Шпион. Последний из могикан - Купер Джеймс Фенимор - Страница 32
- Предыдущая
- 32/184
- Следующая
Американцы часто наблюдали за домом Бёрча с целью арестовать его, но всегда безуспешно; тот, кого подозревали в шпионаже, тайными путями узнавал об их намерениях и неизменно разрушал их планы. Однажды, когда сильный отряд континентальной армии целое лето стоял на постое в деревне Четыре Угла, сам Вашингтон распорядился денно и нощно не спускать глаз с дверей дома Бёрча. Приказ исполнялся в точности, по за все это время разносчик ни разу не появился; отряд отозвали, и на следующий день Бёрч вернулся домой. Вследствие подозрительной репутации сына постоянно беспокоили и отца. Однако, несмотря на самую тщательную слежку за стариком, к нему невозможно было придраться, а его имущество было столь ничтожно, что так называемые “патриоты” сдерживали свой пыл — не стоило усердствовать ради конфискации или покупки таких жалких владений. Старость и печали грозили в любой час избавить отца Гарви Бёрча от дальнейших преследований; масло иссякло в светильнике его жизни. Горестно расставались в последний раз отец и сын, но они покорились тому, что оба считали своим долгом. Старик скрывал от соседей, что дни его сочтены, и все еще надеялся увидеться с сыном перед смертью. Волнения минувшего дня и все усиливающийся страх, что Гарви опоздает, приблизили событие, которое старику хотелось отдалить. Ночью ему стало так плохо, что Кэти Хейнс испугалась и отправила случайно забежавшего к ним во время боя мальчика к мистеру Уортону с просьбой прислать кого-нибудь побыть с ней. Отпустить можно было только Цезаря. Отзывчивая мисс Пейтон нагрузила слугу съестными припасами и подкрепляющими сердце снадобьями и отправила его на помощь Кэти. Впрочем, умирающему старику не были уже нужны лекарства, и, казалось, его волновало лишь желание повидаться с сыном. Шум, сопровождавший погоню за Бёрчем, был слышен в доме, но никто из находившихся там не догадывался о его причине; Кэти и Цезарь знали, что отряд американской кавалерии отошел к югу, и вообразили теперь, будто он возвращается на свою прежнюю стоянку. Они слышали, как кавалеристы медленно проехали мимо, однако экономка, уступив благоразумным наставлениям негра, сдержала свое любопытство и не вышла из дома. Старик лежал с закрытыми глазами; Кэти и Цезарь думали, что он спит. В доме Бёрча были две большие и две маленькие комнаты. Одна большая комната служила кухней и гостиной, во второй лежал больной старик. Одна маленькая была святилищем Кэти, во второй хранилась провизия. В центре дома высилась огромная кирпичная печь, разделявшая большие комнаты, и в каждой из них был соответствующих размеров очаг. В то время, о котором мы ведем рас сказ, яркий огонь горел в очаге на кухне, а возле его громадной пасти сидели Цезарь и Кэти. Африканец внушав экономке, что нужно быть осторожным, и рассуждая о том, как опасно праздное любопытство.
— Лучше не искушать сатану, — сказал Цезарь и так закатил глаза, что белки заблестели в отсвете пламени. — Я сам раз чуть не потерял ухо из-за маленького любопытства; от него много несчастий. Если бы не любопытство, белые люди не ехали бы в Африку, а черные жили бы у себя дома… Скорей бы Гарви пришел!
— Очень неуважительно с его стороны не быть дома в такое время, — строго сказала Кэти. — А что, если отец захочет в последние минуты составить завещание — кто напишет ему такую важную, серьезную бумагу? Гарви очень неуважительный и пустой человек.
— А может, он уже написал эту бумагу?
— Ничего удивительного, если и написал, — ответила экономка, — ведь он целые дни смотрит в библию.
— Очень хорошая книга, — торжественным тоном заявил негр. — Мисс Фанни читает ее Дине.
— Ты прав, Цезарь, библия — самая лучшая книга. У того, кто читает ее так часто, как отец Гарви, наверное есть на то особые причины. Это понятно всяком здравомыслящему человеку.
Кэти поднялась со стула, тихонько прокралась к комоду в комнате больного старика, вынула из ящика тяжелую библию в толстом переплете с массивными медными застежками и вернулась к Цезарю. Книгу быстро раскрыли и принялись перелистывать. Кэти не была большим грамотеем, а Цезарь и вовсе не знал букв. Экономка некоторое время разыскивала слово “Матфей”, а когда нашла, с гордостью показала его внимательно следившему за ней Цезарю.
