Философия страха - Свендсен Ларс - Страница 8

Страх всегда имеет интенциональный объект. Он всегда на что-то направлен. Если нет такого объекта, то речь не может идти о страхе, остается только сердцебиение, учащенное дыхание и дрожь. Страх не сводится к этим физиологическим процессам, он является чем-то большим, и это «большее» и есть интенциональный объект. Интенциональный объект всегда интерпретирован. Отличие страха от гнева, грусти или радости заключается не в объекте как таковом, а в его интерпретации. Один и тот же объект может быть истолкован по-разному и являться источником всех вышеперечисленных эмоций. Если я вижу в объекте угрозу, то чувствую страх, если тот же объект истолковать как оскорбление, то это может вызвать гнев и т. д. Страх появляется, когда нам кажется, что опасность велика, а возможность ее избежать мала.

Случается, что человек, находясь в состоянии, подобном страху, не знает, чего боится. Вероятно, что такое состояние следует определять как тревогу. Переживание страха сродни переживанию тревоги. Оба содержат в себе представление об опасности или о возможных негативных последствиях. Опасность или угроза последствий могут быть достаточно конкретными или весьма неопределенными. Обычно страх и тревогу различают именно по этому критерию: страх имеет конкретный объект, тревога его не имеет. Такой принцип разделения, как правило, связывают с именами Кьеркегора и Хайдеггера, хотя его предтеча обнаруживается в трудах Канта: «Страх перед предметом, который угрожает нам неопределенным злом, – это боязливость»⁶⁷. Ключевым моментом является неопределенность. Если человека, испытывающего страх, спросить, чего он боится, то в целом он сможет дать довольно четкий ответ. Если же у него спросить, чего он хочет в данный момент, то мы также получим в целом четкий ответ, а именно: чтобы источника страха не было, быть защищенным от него или что-либо в этом роде. Человек, мучимый тревогой, напротив, не сможет четко ответить на эти вопросы.

Надо признать, что на практике разницу между тревогой и страхом увидеть не так просто, как в теории, прежде всего потому, что страх также связан с элементом неопределенности, как восприятия самого объекта, так и возможностей дальнейшего развития ситуации: ты испытываешь страх перед определенным объектом, однако не понимаешь, что именно тебя в нем пугает, и не знаешь как на него реагировать. Для многих видов фобий также характерно наличие объекта, т. е. человек знает, чего он боится, однако остается неопределенным то, как объект может влиять на его жизнь. Я не стану подробно останавливаться на том, как следует – или возможно ли в принципе – проводить четкую границу между страхом и тревогой, а буду придерживаться традиционного критерия различия между ними, т. е. наличия или отсутствия конкретного объекта.

Когда мы говорим о том, что страх всегда имеет интенциональный объект, это не значит, что этот объект всегда реален. Большинство из нас, вероятно, в детстве боялись всяких чудищ и верили, что кто-то прячется в шкафу или под кроватью, – когда я был маленьким, то считал, что в душе возле спальни моих родителей обитает привидение, мне было по-настоящему страшно, ведь чтобы добраться до родителей ночью, когда мир таит в себе столько опасностей, я должен был миновать ванную комнату. В действительности не было никакого чудовища ни в шкафу, ни под кроватью, ни в ванной комнате, но тем не менее это не означает, что страх не имел объекта – объектом было именно то чудище, которое, как я воображал, там находилось. Воображаемый объект, так же как и реальный, может быть интенциональным объектом. Если я в кинотеатре смотрю фильм и некий образ пугает меня, то это не потому, что я верю в реальное существование этого образа⁶⁸. Я могу отличить фантазию от реальности, и я полностью согласен с тем, что устрашающий образ вымышленный. С той же уверенностью можно сказать, что мой страх имеет интенциональный объект, а именно – вымышленный образ.

