Царица Аттолии (ЛП) - Тернер Меган Уолен - Страница 6

Поднимаясь по узким лестницам на верхние этажи дворца, она отодвинула свое смущение в уголок сознания и сосредоточилась на предстоящем переезде двора. Она собиралась проехать вглубь страны. Пора было разобраться с местными баронами. Она даст необходимые распоряжения собирать сундуки.

Три дня спустя царица стояла на пороге тюремной камеры. Она услышала вора прежде, чем смогла его увидеть, и слушала его затрудненное дыхание, пока ее глаза не привыкли к темноте.

Он лежал на боку в углу камеры, прижав к груди раненую руку и подтянув колени, чтобы защитить ее. Он потел в холодной и сырой темнице и не двигался, пока Аттолия не ткнула его в бок носком сандалии. Он открыл глаза и посмотрел на нее без всякого выражения. Яркая лампа, принесенная кем-то из охраны, осветила его лицо, и она разглядела шрам на щеке. Его кожа была такой бледной, что шрам казался серым.

Его глаза были ясны, и она наклонилась, чтобы заглянуть в них, ожидая увидеть ненависть, привычную на лицах пленников, но во взгляде Евгенидиса не было ничего, кроме боли и странного выражения, которому она не могла подыскать названия.

— Пожалуйста, — прошептал он. Его голос звучал тихо, но внятно. — Не мучайте меня больше.

Аттолия отпрянула. Когда-то давно, еще ребенком, она в ярости отбросила в сторону туфлю и сбила с подставки амфору с ароматическим маслом. Это была ее любимая амфора. Она разбилась, и запах масла задержался в ее волосах на несколько дней. Она снова вспомнила этот запах, хотя не понимала, откуда ему взяться в этом вонючем загоне.

Она снова склонилась над Евгенидисом, желая убедиться, что ее наказание оказалось эффективным.

— Евгенидис, — спросила она, — что ты можешь украсть одной рукой?

— Ничего, — ответил он безнадежно.

Аттолия кивнула. Эддис должна была дважды подумать, прежде чем рисковать своим фаворитом. Он был очень молод, поняла она. Она не приняла во внимание его возраст, и напомнила себе, что годы не имеют значения. Важна была только угроза, которую он собой представлял. Тем не менее, наблюдая, как он корчится на полу, царица слегка удивилась тому, что Эддис посмела рисковать жизнью такого юного человека. Впрочем, Эддис сама была ненамного старше. Будучи немногим старше царицы Эддиса, Аттолия чувствовала себя более опытной правительницей. Она повернулась к надзирателю.

— Я приказала врачу осмотреть его.

— Он это сделал, Ваше Величество.

— Укусы на ногах воспалились. — она указала пальцем на вспухшую и покрасневшую кожу в прорехах штанов.

Тюремщик смотрел настороженно.

— Он проверил ожоги, как вы и приказали, Ваше Величество.

— Только ожоги?

— Да, Ваше Величество. В соответствии с вашим приказом, Ваше Величество.

Аттолия раздраженно вздохнула. Глупо сердиться на дураков.

— Если я не хочу, чтобы он умер от одной раны, почему я могу желать, чтобы он заболел от собачьих укусов?

— Простите, Ваше Величество.

— Ты будешь разжалован. — она повернулась к сопровождавшему ее капитану гвардии. — Доставьте вора в Эддис, пока он не умер.

Она вышла из камеры и поднялась вверх по длинной лестнице в свои личные покои. Она миновала кабинет, гостиную и вошла в спальню, отослала многочисленных служанок и долго сидела в кресле, глядя на море, освещенное последними лучами заходящего солнца. Она изгнала из мыслей образ вора, лежавшего на сыром полу камеры, но не могла не думать о своей любимой амфоре и запахе пролитого масла.

Глава 4

Царица Эддиса вышла во двор встретить своего Вора. Ожидание в тронном зале вместе со всеми придворными было невыносимо. Она вспомнила, как Евгенидис спрашивал ее, почему все происходящее вокруг него превращается в цирковое представление, и почему ему, собственно, всегда приходится изображать танцующего медведя? Носилки, которые внесли во двор, показались ей чуть больше звериной клетки, хотя они были закрыты ставнями и занавесками.

