Муж как все мужья - Севела Эфраим - Страница 1

• 1/10
• Следующая

Кафе на одной из улиц Тель-Авива. Легкие столики расставлены на тротуаре в тени огромных платанов. Посетители кафе от скуки разглядывают прохожих, а те разглядывают их.

За крайним столиком; который прохожие вынуждены огибать, чтоб не зацепить его, сидят, развалившись на хрупких стульях, трое здоровенных, не совсем уже молодых и располневших мужчин — в Израиле много полных людей среднего возраста. В шортах и сандалиях на босу ногу, в расстегнутых до пупа рубашках. И четвертый — в контраст им — тщедушный, маленький. Дов Эйлат с друзьями коротает время в кафе, потягивая через соломинку апельсиновый сок и провожая глазами каждую сколько-нибудь достойную мужского внимания женщину. Они бесцеремонно ощупывают ее взглядом, мысленно сладострастно раздевая догола, и выразительно переглядываются, молча обмениваясь мнениями.

Прошла мимо столика красотка, цокая по асфальту каблуками, уверенная в своей неотразимости и бросив уничтожающий взгляд на замершую в изумлении компашку. Они долго провожают ее глазами, Дов, почесав волосатую грудь, громко изрек:

Дов. Ей бы при ее внешности мою бы .нравственность.

Друзья заржали.

Женщина за другим столиком кормит пирожным перемазанного кремом мальчика.

Женщина (с возмущением). Жеребцы! Бесстыжие! Страна в таком положении… Наши мужья и братья день и ночь рискуют головой на границе, а вы тут чем занимаетесь? Ни одну женщину не пропустите, не испачкав ее взглядом. Официант, счет! Мне гадко сидеть тут.

Дов не обиделся и, улыбаясь, повернул к ней курчавую голову на толстой бычьей шее.

Дов. Прошу прощения, мадам. Ваш гнев справедлив. Наша страна от рождения находится на военном положении и на границе всегда неспокойно. Но, согласитесь, мадам: мы — великий народ, если, сидя на таком вулкане, не стали импотентами. А? И смею вас заверить, мадам, пока у меня стоит, с Израилем ничего не случится.

Женщина. Что он говорит?! При ребенке такие слова! Куда залез мой ребенок?

Она вытащила мальчика из-под стула, на котором сидел Дов, шлепнула его по заду и потянула из руки мальчика кусок железной трубки.

Женщина. Зачем ты поднимаешь с земли всякую гадость? А ну, брось скорей и пойдем мыть руки.

Мальчик швырнул трубку на середину улицы и трубка взорвалась, окутав клубами дыма тротуар и столики кафе, В клубах дыма возникает название фильма: «Муж, как все мужья».

А потом, на сменяющихся планах запруженных транспортом улиц Тель-Авива, идут титры.

В этой толчее мы обнаруживаем крохотный трехколесный автомобиль-пикап с двумя большущими холодильниками в кузове, плотно прикрепленными к бортам ремнями. В крошечной кабине еле умещаются двое: огромный Дов за рулем и примостившийся на свободном пятачке сиденья его тщедушный напарник в киббуцной панамке.

Дов (назидательно). Слушай меня, Рома, и ты не пропадешь в этой стране. Ты — новичок. Иммигрант из России. Каждый может тебя надуть. Еврея хлебом не корми, дай надуть своего соплеменника. Тем более, он без языка. И немножко малохольный после прыжка из страны, строящей коммунизм, в страну, еще мечтающую о таком счастье.

Рома (робко). Но ты не думай, что я совсем уж шлимазл…

Дов. Ты не шлимазл… Ты — иммигрант. А это еще похлеще шлимазл а. У нас здесь… на исторической родине обожают евреев в целом, как народ, но терпеть не могут каждого еврея в отдельности.

Рома. То-то я в России слыхал анекдот: «Абрамович, вы почему не едете в Израиль?» « А мне и здесь плохо.»

Дов. На это я тебе отвечу нашим анекдотом: «Объявление у входа в контору: „Контора закрыта. Все ушли на фронт. Будем через час.“

Оба смеются.

На перекресток устремляются четыре потока автомобилей одновременно. Никто никого не пропускает.

Мечутся, скачут, ошалев, зеленый, желтый и красный огни светофора.

Огромная пробка. Нетерпеливые, шальные водители, зажав в руках инструмент, с руганью выбегают из застрявших автомобилей, готовые снести любого на своем пути.

Рев клаксонов. Неимоверный гвалт. Еще мгновение — и прольется кровь. Еврейская кровь, которой так мало осталось на земле.

Но сквозь этот бедлам прорываются звуки позывных израильского радио. Каждый час оно передает новости. А приемники в каждом автомобиле включены. И застывают в воздухе сжатые кулаки, застревает в устах ругань. Все внимание переключается к голосу диктора, многократно повторяющемуся в каждом автомобиле: «На ливанской границе ночью была артиллерийская дуэль. Огневые точки противника подавлены нашим огнем. На нашей стороне потерь нет.»

И разглаживаются, отмякают перекошенные злобой лица, на них проступают улыбки. И только что готовые убить друг друга люди вежливо и доброжелательно уступают друг другу дорогу. И скоро пробка на перекрестке рассасывается под бодрые звуки израильской песни, несущейся из всех радиоприемников.

Автомобиль Дова е Ромой продвигается в потоке машин. Холодильники в кузове качаются при торможении.

Дов. Пусть тебя не смущает, что у меня колымага старая и на трех колесах. Это значит, что я — честный человек. А вон те, на четырех колесах, — мошенники, надувают государство на налогах. Честный человек при наших налогах не может себе позволить четыре колеса, даже три, как у меня, — большая роскошь. Дай бог, ноги не протянуть. Так что пусть я гремлю на трех колесах, зато могу людям смело смотреть в глаза.

Автомобиль с холодильниками стоит возле типичного тель-авивского дома в четыре этажа, без лифта и на больших столбах-сваях, где в тени укрываются машины и играют дети.

Дов, опустив борт, пристраивает один холодильник себе на спину. Рома помогает ему, стоя в кузове.

Дов. Ты тут не дожидайся меня, а поезжай по адресу и выгрузи второй холодильник. Потом вернешься за мной. Я, возможно, задержусь в этой квартире.

Рома. Знаком с хозяйкой?

Дов. Нет, но, сам знаешь, страна у нас, как одна семья. Войдешь незнакомым, а выйдешь ближайшим родственником.

Дов, закрепив холодильник на спине, понес его к лестнице в холле дома.

Рома отъехал с другим холодильником.

Дов несет тяжеленный холодильник вверх по ступеням. Каменеют мускулы На йогах, вздуваются бугры на плечах.

Его обгоняет религиозный еврей с пейсами, как женские локоны, свисающими вдоль ушей. В белой рубашке, черной жилетке и черной ермолке на голове. Он в благодушном настроении.

Еврей. Как вам нравится то, что происходит в Индии?

Дов (истекая потом). Где?

Еврей. В Индии. У них снова наводнение с массой жертв.

Дов. Мне нравится.

Еврей. Вы что, больны? (Прикладывает ладонь к его мокрому лбу.) Почему это вам нравится?

Дов. Потому что наводнение не у нас. Хоть у кого-нибудь тоже есть бедствия.

Еврей. Хорошенькое дело. Вы не любите людей. И со мной разговариваете неохотно. Что я вам плохого сделал?

Дов. Потому что мы не в равном положении для душеспасительной беседы. На вас только пейсы, а у меня — на спине холодильник.

• 1/10
• Следующая