Пресвятая Дева Одиночества - Серрано Марсела - Страница 8

• Предыдущая
• 8/31
• Следующая

— Я думаю, Кармен уже нет в живых.

Томас Рохас выделил целую комнату для ее туалетов, которые пополнялись по мере того, как светские обязанности его жены возрастали. Хеорхина водила меня туда, и я видела все собственными глазами.

С одной стороны висели великолепные костюмы — двойки и тройки, юбки, так хорошо отглаженные и накрахмаленные, что даже птицы, залети они сюда, не осмелились бы на них сесть. Напротив— этническая одежда, по выражению ее друга-писателя: марокканские кафтаны, гватемальские рубашки-уипили, индийские сари, японские кимоно. Вернувшись с какого-нибудь приема, требовавшего туалета из первой части гардероба, она тут же сбрасывала его и меняла на ту или иную одежду из второй, объясняла Хеорхина. Дома — никакой официальщины, быстрая смена тряпок и привычек, прочь дисциплину нарядов, свобода здесь, под рукой, в другом углу гардеробной. Один шаг— от строгого европейского костюма к воздушной тунике — преображал ее.

Обратное переодевание… Ее тело дикарки стягивается, обретает стандартные формы, и, подавленная, стесненная, она снова становится супругой ректора. Очередное появление в свете, и она опять чувствует себя не в своей тарелке. Ей кажется, что юбка на несколько сантиметров длиннее или короче, чем надо, каблуки слишком низки или высоки, пояс давит, ткань не спадает естественно, как океанская волна или горный склон, а топорщится, ей что-то мешает, то ли грудь, то ли эти проклятые бедра, женщина рядом выглядит более раскованно, элегантно, достойно, и это отличие от других, пугающее в детстве и благословенное в зрелости, выставляет ее в невыгодном свете.

К десяти вечера усталость меня доконала. Не только деревья стонут и плачут под тяжестью лета, я тоже. Измочаленная, дотащилась я до дома и в очередной раз наткнулась на застрявший лифт. Зачем, спрашивается, мы платим за коммунальные услуги. Впрочем, подъем по лестнице пешком предоставляет возможность кое-что обдумать.

Если бы речь шла о похищении или чем-то подобном, предполагающем насилие, то были бы свидетели. Аэропорт — это такое место, где невозможно укрыться от чужих глаз. Известно, что таксист, стоявший у отеля «Интерконтиненталь» на Бэйсайд, высадил ее именно там. Трудно предположить, что она изменила свое решение и в последний момент по какой-то причине покинула здание аэропорта. Конечно, все возможно, но здравым смыслом руководствуются гораздо чаще, чем принято считать. Кроме того, она ведь была не налегке, а с чемоданом. Если бы она оставила его на хранение, мы бы знали, если бы просто где-то бросила — тем более: в наше время для властей нет ничего более подозрительного, чем невостребованный багаж. Она могла сесть в другой самолет, но только на внутренний рейс, поскольку в противном случае ее имя фигурировало бы в каком-нибудь списке пассажиров. Она не могла покинуть аэропорт в сопровождении кого-то незнакомого, поскольку, повторяю, в ту ночь не было зарегистрировано ни одного случая насилия; следовательно, если она и вышла из здания, то только с кем-то, кого знала. Хотя, возможно, ей угрожали тихо, не привлекая внимания окружающих— я уже думала об оружии, спрятанном под пиджаком или в сумке, но достаточно заметном, чтобы она подчинилась.

Квартира выглядела пустынной и сумрачной, ни намека на детей. Я открыла холодильник, но одна мысль о том, что нужно разогревать остатки тушеного мяса, повергла меня в уныние. Я прикинула, чего мне больше не хочется: возиться с мясом или спуститься пешком по лестнице, пересечь Викунья Макенна и сделать еще несколько шагов, чтобы добраться до «Фуэнте алемана"[9]. Я представила себе хороший кусок свинины с кислой капустой, помидоры, майонез, и прямо-таки слюнки потекли. Нужно поесть, расследование, пусть даже напряженное, не должно сказываться на здоровье, как это случилось во время поисков мошенника, промышлявшего «мерседесами». Я была так возбуждена, что три дня ничего не ела и, когда мы наконец его поймали, свалилась от нервного истощения. Мои раздумья прервал телефонный звонок, заставивший меня вздрогнуть, и я подумала, что начинаю страдать той же фобией, что и К.Л.Авила, а потому побыстрей взяла трубку. Это был не кто иной, как Мартин Робледо Санчес.

