Моня Цацкес — Знаменосец - Севела Эфраим - Страница 38

• Предыдущая
• 38/51
• Следующая

Что за это полагается по законам военного времени?

Высшая мера наказания — расстрел. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Приводится в исполнение немедленно.

Сам Моня уже давно не хотел есть. У него начисто пропал аппетит, и вид консервных банок с цветными наклейками вызывал тошноту. Подполковнику Штанько эти гостинцы тоже не достанутся. Не станет же Моня сам себе подписывать смертный приговор? Значит, надо избавиться от этой коробки. И как можно скорее.

Опустившись на четвереньки, Моня по-собачьи стал рыть руками землю на дне воронки, и взлетавшие в небо ракеты озаряли его согнутую спину глубоко в яме на ничьей полосе между передовыми линиями советской и немецкой армий. Засыпав картонную коробку с консервами рыхлой землей и утрамбовав землю локтями, Моня с грустью посидел над ней, как над могилой, и, сказав со вздохом: «Бог дал. Бог взял», выполз наружу. И на сей раз в правильном направлении. Не замеченный наблюдателями, он прошмыгнул в родной окоп, добрался до землянки и с убитым видом предстал перед лицом своих товарищей. Вернее, товарища. Почтальон Валюнас не дождался гостинцев и, матерясь и сплевывая набегавшую слюну, ушел.

Фима Шляпентох, уже забравшийся на нары, долго смотрел на виноватое лицо Мони, на его пустые руки.

— Что? — жалко улыбнувшись, спросил Моня.

— Ты — свинья.

— Да, я — свинья, — поспешно согласился Моня, радуясь, что после этого уже ничего не нужно объяснять.

— Ты — последний человек.

— Я — последний человек.

— Тебе не место среди советских людей.

— Верно. Мне не место среди… А где мне место?

— Я бы тебе не доверил знамя полка.

— Ты хочешь стать знаменосцем?

— В полку найдут достойного человека. Не жмота. Не скупердяя, который лопнуть готов, но с товарищем не поделится. Говорить я с тобой больше не желаю и спать под одной крышей не хочу.

— Хорошо, — кротко согласился Моня. — Я могу взять шинель и переночевать снаружи… Там даже лучше: свежий воздух и соловьи…

Моня выбрался из землянки, постелил на ее бревенчатой крыше шинель и забылся беспокойным сном. Он уснул под яркими весенними звездами, под шипящими траекториями осветительных ракет, а проснулся от артиллерийского грохота и едва продрал глаза, как их тут же запорошило пылью от ближнего взрыва.

Немцы на рассвете начали артиллерийскую подготовку, за которой должна была последовать танковая атака.

— Знамя! Где знаменосец? — вопили в траншее посыльные штаба полка. — Приказ командира: знамя — назад!

Через несколько минут Моня Цацкес, голый по пояс, стоял под сотрясавшейся от взрывов кровлей землянки, и рядовой Фима Шляпентох пеленал его мускулистый торс алым бархатом полкового знамени. Золотые кисти на витых шнурах Моня сам затолкал в свои голифе и, поерзав бедрами, уложил удобнее между ног. Затем натянул сверху гимнастерку, шлепнул на голову пилотку.

Знаменосец и Шляпентох побежали по ходу сообщения в тыл, подальше от передней линии, чтобы даже в случае прорыва вражеских танков знамя не досталось противнику. Они улепетывали во весь дух, как и наставлял Моню подполковник Штанько, спасая честь полка и бритую голову его командира.

— Свинья, — хрипел, задыхаясь от бега, Шляпентох, — тебе эта посылка выйдет боком. Ты подавишься ею…

Снаряды рвались за их спиной, поднимая к бледному рассветному небу тучи земли. В ответ ударила русская артиллерия, застучали пулеметы. Где-то рядом по-щенячьи взвыл человеческий голос, открывая длинный список потерь.

Начинался веселенький день. Канун Первого мая — праздника международной солидарности трудящихся.

• Предыдущая
• 38/51
• Следующая