Судьба и грехи России - Федотов Георгий Петрович - Страница 44

    Для всякого проницательного политика было ясно: когда сознание этого противоречия проникнет в тугие мужиц-

==130

кие головы, рухнет все здание величайшей в мире Империи, построенной на искусно прикрываемой лжи. Другими словами, задача власти, как справедливо формулировали ее Леонтьев и Победоносцев, — заморозить Россию, ее заживогниющее тело, оттянуть, елико возможно, неизбежный процесс разложения и смерти.

    Но задолго до того, как раскрытие основной лжи расшатало крестьянский устой Империи, зашаталось дворянство. Народ был еще как мягкая глина в руках ваятелей, а творчество ваятелей уже иссякало. В военном и государственномотношении  Россия достигла своего зенита при Екатерине, в культурном — при Александре. Потемкин, Суворов, Пушкин, Захаров означают предельные вершины   русской  славы. Большего не могла дать дворянская Россия.   Культурный  расцвет запоздал вполне нормально на одно поколение. Но  если остановиться на военной истории александровского времени, то сквозь весь блеск его всемирных триумфов нетрудно видеть, что подвиги его сынов уступают орлам Екатерины. Слишком  ясно, что не военный перевес обеспечил победу над Наполеоном. Государственные люди и полководцы екатерининской эпохи казались титанами для современников Александра. О новом поколении достаточно сказать, что оно ничего не уступило из старых лавров.

    Если окинуть взглядом войны, которые Россия вела в XIX и XX  столетиях, то линия упадка обозначится с поразительной четкостью. После турецкой войны 1827-1830 годов Россия уже не знает побед. Все серьезные столкновения неизменно  оканчивались для нее катастрофой. Даже турецкая воина,1877-1878 годов по своим жертвам и ничтожности политических результатов воспринималась современниками как поражение. Эта военная слабость маскировалась непрерывным  ростом Империи. В XIX веке приобретается Кавказ, Туркестан, перед катастрофой 1904 года — Манчжурия. Перед самой гибелью Империи она утверждается в Монголии и северной Персии. Экспансия идет, не встречая серьезного сопротивления. «Дряхлый Восток» не противник и ослабленной России. Да и слишком  велик накопленный за полтысячелетия  капитал, чтобы промотать его за одно-два поколения. Сила  инерции, присущая  самой массе исполинского тела России, замедляет упадок.

    Откуда  эта неизбежность военных неудач России? Ее живая  сила — «святая серая скотинка» генерала Драгомирова —  сохраняет почти до конца пассивный героизм, совершенно беспримерный.  Севастополь, Плевна тому свидетели.  Только  в Манчжурии    впервые  дала трещину солдатская верность. Откуда же поражения? Говорят о технической отсталости, о злоупотреблениях в организации армии  (интендантство!). Все это верно. Но почему же в век

==131

Петра, Екатерины, даже в веке Александра русская армия    не страдала от технической отсталости? Титанические усилия Петра и прогрессивная инерция его преемников завалили на время техническую пропасть между Россией и Западом. Недостаток  технических  средств заменялся  с    избытком количеством и качеством живой силы. Сама Европа в XVII веке жила спокойным темпом промышленной    работы; весь XIX и начало XX — непрерывная хозяйственно-техническая революция. Чтобы сохранить дистанцию,    от России требовалось непрерывное и нечеловеческое напряжение. Достаточно сопоставить идиллию николаевской — гоголевской России с .промышленной горячкой не только  Англии 30-40-х годов, но и Франции   июльской монархии, чтобы получить головокружение от развертывающейся  пропасти. Результатом  был Севастополь.

    Проблема  технической отсталости России сводится к    двум основным: слабости западного просвещения, отмериваемого с опаской и с оглядкой чайными ложками, и слабости торгово-промышленного класса, оттесняемого всюду    дворянством. Первая возвращает нас к основному пороку    власти, вторая — к истории правящего класса.

      К  этим двум источникам приводит  нас и другой урок    Крымской войны. Он вскрывает не одну отсталость, но и нечто худшее: коррупцию «тыла». Здесь дала трещину созданная Сперанским бюрократия. Бюрократия была, с одной стороны, формой самодержавной власти, с другой, по личному    составу, «инобытием» того же русского дворянства. К дворянству надлежит обратить и первый вопрос об ответственности. До Александра II из числа сил, работавших по разложению    Империи, должна быть исключена революционная интеллигенция, по всем известной причине: она ещё не существовала. Без нее происходило разложение николаевской России.    Из всех классов русского общества только одно дворянство    являлось носителем государственной идеи и государственной власти. Ни в одном из других классов, живущих еще в старом московском быту, мы не видим симптомов разложения.    Недуг поразил прежде всего тот класс, который и был мозгом и волей страны, который полтора века, вместе со своим   дворянским государством, строил судьбу России.

2. ДВОРЯНСТВО

   История русского дворянства еще не написана. Может ли она быть написана когда-нибудь удовлетворительно?

    Живая семейная память самых  старых русских фамилий не восходит дальше XVIII века. Петровская реформа,

==132

как мокрой губкой, стерла родовые воспоминания. Кажется, что вместе с европейской одеждой русский дворянин впервые родился на свет. Забыты века, в течение которых этот класс складывался и воспитывался в старой Москве на деле государевом. Родившись в XV веке, широко пополнившись  в XVI за счет пришлых, бродячих, даже преступных элементов общества (татар и казаков), поместный служилый класс выявил в опричнине свои социальные притязания, свою плебейскую мстительность против старого боярства, oтбунтoвaл в Cмутное время и, выйдя из него победителем, выдвинулся на первое место в государстве Романовых.  Закрепощение крестьян было его экономическим  завоеванием. НоМосква XVII века, в отличие от петровской России, еще не была узкосословным государством. Служилый   класс правил страной не один: духовенство и купечество — земская Русь — имели ещёголос на земских   соборах, а первое из них и в царском совете.

    Хотелось бы представить себе русского помещика XVII столетия в его бытовой обстановке, в его отношении к крестьянам. До сих пор историки не собрали материала для этого социального портрета. Быть может, самое поразительное — это трудность представить себе московского профессионального воина с военными традициями, с оружием в руках. И эта трудность сама по себе говорит о многом. Русское  военное сословие не обнаруживает  никаких черт рыцарства. Рыцарство, в общем смысле феодальной этики и быта, свойственно не одному католическому Западу. Его знали  и арабско-турецкий ислам, и старая Япония. Вот этих-то  самых  общих черт профессионально-военного класса —  высоко развитого чувства личной чести, независимости и увлечения боевым делом — мы не видим в московском  служилом классе. Несомненно, военное дело было для него  «службой>>, а не правом. Служба, как и «тягло», есть нечто такое, от чего можно уклониться, быть  в «нетех». Рыцарство  не знает «нетчиков»: оно выбрасывает беспощадно  из своей среды — в клир, в монастырь — всех, лишенных   военной доблести. Есть люди, которые объясняют слабость военного сознания московской Руси духом православия. Достаточно  указать на православную Киевскую Русь, создавшую свое княжеское рыцарство, чтобы отвести.эту ссылку. По-видимому, самая принудительность, государственное закрепощение военного дела как службы парализовали  развитие рыцарского сознания. Китай и Древний Египет — какпоздний Рим и Византия  — тоже его не знают.