Гашиш. Рассказ туркестанца - Голенищев-Кутузов Арсений Аркадьевич - Страница 4

Я выклюю ненужные глаза.

Мятежные волнуют сердце страсти—

Я сердце отыщу в груди твоей

И выну вон, и разорву на части:

Оно умрет для горя и страстей!

И зверь придет, прожорливый и смелый,

И хлынет дождь, и ветер набежит;

Над грудою костей сухой и белой

Вновь солнца луч веселый заблестит.

Но и тогда тебя я не покину:

И день, и ночь, орел сторожевой,

Я стану криком оглашать равнину

И охранять костей твоих покой!

Я молча внимал.

Орел подлетал

Все ближе ко мне…

Но вдруг в тишине

Дрогнула степь, поднимается ропот,

Шум и оружий бряцанье, и топот.

Вижу: несутся, как ветер легки,

Всадники… Враг!.. Ты творишь ли молитвы?

Сабли их остры; как лес, бунчуки

Подняты, вьются, предвестники битвы.

«Полно, товарищ, покоиться, встань!

Верному ль время терять за мечтами?

Вот тебе конь и оружье; за нами

Ты поспеши на великую брань.»

С края земли,

В знойной пыли,

Звук,

Стук

Слышен вдали.

То не обман,

Бьет барабан,

Там

К нам

С западных стран

Вышли полки,

Блещут штыки.

В строй!

В бой!

Близки враги!

И кони с весельем заржали, и в сечу

Быстрее крылатых, погибельных стрел

Помчались неверным гяурам навстречу…

И сталь засверкала, и бой загудел.

Вихрь пыли и крови взвился над землею:

Мелькают в нем головы пестрой толпою,

Горящие очи, иссохшие губы,

Страданьем и злобою сжатые зубы,

В крови распростертые стройные станы,

Предсмертные взоры и смертные раны…

Но вот, перегнувшись на белом коне,

Неведомый воин несется ко мне:

Блестит его сабля, звенят его шпоры, —

То русский, то враг!

Наши встретились взоры…

Грозя мне, привстал он на легком седле;

Уж вижу морщины на старом челе,

Наряд боевой и на бляхах насечку,

И красные ноздри коня, и уздечку…

Мгновенье — и бой загорится на смерть.

Я дрогнул… Взглянул на далекую твердь:

Там, с пристальным взглядом, зловеще унылый,

Над битвой парил Азраил длиннокрылый;

Казалось, он в битве кого-то искал…

Нашел — и, сраженный, с коня я упал!

И конь мой, испуган, взвился надо мною,

Как буря, дыша и гремя в вышине;

Взвился, покачнулся и черной скалою

Внезапно застыл. И почудилось мне,

Что неба достиг головой он косматой,

Что бой раздавил он, что грудью подъятой

Затмил лучезарное солнце. Вокруг

Все тенью ночною покрылося вдруг

И звезды блеснули, и месяц далекий,

Серпом перегнувшись, в лазури глубокой

Новиснуд, янтарною тучкой обвит.

Гляжу — то не конь надо мною стоит.

То дикий утес при луне серебристой

Вздымается гордо стеной каменистой.

Он дремлет… Но сумрак окрестный гудит,

Гудит голосами, и плеском, и ревом…

Все громче и громче! И в ужасе новом

Я вспрянул, взглянул — верь ты мне иль не верь, —

Но целое море, щетинясь, как зверь,

Объемля всю землю от края до края,

Мильонами волн и дымясь, и сверкая,

Бежало, как войско на приступ, ко мне.

Я кинулся с воплем к отвесной стене,

Но зверь-океан нагонял меня; вот

К скале он прихлынул, скалу он грызет,

Взметает и пену, и брызги, и пламень…

Дрожащей рукой ухватившись за камень,

Не в силах от пропасти глаз отвести,

Висел я в пространстве. Одежды мои,

Как крылья подстреленной птицы, метались,

Мне били в лицо, трепетали и рвались…

И видел я праздник подводных духов:

Они веселились в пучине просторной;

На каждой волне прыгал карлик проворный,

Бил в бубны, коверкался на сто ладов,

Плевал на меня в вышину и смеялся,

Нырял и опять на поверхность являлся;

И видел я глубь океана, и рыб

Чешуйчатых, малых, больших и громадных,

Вертлявых и пестрых, холодных и жадных,