Товарищ маузер (ил. А.Иткина) - Цирулис Гунар - Страница 29

• Предыдущая
• 29/52
• Следующая

Этот вопрос рассеял последние сомнения. Если бы Лип Тулиан был предателем и агентом Регуса, то он бы знал, что мешок Робиса был набит не деньгами, а никому не нужными бумагами. Кто же тогда продался полиции? Звонкий голос… Скорее всего он мог принадлежать Брачке или Дайне. Нет, нет, об этом даже думать не хочется, во всяком случае сейчас.

Поняв, что молчание слишком затягивается, Робис сказал:

— Потолкую с ребятами, какие шаги предпринять дальше. Но ты гляди: никому ни слова! А теперь давай к берегу.

— А если там все-таки устроили засаду? — вкладывая весла в уключины, предположил Тулиан.

— Верно, — согласился Робис. — Греби к Милгравису.

Они оставили лодку на видном месте у берега и без помехи добрались до моста. Расставаясь, Робис пожал руку Липу Тулиану, которого всего лишь час назад собирался застрелить. Затем направился к пароходной пристани.

Все то время, пока пароходные колеса мололи речную воду, пока мимо плыли фабричные трубы и лесопилки Красной Двины, луга Кундзинь-острова, здания цементного завода и Экспортной гавани, Робис мучил себя догадками, взвешивал и отклонял всяческие «за» и «против», но так ни до чего и не додумался.

«В настоящее время я нахожусь в городе, который вы напрасно стали бы искать на наших картах, — вряд ли на них значится крохотная Митава. Полистайте учебник французской истории. В свое время тут укрылся от гильотины революционеров Людовик XVII, Сегодня он вряд ли смог бы сберечь свою голову здесь — волна революции захлестнула и этот идиллический курляндский городок».

Прочитав первые строчки корреспонденции Шампиона, телеграфист сказал:

— Здорово подметили! Только, к сожалению, не могу передать — с Ригой нет связи, линия повреждена.

— Ага, понимаю… Поскольку у вас нет Людовика, которому можно было бы отрубить голову, вы рубите телеграфные столбы.

Шампион был доволен удачной игрой слов и даже решил включить это в свой очерк. Однако его разбирала досада. Читатели должны получать новости горячими, прямо, так сказать, со сковородки. В противном случае, грош ему цена как журналисту. А поезд, как назло, пойдет только завтра утром. Если только он вообще пойдет. В этой стране нельзя пожаловаться на недостаток сюрпризов.

Шампион бойкой рысцой побежал по тенистой главной улице, мимо губернаторского дворца, во дворе которого когда-то прогуливался сам Людовик XVII, а теперь ржали казачьи кони, пересек охраняемые солдатами мосты через реку Аа. Повсюду висели приказы о недавно объявленном в Курляндии военном положении, запрещении собираться на улицах и длинные-предлинные инструкции, по которым гражданам запрещалось почти все, кроме права изъявлять свою покорность августейшему монарху Николаю Второму, императору всея Руси, царю Польскому, великому князю Финляндскому, герцогу Курляндскому и т. д. и т. п. Извозчик, дремавший на станции, по-своему откликнулся на военное положение и вызванные им затруднения с овсом и потребовал двойную плату за поездку до Риги.

Скучное четырехчасовое путешествие вконец извело Шампиона. Чтобы хоть как-то скоротать время, он считал поваленные телеграфные столбы с обрывками проводов на изоляторах. Верстах в двух за Валдекой Шампиону повстречались пять пролеток, в которых стояли, сидели, а главным образом лежали подвыпившие студенты. Даже нынешние беспокойные времена не удержали их от традиционной попойки в митавской гостинице «Линде». Те из студентов, кого еще не свалили с ног опорожненные по дороге бочонки пива, размахивали форменными цветными шапочками и охрипшими глотками орали веселые песни вперемешку с гимном молодых гуляк: «В трактире «Черный кит». Один барчук взгромоздился на бочку и демонстративно выкрикнул:

— Долой революцию! Виват кайзер!

