Кляксы из непроливашки - Жигунов Виктор Васильевич "Bukmop" - Страница 2

• Предыдущая
• 2/4
• Следующая

— Четыре, — повторил Перекуров, но голос его дрогнул.

— Значит, и на детей нельзя положиться… — скорбно сказал сам себе старик. — Взрослые — понятно. Они столько знают, что и сами могут запутаться, и запутать их ничего не стоит. В ньютонову механику верили: годится, мол, на все случаи жизни. А она бац тебе! — при скоростях, соизмеримых со световой, отменяется! Теперь в Эйнштейна верят. Вот, по-твоему, какая самая большая скорость может быть?

Ученик растерянно подумал.

— Почему самая большая?.. Сколько хочешь может быть. Мотор надо посильней…

— Именно! Ньютонова наука — частный случай эйнштейновой. А эта — тоже не венец познания. Говорят, скорость света — предел! Верно — да только до поры, пока не открыты новые условия! В теплород верили, теперь в скорость света…

За окном послышался топот копыт. Оба повернулись туда. По равнине скакали свирепые всадники в мохнатых шапках и в халатах, на мохнатых же лошадях.

Двое недоумённо следили за ними. Дыдваче предположил:

— Татаро-монголы? В набег идут.

— Какие татаро-монголы? Которые в истории?

— Они. У меня тут всё может быть. За одним окном пятнадцатый век, за другим пятидесятый… У-у! — Старик погрозил костлявым кулаком. — Сейчас вам поддадут!

Один из всадников вдруг свернул с пути и покатился к окошку. Жеребчик под ним был низкорослый и жаркий, его будто отлили из твёрдой резины. Широкое и раскосое лицо склонилось к стеклу, захохотало, и завоеватель саданул по раме ятаганом.

Школьник, мало-помалу подававшийся назад, панически перелетел в другой конец помещения. А учёный стоял, опершись на стол, и смотрел на врага с интересом.

Кривая сабля всадника лопнула, кусок её вонзился в пыль. Воин оцепенел. Конь под ним храпел и вертелся. Седок выкрикнул непонятное ругательство и, наскакав снова, яростно ткнул в стекло обломком оружия.

Видимо, рука у него онемела от второго удара. Злобно проорав что-то, завоеватель припустился вдогонку за своими.

— Вернутся? — с дрожью спросил Перекуров, прижавшийся к стене.

— Пускай. Мы в другом времени. Он колотил не по стеклу, а по границе времён. Шестьсот лет назад замахнулся — нам-то что?

Позади школьника взревело и забулькало. Он отскочил в испуге. За другим окном оказались уже не снега и льды — а непроницаемая чернота, в которой двигались смутные светляки. Гигантская клешня вздымалась из-за подоконника, степное солнце, пронизав комнату, озарило клешню и подплывшую было морду с бездонной пастью и без глаз. Морда резко вильнула, показался боковой плавник — это была рыба. Она ушла во мрак. Клешня покачивалась, смыкаясь и раскрываясь.

— Дно моря, — прокомментировал Дыдваче. — Не трусь. Мы в безопасности.

Мальчишка уже, пожалуй, был перегружен впечатлениями. Он рисковал свихнуться. Поэтому учёный посоветовал:

— Не обращай внимания. У нас научный разговор. А это как бы кино.

Витька с большим трудом согласился принять ужасную клешню за кино… В другом же окне вместо всадника уже стоял искрящийся, пенный водопад, зажатый скалами. Струи и клочья не низвергались, а медленно поднимались из водоворота внизу, втекая в верхнее русло.

Хозяин неожиданно ткнул пальцем в белую стену.

— Глянь-ка на свой класс, — предложил он. — Для успокоения.

Там, куда он стукнул, в стене прорвалась круглая дырочка, обведённая зеленоватым сиянием. Учёный подвёл Витьку к ней.

Перекуров приложился лбом к извёстке и стал смотреть в отверстие одним глазом.

В классе было тихо. Стриженые затылки и девчоночьи бантики вытянулись ровными рядами. Пятиклашки решали примеры. По проходу расхаживала учительница, заглядывая в тетради и наступая на отражения электролампочек в крашеном полу.

— А Тамарке сдувать не у кого, — после молчания хихикнул Перекуров. — Она у меня всегда сдувала… Сучилкин делает самолётик, ему сейчас в дневник запишут.