— Роса, ты занята?

— Да нет, вот думала, чего бы поесть…

— Я тоже не ел, зато выпил крепко. Слушай, я забыл рассказать тебе кое о чем, что может быть важно для расследования.

— Я вся внимание.

— Кармен ненавидела Памелу Хоторн.

От неожиданности я чуть было не выронила из рук свой старомодный черный аппарат.

— И что это значит?

— Она устала от нее. Кармен не собиралась заявлять об этом прессе, но она чувствовала себя связанной по рукам и ногам собственной героиней.

— Почему же она от нее не отделалась?

— Это не так просто, если ты двенадцать лет пряталась за свой персонаж. Кармен не знала, как освободиться от Памелы

— Убить, это проще всего.

— Ты знаешь, что случилось с Конан Дойлем, когда он решил убить Шерлока Холмса?

— Знаю.

— Не думаю, что Кармен была бы в силах пережить унижение, если бы ей пришлось ее воскрешать против своей воли… Ну что ж, это все.

— Позвони, если вдруг еще что-нибудь вспомнишь, — сказала я в надежде, что он так и сделает. Писатель был единственным светлым пятном в этом расследовании, и мне не хотелось терять его из виду.

Поскольку лень— не характеристика, а симптом, я разогрела мясо. Оно было не очень вкусным, и я ела безо всякого аппетита, зато в мозгах началось шевеление, а ведь уплетай я свинину, ни одна блестящая идея меня бы не посетила. Поскольку в течение этого долгого дня я несколько раз вспоминала Уго, то вдруг поняла, что именно он может мне помочь. Не колеблясь ни секунды, я набрала знакомый код «пять-два-пять» Мехико и подумала, что неплохо бы поставить телефон еще и в кухне, как в американских сериалах, поскольку в ожидании ответа успела покончить с едой.

— Что-нибудь с детьми?

— Все нормально, дорогой. Мне кажется, я имею право звонить тебе и по своим делам, разве нет?

— Извини, Роса, просто меня не оставляет ощущение, что я должен получить плохое известие. Ну рассказывай, как ты?

Я изложила все, что считала нужным, особо не вдаваясь в подробности, стараясь не сболтнуть лишнего по телефону и полагая, что одного упоминания нашего общего знакомого Тонатиу будет достаточно. Судя по голосу, Уго был смущен, но поскольку ничего другого я и не ожидала, то решила на сей раз к нему не цепляться.

— На это потребуется какое-то время…

— А ты действуй побыстрее… тебе ведь не привыкать, правда?

Мы распрощались, договорившись вскоре созвониться.

В туманном и запутанном деле об исчезновении К.Л.Авилы только у одного из опрошенных была хоть какая-то гипотеза. Ну как ее не проверить? И потом, ведь Томас Рохас платил, так что оставить без внимания его версию, на которой он так настаивал, было бы свинством.

Я сделала последний звонок шефу и на этом завершила свой день.

Памела Хоторн утверждала, что женщины более проницательны при расследовании преступлений, чем мужчины, хотя она вовсе не из тех феминисток, которые уверены, что женщины все на свете делают лучше. Она имела в виду некое необъективное восприятие, присущее нам во всем, касающемся истины. Я догадываюсь, что это такое. Например, если бы Эсекьель, мой коллега по работе, занимался делом К.Л.Авилы, он в этот момент собирался бы спать или принимал душ перед встречей с очередной подружкой, а не улегся бы в постель с романом пропавшей писательницы (зачем? ведь ключ к разгадке там все равно не найдешь), не ставил бы себя постоянно на ее место, и потому сейчас у него было бы меньше догадок, чем у меня. Именно догадок, о конкретных действиях речь пока не идет.

Устроившись поудобнее, я вытащила из сумки два листочка, которые нашла сложенными в тетрадке К.Л.Авилы. Это короткие записи, сделанные ее обычными черными чернилами, но несколько различающиеся между собой по наклону и величине букв, из чего я сделала вывод, что заметки эти писались в два приема.

• Предыдущая
• 8/31
• Следующая