Царица Аттолии (ЛП) - Тернер Меган Уолен - Страница 17

В других местах царские инженеры Эддиса направляли движение воды более осознано, размывая плоды многих лет кропотливой работы, которые ушли на поддержание дороги, ведущей из столицы Аттолии через Эддис в столицу Суниса, по которой поставлялась большая часть товаров для трех стран. В некоторых местах весенний поток смыл целые участки дороги, превратив их в грязные оползни, и инженеры разрывались между печалью и гордостью, сообщая царице, что ни одна армия не сможет быстро достичь перевала.

Глава 8

Весна пришла на побережье раньше, чем в горы, а в Сунисе было почти лето, когда царский халдей проснулся однажды за час до рассвета от звона в ушах, и нашел свою комнату купающейся в лунном свете. Странный звук, похожий на гром, все еще висел в воздухе, и он покинул свою постель, чтобы выглянуть в окно.

— Отсюда вы ничего не увидите, — произнес голос у него за спиной. — Вам нужно посмотреть в сторону гавани.

Халдей повернулся, чтобы посмотреть на Вора Эддиса, и увидел тень, стоящую на границе лунного света.

— Евгенидис, — сказал он.

Он узнал голос.

— Да.

— Что ты сделал?

— Не слишком много, — ответил Вор из темноты. — Я по-прежнему довольно ограничен в своих физических возможностях.

Он поднял правую руку, и халдей, догадался, что рука под перчаткой, которую он видит, сделана, скорее всего, из дерева.

Новый взрыв потряс воздух, и халдей повернулся к окну, но смог разглядеть только отблески света на белых стенах нижних этажей.

— Мне пришлось отправить кое-кого, чтобы поджечь фитили, — произнес Евгенидис за его спиной.

— Фитили? — спросил халдей с нехорошим предчувствием.

— В пороховых погребах ваших кораблей, — объяснил Евгенидис.

— В пороховых погребах?

— Вы мне напоминаете хор в пьесе, — сказал Евгенидис.

— В трагедии, полагаю?

— В фарсе, — предложил Евгенидис, и халдей поморщился.

— Сколько? — спросил он.

— Сколько ваших кораблей горит? Четыре, — сказал Евгенидис. — Пять, если горящие обломки «Геспериды» долетели до «Элевтерии». Скорее всего, так и случилось.

— А «Принципия»?

«Принципия» была флагманом военного флота. Она несла больше пушек, чем два любых других корабля, вместе взятых.

— Ах, — сказал Евгенидис, — она, конечно, цела.

Халдей снова посмотрел на мерцающие отражения горящих кораблей в черной воде.

— Все моряки сошли на берег для празднования, — сказал он.

— Они пили за свое морское превосходство и контроль над большинством островов Срединного моря, — согласился Евгенидис. — В этом году Сунис превзошел самого себя при раздаче бесплатного вина.

— Но на кораблях остались дежурные, тем не менее, — возразил халдей.

— Мы переоделись в морскую форму и подъехали к кораблям на катерах береговой службы, чтобы передать им, что на этот вечер они освобождены от служебных обязанностей по приказу царя. Вернее, это сделали мои верные помощники. Я еще не научился грести деревянной рукой.

Халдей уронил голову на руки.

— У нас больше нет военного флота, — сказал он.

Это было преувеличением, конечно, но весьма близким к истине. В гавани Суниса для ежегодного парада были собраны лучшие корабли Его Величества. Аттолия еще не добралась до вершины перевала, армия Эддиса вела оборонительные бои, и Сунис хотел укрепить моральный дух своих подданных перед войной.

— Вы сказали, что я должен что-то сделать. — Евгенидис улыбался в темноте, словно поворачивая нож в глубокой ране, нанесенной халдею.

— Я так сказал?

— Когда вы уезжали после чрезвычайно поучительного визита в конце зимы. Вы сказали, что «я еще могу что-то сделать». Это ваши слова.

— Я имел в виду уговорить свою царицу сдаться, а не разрушать наш флот в гавани! — выкрикнул халдей.

Темная тень поднесла палец к губам.

— Тссс, — сказал Евгенидис.

— А мой царь? — спросил халдей более спокойно. — Что ты сделал с моим царем?

