ее закрылись и я сжал ее в объятиях изо всех сил. Сила божества вырывалась из меня, словно текучий огонь, и она вызвала в ней ответный порыв. В потоке моего семени родился новый год. Вопль торжества был исторгнут из наших уст, и мы услышали, как его подхватили звуки музыки: музыканты ждали под дверью опочивальни. Мы заговорили друг с другом: сперва глазами, улыбками, потом словами. Потом мы начинали ритуал снова и снова, пока заря не пролила над нами благословение нового года. Мы тихо вышли из храма и постояли нагими под дождем, который наше соитие привело в наши земли.

• Предыдущая
• 35/111
• Следующая