А как насчет страха «неведомого»? Элиас Канетти писал: «Ничего так не боится человек, как непонятного прикосновения. Хочется увидеть, что тебя коснулось, хочется узнать или, по крайней мере, догадаться, что это»⁶⁹. Подобной мыслью Говард Ф. Лавкрафт начинает свое замечательное эссе «Сверхъестественный ужас в литературе»: «Страх – самое древнее и сильное из человеческих чувств, а самый древний и самый сильный страх – страх неведомого»⁷⁰. Страх «неведомого» не лишен объекта. Скорее, в данном случае речь идет о страхе перед неопределенным предметом, однако страх чего-то является полноценным страхом. Это страх того, что может произойти что-то неприятное или ужасное.

Некоторые эмоции призваны сообщать нам некую информацию о действительности. Страх является одной из таких эмоций. Таким образом, его можно рассматривать как средство познания. Всякое средство познания может работать адекватно или же давать сбой. Мы знаем, что от интерпретации субъектом ситуации зависят эмоции, которые субъект будет испытывать в этой ситуации. Некоторые интерпретации могут быть неадекватными, и следствием этого станет неадекватная эмоциональная оценка ситуации. Аристотель писал: «Заблуждение возникает потому, что страшатся или не того, чего следует, или не так, как следует, или не тогда, когда следует, или еще из-за чего-нибудь такого»⁷¹. Если я, к примеру, боюсь летать на самолете, но не боюсь ездить на машине, поскольку я полагаю (ошибочно), что полет на самолете опаснее поездки на машине, то и мой страх будет неадекватным. Я также могу испытывать слишком сильный страх по отношению к объекту, который сопряжен с некоторой опасностью, однако интенсивность моего страха может выходить за все разумные границы. Большинство людей расценивают это как интуитивное чутье. Они, кажется, считают, что страх можно оценить рационально, т. е., что эмоция страха может быть верной или ошибочной. Эмоция страха дает адекватное представление, если его объект опасен, а между степенью опасности и интенсивностью страха есть разумное соотношение. Однако совсем не просто разобраться, что понимать под этим разумным соотношением. Очень часто между оценкой различных опасностей аналитиками рисков и игроками существует серьезная разница, к этой теме мы еще обратимся в следующей главе.

Принято считать, что страх мешает мыслить рационально. Монтень писал, что «нет другого такого чувства, которое так быстро способно вывести наш рассудок из равновесия», как страх⁷². Эдмунд Бёрк разделяет эту позицию, утверждая, что ничто, кроме страха, не лишает сознание всякого здравого смысла с такой непревзойденной эффективностью⁷³. Хайдеггер также подчеркивает, что в состоянии страха «теряешь голову». Пример, который он приводит, это поведение людей во время пожара, они выносят из горящего дома первое, что попадется под руку, зачастую какую-нибудь малозначащую вещь⁷⁴. Как сказано выше, различные чувства и эмоции тесно связаны с определенными моделями поведения, и когда нас охватывает некое чувство или эмоция, эти заданные модели поведения способны блокировать всякое рациональное суждение или, точнее говоря, рациональное мышление не вписывается в модель поведения, т. е. человек не оценивает последствия своих действий. Поступки, совершаемые под непосредственным воздействием эмоций, могут отличаться от того, как бы мы поступили, поразмыслив как следует.

Множество подобных описаний негативного влияния эмоций, и в особенности страха, на наше поведение дают повод считать, что «чистая» рациональность, не затуманенная какой-либо эмоцией, была бы для нас предпочтительней. Тем не менее есть основания утверждать, что отсутствие эмоций также привело бы к иррациональному. Как сказано выше, люди с серьезными повреждениями amygdala не могут чувствовать страх, даже когда их жизни угрожает опасность⁷⁵. Они будут действовать иррационально, поскольку опасное не воспринимается как опасное, и следовательно, не вызывает рациональной реакции защиты или избегания. Отсутствие эмоций, другими словами, лишает нас знания, необходимого для выбора рационального поведения.