— Чтоб ты подавился своим кайзером! Чтоб вам, баронскому отродью проклятому, наломали бока как следует! Чтоб от вас мокрое место осталось!…

Разрядив свою ярость, возница остальную часть пути сердито молчал. И корреспондент почувствовал себя счастливым, когда впереди показались рижский шлагбаум и будка стражника. Едва заморенные кони встали у главного телеграфа, как Шампион бросился к окошку телеграфиста.

— Невероятно спешно! Прошу передать молнией.

Склонившийся над аппаратом Морзе служащий поднял голову:

— А, господин Шампион! Не повезло вам! Заходите через пару часиков.

— Умоляю вас на коленях! Не только от своего имени — от имени всех моих читателей!

Телеграфист так энергично затряс головой, что половинки его окладистой, расчесанной надвое черной бороды разлетелись в стороны.

— Ведь вы знаете, господин Шампион, я бы с радостью! Но не примите за обиду, сегодня, ей-богу, не могу — на очереди правительственные депеши.

— Можете не извиняться, я вполне понимаю ваше затруднительное положение, — сказал Шампион, подсовывая ему красненькую. — Но у меня тоже правительственная депеша. Вот собственноручная подпись министра финансов!

Бородач телеграфист, не удостоив вниманием факсимиле министра, проворно засунул красненькую в боковой карман.

— Такие телеграммы я всегда готов передавать вне очереди. Через час ваша корреспонденция будет в Париже!

На улицу Шампион вышел с твердым намерением отправиться прямо домой, принять «снотворное» с пятью звездочками и завалиться на боковую. Однако достаточно ему было заметить около кафе Русениека, чтобы намерения его резко переменились. Давненько он уже не встречал своего приятеля. К тому же не исключена возможность, что он узнает что-нибудь новенькое. Надолго ли хватит читателям подробностей нападения на банк?

— Алло, господин Русениек!… Господин Русениек, подождите!… Одну минуточку! — крикнул он.

Однако тот, кого он назвал Русениеком, не остановился. Атамана теперь звали фон Вульфиусом. Под этой фамилией он снимал у старой баронессы-немки меблированную комнату с полным пансионом. Опасаясь предательства и новых арестов, Робис строго-настрого запретил ему появляться в людных местах. Целый день, запершись в четырех стенах, Атаман коротал время за бутылкой вина и любовной лирикой Аспазии. Однако как долго можно хоронить себя заживо? Когда ему принесли записку от Дины с приглашением зайти, он обрадовался предлогу вырваться на свободу. «Ведь и хозяйке может показаться подозрительным, что я целый день не высовываю носа из дому», — оправдывался он перед собой.

Он ускорил шаг. И вскоре Шампион потерял его из виду. Атаман подошел к двухэтажному дому, в котором находилось ателье «Парижский шик».

В делах предприятия мадам Герке наступил застой. Вдоль стен пустого салона с неживыми улыбками стояли одетые по последней моде восковые куклы. По углам ютились безголовые и безрукие манекены, и лишь натыканные в грудь булавки скрашивали их безнадежную наготу. Стараясь перещеголять нарочитой любезностью улыбки своих восковых подданных, мадам Герке вышла навстречу Атаману. Узнав, что посетителя сюда привело отнюдь не приближение осеннего сезона, а желание повидать одну из ее швей, она пренебрежительно указала никелированным аршином наверх.

Помещение, в котором работали швеи, было далеко не таким шикарным, как приемная на первом этаже. Потолки здесь были ниже. Через запыленные окна, выходившие в каменную шахту двора, чудом протиснулся чахлый солнечный лучик. Громко стрекотало несколько швейных машин. Остальные были накрыты чехлами, и табуретки перед ними пустовали. В эти кризисные времена мадам Герке оставила лишь самых искусных мастериц.

Увидав Атамана, Дина бросила ножницы и кинулась ему навстречу.

Атаман благодарно улыбнулся. Ему захотелось сказать ей что-нибудь нежное, ласковое — ведь до сих пор им так редко удавалось поговорить о своих чувствах. Но и на этот раз он промолчал. Обстановка гардеробной, куда они вышли, не слишком располагала к любовным излияниям.

— Что случилось? Почему ты меня позвала? — сдержанно спросил он.

• Предыдущая
• 29/52
• Следующая