— Хорошо, теперь читай по порядку, — сказал негр, глядя через плечо домоправительницы и держа длинную тонкую свечу из желтого сала так, чтобы ее слабый свет падал на книгу.
— Ладно, но придется начать с самого начала, — отозвалась Кэти, аккуратно перелистывая страницы в обратную сторону. Наконец, перевернув две сразу, она нашла густо исписанный лист. — Вот, — сказала Кэти, задрожав от нетерпения, — вот эти слова. Я ничего бы не пожалела, лишь бы узнать, кому он завещал большие серебряные пряжки для башмаков…
— Читай, — коротко сказал Цезарь.
— “…и черный ореховый комод…” Гарви не нужна такая мебель, раз он не женится…
— Почему не нужна? Ведь была же она нужна отцу.
— ..и шесть серебряных столовых ложек… Гарви всегда ест оловянной ложкой!
— Может, он это здесь все сказал без многих слов, — заметил многозначительно Цезарь, указывая кривым темным пальцем на раскрытую страницу.
Итак, последовав совету Цезаря и побуждаемая собственным любопытством, Кэти принялась за чтение. Стремясь скорее добраться до наиболее интересной для нее части, она начала сразу с середины:
— “Честер Бёрч, родившийся сентября первого, 1755 года”, — прочитала Кэти с запинками, не делавшими большой чести ее учености.
— Так что он ему дает?
— “Абигайл Бёрч, родилась июля двенадцатого, 1757 года”, — тем же тоном продолжала экономка.
— Ей, верно, отдает ложки.
— “Июня первого, 1760 года. В этот страшный день кара разгневанного бога поразила мой дом…"
Мучительный стон, донесшийся из соседней комнаты, заставил Кэти невольно закрыть книгу, а Цезарь задрожал от испуга. Никто из них не решился пойти взглянуть на больного, но оба слышали, что он по-прежнему тяжело дышит. Все же Кэти не отваживалась снова открыть библию и, осторожно защелкнув застежки, молча положила книгу на стол. Цезарь опять уселся в кресло и, смущенно оглядевшись вокруг, заметил:
— Видно, пришел его час.
— Нет, — торжественно сказала Кэти, — он проживет до прилива или пока не запоет первый петух.
— Бедняга! — продолжал негр, придвигаясь еще ближе к огню. — Я надеюсь, он будет лежать тихо, когда умрет.
— Нисколько не удивлюсь, если наоборот: говорят, человек, беспокойный при жизни, не знает покоя и в гробу.
— Джонни Бёрч по-своему очень хороший человек. Все не могут быть священниками; если все будут священниками, кто же будет паствой?
— Ах, Цезарь, только тот хорош, кто поступает хорошо! Ну скажи, для чего зарывать честно нажитое золото в землю?
— Господи! Верно, для того, чтобы скиннеры его не нашли. Но, если он знает, где золото, почему он его не выкопает?
— Должно быть, на это есть причины, но тебе их не попять, — ответила Кэти и придвинула стул, чтобы ее платье прикрыло магический кирпич, под которым втайне хранил свое богатство Бёрч; не удержавшись, чтобы не сказать о своем секрете, хоть ей и не хотелось выдавать его, Кэти добавила:
— Шероховатое снаружи часто содержит гладкое внутри.
Не сумев проникнуть в скрытый смысл этой загадки, Цезарь огляделся по сторонам, и вдруг его блуждающие глаза остановились и зубы застучали от страха. Кэти тотчас заметила, как изменилось лицо негра, и, повернувшись, увидела, что на пороге стоит разносчик.
— Он жив? — спросил Бёрч дрожащим голосом, видимо страшась услышать ответ.
— Жив, — ответила Кэти и, проворно поднявшись, услужливо предложила свой стул. — Он не умрет до рассвета или пока не кончится прилив.
Разносчик ничего не замечал. Услышав, что отец жив, он на цыпочках прошел в комнату умирающего. Отца и сына связывали далеко не обычные узы. Друг для друга они были самыми дорогими в мире людьми. Если бы экономка прочитала еще несколько слов, написанных на листке, она узнала бы печальную историю их несчастий. Одним ударом они лишились близких и достатка, и с того дня, где бы они ни были, за ними по пятам следовали горе и гонения. Подойдя к постели, Гарви наклонился над больным и, задыхаясь от волнения, прошептал ему на ухо:
- Предыдущая
- 32/184
- Следующая