— Думаю, спит себе в своей постели. Хотя, наверное, вряд ли уже спит. Так что у нас мало времени.

— Времени для чего?

— Я приехал в Сунис не для того, чтобы взорвать корабли Его Величества. Я же сказал, что этим занимаются мои помощники.

— И ты приехал не для того, чтобы убить царя?

— Нет. Я приехал, чтобы украсть его халдея.

— Ты не сможешь, — в голосе халдея звучало сомнение.

— Я могу украсть все, что угодно, — поправил его Евгенидис. — Даже одной рукой. — он сделал шаг вперед в лунном свете и пошевелил пальцами. От улыбки на его лице халдей ощутил холод в животе. — Вы не должны были позволять царю выбирать вам учеников. Ваш последний студент продал ваши планы по цене шелкового плаща. Я дал бы ему больше, если бы у него хватило сообразительности попросить.

— Мои планы? — повторил халдей, спрашивая себя, не спит ли он.

Сцена в лунном свете очень подходила для сна.

— Ваши планы взорвать царский флот.

— А-а-а, — сказал халдей понимающе. — Я работаю на Эддис?

— О, боги, нет. Вы работаете на Аттолию. Вы давно с ней в заговоре. Бедняга Амбиадес разоблачил вас, вот почему вы избавились от него. И от Пола тоже.

— Даже Сунис не поверит в эти бредни, — запротестовал халдей.

— Его придется довольно долго убеждать в обратном, — заметил Евгенидис. — Считайте, что я украл не вас, а доверие царя к вам.

— И что произойдет со мной без доверия царя?

— Если вы умный человек, вы покинете Сунис, — сказал Евгенидис. — Быстро.

Он молчал, пока халдей думал. Они оба знали, что Сунис опасался укрепления власти своего халдея, что он выбирал ему учеников из бедных и непопулярных семей, чтобы не усилить эту власть, а царский наследник был направлен к учителю на остров Летнос подальше от влияния халдея.

Они покинули Мегарон через один из маленьких двориков. На плече халдея висела сумка с тремя рукописями, серебряным гребнем, бритвой и телескопом, который он перенес к себе в спальню после наблюдения звездопада с крыши Мегарона накануне вечером. Евгенидис не позволил ему пройти к себе в кабинет и не разрешил взять ничего из одежды.

— Моя «История вторжения», — попытался протестовать халдей. — Она в моем кабинете.

— Вы хотите, чтобы стража подумала, будто вы бежите из дворца? — спросил Евгенидис. — Поспешите, и сохраните жизнь, чтобы переписать ее.

Одетый в платье ученика, он шел за халдеем, держась левее, и ни один из охранников не посмотрел дважды на любого из них. Потом на узких улочках старого города за стенами Мегарона Евгенидис вышел вперед, торопясь выйти к темным улицам нового города. Он на секунду нырнул в тихий дворик, где под лестницей оставил сумку из мешковины. В ней лежали свернутыми две выцветших серых куртки. Одну он протянул халдею, а вторую натянул через голову.

Около гавани бурлила толпа. Только самые отчаянные гуляки оставались на улицах, когда начались взрывы, но моряки, спавшие в гостиницах над тавернами, быстро пришли в чувство и теперь вместе с остальными горожанами бежали в сторону доков. Неожиданной преградой для людского потока оказались фермерские фургоны, которым разрешалось проезжать по городу только в самое глухое время ночи. Днем они, конечно, создавали бы заторы на каждом перекрестке. Приближался рассвет, и возницы на чем свет ругали своих лошадей, пытаясь направить их к рыночной площади. Огромные тяжеловозы обычно были спокойны и покладисты, но крики напирающей толпы заставляли из рваться из упряжи, и ржание лошадей порой заглушало звуки людского шума.

Зажав в кулаке полу плаща халдея, Евгенидис целеустремленно тянул его вдоль колонны фургонов, выстроившихся на обочине дороги. Он почти дошел до рыночных ворот, когда отыскал нужный фургон и запрыгнул в него. Халдей был поражен, заметив, что Вор с одной рукой двигается так же легко, как с двумя. Он повернулся, чтобы помочь халдею, а потом тихо сказал несколько слов мужчинам, уже сидевшим в повозке.