— Хватит. — Хозяин отстранил его. — Заметят.

Он мазнул по извёстке ладонью, отверстие закрылось.

— Продолжим. Садись. Вода при какой температуре кипит?

— Сто градусов! — заявил школьник, гордясь своими познаниями.

— А если атмосферное давление изменится?

— Не знаю… При чём тут вода?

Старик остановился перед ним сердито. Минуту молчал, затем схватил бумажку и шлёпнул её на стол перед учеником:

— Пиши! Два… умножить… на два… получится…

Перекуров честно написал. Но когда он начал выводить четвёрку, из-под карандаша вдруг высунулись заячьи уши. Витька по инерции докончил цифру, и тогда из бумаги выбрался худой беляк. Он брыкнул задними лапами и соскочил со стола, оставив на листке жёсткие волосинки. Пятиклассник ошалело воззрился на кончик карандаша, на зверя…

— Вот, — торжествующе закричал учёный. — Дважды два — заяц! А ну, ещё раз!

Сбитый с толку Перекуров послушно изобразил на бумаге снова: 2 х 2… Он ставил дальше что следует… но непостижимым образом графит начертил: 3,1415926…

Дыдваче, видимо, устал. Он сел на пол, поскольку больше было не на что, и прислонился к стене. Позади его головы в окне качалась клешня.

Витька упрямо повторил эксперимент. На этот раз вышла живая картинка, на ней бегуны запрыгали через препятствия.

— Условия не те, — пояснил старик. — Вернее, нет никаких условий. Это в молодости, помню, — работал я, работал, а квартиры не дают. Соседи шумят, заниматься невозможно. Ни газа, ни водопровода. Денег нет. За электричество я не заплатил — отключили. Никаких жилищных условий. И экономических. Ах, думаю, так? Не нужно мне тогда вообще ничего! Окна щитами загородил — от света отказался. Гравитацию презрел. И прочее всё. Так что не стало у меня ничего, природы не стало, а значит, и законов природы. Теперь живу — ничем не связан. Ералаш!

Он зло стукнул кулаком по полу.

От сотрясения ходики на стене пришли в движение. Из окошечка, где бывает кукушка, высунулась почему-то книга с надписью «Философский словарь» и объявила:

— Балет «Спартак»! Музыка Хачатуряна. «Спартак» выигрывает!

Клешня за спиной Дыдваче отъехала в сторону, так и не предприняв ничего существенного. Во мраке забрезжило синеватое сияние. Медленно-медленно проявилась долина реки между песчаными холмами, над ней низко висели тучи, сея морось. Дул ветер, дождь колыхался серыми волнами.

Учёный почувствовал перемену позади себя и обернулся.

— Ничего предсказать нельзя, — с досадой продолжил он. — Причины, следствия — всё отменено. Спать ложусь — вместо этого варю картошку. Собираюсь её съесть — в руке вдруг откуда ни возьмись клюшка, и давай гонять ферзя по доске! Вот сейчас куда мы въехали? У меня ведь и расстояний не существует. Два километра плюс два километра — может быть ноль. Тысяча километров — иногда то же самое, что микрон.

Рассвет тихо разливался по долине. Шуршал, пересыпаясь, мокрый песок.

Река стала вспучиваться, по ней пошли тяжёлые волны. Они докатились до берега, захлопали…

— Доброе утро! — раздался гулкий голос за окном. — Приветствую вас в созвездии Близнецов!

Дыдваче оторопел. Пейзаж оставался безлюдным. Ушастая голова учёного торчала на тонкой шее над подоконником, старик несколько раз повернул её влево-вправо, ища источник звуков.

— Я — вторая планета нашей звезды, — доносилось снаружи. — Голос, который вы слышите, образован шумом волн, ветра, песка. Я создала его для общения с вами.

Витька потихоньку слез со стула и тоже сел на пол, струсив. Дыдваче быстро оправился от потрясения и вступил в разговор достойно:

— Земля приветствует вас! — Он поклонился, забыв встать, и стукнулся подбородком о подоконник.

— Не Земля, — поправил мощный голос. — Вы — создания её. Сама Земля общается со мной при помощи излучений.

• Предыдущая
• 2/4
• Следующая