Носилки несли солдаты Эддиса. Они приняли их от аттолийцев у подножия горы и осторожно подняли вверх по извилистой дороге, проходившей по старому руслу Арактуса. Аттолийцы шли рядом с носилками, ее посол и члены миссии следовали за ними. Встретив ее взгляд, посол еще в воротах покачал головой, предупреждая ожидать худшего. Он уже прислал свой отчет о событиях в Аттолии.

Когда гонец принес новости от посла, Эддис приказала всем покинуть зал и осталась сидеть на троне в одиночестве. Когда дневной свет, падающий в высокие окна, поблек, пришел слуга с огнем для ламп, но она отпустила его. В тот вечер официальный ужин был отменен. Придворные поели в своих комнатах, и, наконец, старшая из ее служанок пришла уговорить царицу лечь в постель.

— Сидя здесь в темноте, вы ничего не сможете сделать, моя дорогая. Идите спать, — сказала Ксанта.

— Я могу думать, Ксанта. Мне надо очень хорошо подумать. Я скоро приду, обещаю.

И Ксанта поднялась в покои царицы терпеливо ждать, когда наступит полночь.

Утром Эддис в частном порядке переговорила со своими министрами, а затем стала ждать, зная, что Аттолия отправит Евгенидиса домой, только когда накажет его, но не раньше.

Без сомнения, носилки были превосходны, они предназначались для передвижения знатных аттолийцев по узким улочкам аттолийских городов. Они были снабжены крепкими дверцами и ставнями, которые запирались, когда носилки не использовались. Их даже заперли на ключ, чтобы закрыть Царского Вора, пока его не доставят в Эддис. Вряд ли эта предосторожность была необходима, но аттолийские стражники получили приказ быть бдительными и поспешить.

Они передали носилки эддисийцам и последовали за ними, чтобы проследить за доставкой их содержимого. Когда носилки были опущены на землю, старший из аттолийцев, шагнул вперед, чтобы отдернуть занавес в сторону.

— Передаем из рук в руки, — сказал он, а второй аттолиец подавился смехом.

Офицер протянул руки и, схватив Евгенидиса за шею под затылком, стянул его с вышитой подушки и уложил на нагретые солнцем каменные плиты двора.

— Наша царица велела передать вам, что так поступают с ворами в Аттолии, и мы ждем воду из Арактуса, — продолжал аттолиец, но хитрое выражение исчезло с его лица, когда он встретился с бесстрастным взглядом царицы.

С того места, где она стояла, не было видно, жив Евгенидис или мертв, но она не выказывала беспокойства. Аттолиец поднял руку и потер шею, где кожу под волосами уже покалывали тысячи острых иголочек. Он понимал, что капитан, отправивший его в горы с этим поручением, будет не очень удивлен, если он вернется без головы.

— Гален, — сказала царица, но дворцовый врач уже вышел вперед со своими помощниками.

— Он еще жив, — произнес Гален после быстрой проверки.

Врач подвел руку под плечи юноши, но военный министр похлопал его по плечу и, наклонившись, поднял Евгенидиса и понес его во дворец. Толпа расступилась, позволяя ему пройти, и зрители, бросив один взгляд на лицо Евгенидиса, снова повернулись к аттолийцам.

Солдаты переминались с ноги на ногу и непроизвольно сбивались в тесную кучку. Эддис подозвала слугу.

— Эти люди захотят поесть, прежде чем вернутся в Аттолию, — тихо сказала она. — Проследи, чтобы их накормили и оплатили услуги по возвращению моего Вора.

Аттолийцы обменялись встревоженными взглядами, подозревая, что оплатой услуг может оказаться плаха с топором, но Эддис не практиковала казни верных слуг аттолийской царицы. Каждый из них должен был получить серебряную драхму и хороший обед прежде, чем их проводят к границе.

Обращаясь к офицеру, царица сказала:

— Передайте Аттолии, что я пущу воду в Арактус. Она потечет на закате.

Это сообщение было чистой формальностью. Поток воды достигнет Аттолии раньше, чем новость о ее возвращении. Эддис повернулась и толпа, еще не полностью успокоившаяся после ухода военного министра, расступилась перед ней, а затем последовала во дворец.