Я больше не шучу - Серова Марина Сергеевна - Страница 23

• Предыдущая
• 23/28
• Следующая

Похоже, по делу Александры Ивановны Стольник мне так и придется мотаться по клиникам разных направлений. Сначала я изучала быт хирургических отделений, теперь придется поближе познакомиться с жизнью людей, которые, мягко говоря, немного не в себе.

Обычно в психушке существует два отделения: одно – для алкоголиков, другое – для психов.

Будучи еще курсантом разведшколы, мне приходилось бывать в окружном госпитале, в котором было свое психиатрическое отделение. Там как раз и были «алики» и «шурики». «Алик» на собственном жаргоне местных больных означало алкоголики, а «шурики» – шизофреники. Новенького обычно встречали вопросом: «Ты – „алик“ или „шурик“?»

Интересно, к какой категории относится Стольник-младший – к алкоголикам или шизофреникам? И как я его узнаю, интересно? На кого он похож – на папочку или мамочку? Вряд ли меня возьмут под белы рученьки и, расшаркиваясь, отведут в ту самую палату, в которой томится упомянутый в странной записке человек.

Я все-таки решила вернуться в машину и вскоре выскочила из нее, совершенно преображенная. У меня уже созрел план действий, поэтому в моих руках был обычный веник, которым я обычно выметаю мусор из машины (заметьте, тоже желтого цвета!), и металлический совок, изготовленный из куска оцинкованного металла.

Слава богу, что люди на селе заняты хозяйственными делами и не мотаются по улицам, высунув языки, как в городах. В противном случае девица в халате с веником в руках, направляющаяся к забору психушки, выглядела бы весьма подозрительно.

Подойдя к забору, я занялась очень важным делом – стала выметать мусор из-под недавно посаженных кустиков, аккуратно размещенных вдоль бетонного забора. Ничего не поделаешь: взявшись за гуж, не говори, что не дюж! А мусору под ними было более чем достаточно: огромное количество окурков, огрызки яблок, собачьи экскременты и множество прочей ерунды. Все это я стала добросовестно собирать на совок, в последний момент сообразив, что мне необходимо пустое ведро, куда бы я могла этот мусор складывать. Ладно, придумаем что-нибудь.

Я постепенно передвигалась от одного кустика к другому, а проходящие мимо медработники с одобрением поглядывали на меня. Я улыбалась, словно дурочка, и кивала: мол, здравствуйте, рада всех видеть.

Черт бы вас побрал!

За этим занятием я едва не проморгала неказистое одноэтажное здание с двумя большими окнами и дверью посередине. Вернее, я его заметила, но мое внимание было приковано больше к центральному входу.

Я обратила внимание, как около вышеупомянутой двери остановилась грузовая машина. Из-за борта кузова выглядывали крышки белых алюминиевых фляг и картонные коробки. Я поняла, что это были продукты – готовые или полуфабрикаты, неважно. Водитель – мужичок лет сорока с зачесанной набок, как у Гитлера, челкой – откинул задний борт грузовика и стал спускать фляги на землю. Пододвигал одну к самому краю, прыгал с кузова и стаскивал ее вниз.

Утомительная работа для одного человека, надо сказать. И помочь некому.

То есть как некому?

Я отложила в сторонку веник и совок и, прислонив их к забору, решительно направилась к машине. Мужичок тащил очередную флягу к краю кузова.

– Давай, помогу.

В деревне все на «ты» – зачем же быть исключением? Если бы я обратилась к водителю как к лорду из английского парламента, неизвестно, как бы он отреагировал. Лишние вопросы мне сейчас ни к чему.

– Ты лучше позови этих клух, а то дрыхнут, как совы!

Очевидно, мне надлежало постучать в дверь и кое-кого кликнуть. Я так и сделала:

– Бабоньки! Выходите, помощь нужна!

Откуда-то издалека послышалось приглушенное: «Щас!»

Это означало, что помощь могла подоспеть через секунду, а могла – через год.

Я не стала дожидаться, пока фляги спрыгнут сами собой, подскочила к кузову и стащила одну из них на землю.

– Подтаскивай по одной, – крикнула я.

Водила с уважением посмотрел на меня.

– Здорова, девка. Вот, что значит с психами работать.

На улицу вышла женщина лет тридцати в белом халате. Ее жизнерадостное лицо покрывали веснушки, словно звезды на ночном небе.

– Я сегодня одна, остальные у главврача отпросились! – зычным голосом провозгласила она.

Водитель хмыкнул:

– Это как же ты одна управляться-то будешь?

– Да уж как-нибудь.

Сбросив на землю очередную сорокалитровую бадью, я решила рискнуть и, придав голосу побольше солидности, заявила:

– Ладно уж, помогу.

– Вот спасибо-то, – обрадовалась женщина. – Вдвоем мы быстро управимся.

Хотелось бы надеяться.

Мы подхватили за ручки четырехведерный бидончик и потащили его в помещение, которое оказалось кухней. Здесь продукты доводились до нужной кондиции и затем в качестве готовой пищи распределялись по палатам. Еще здесь имело место что-то вроде кулинарии, где готовились свежие вкусняшки для медперсонала.

– Не забыть хлеб забрать, – радостно провозгласила моя новая знакомая, – в прошлый раз два противня оставили в машине, друг на друга понадеялись. Мы же не одни такие иждивенцы. По всему городу продукты развозят. Сейчас пора горячая, на огороде надо быть, вот девчонки и отпрашиваются через день. Зима-то не за горами, оглянуться не успеешь, а она тут как тут, занесет, приморозит. Завтра и я на огород поеду: полоть надо, картошку окучить. Тебя как зовут-то?

– Евгения.

– Женька? Хорошее имя, мне нравится. А меня Татьяной кличут. Ты здесь новенькая, что ли? Я тебя не помню.

– Ага, я недавно устроилась, – подтвердила я. – Буквально пару дней.

– У нас народ часто меняется, не выдерживают люди. Одни уходют, другие приходют... Тяжело, что и говорить. А мужики не больно-то идут работать, у них другие интересы. Ты мне на раздаче-то поможешь?

– Конечно, помогу! О чем разговор.

Отличный шанс попасть на территорию клиники. Жаль только, если кто-то подберет мой любимый веник с совочком. Хотя не велика потеря, еще купим.

Мешок картошки мы подняли с большим трудом. Водитель лишь подтащил его к краю, а мы, подхватив его за уголки, заволокли в подсобку.

– Сразу видать, деревенская девка. Вон как мешки ворочаешь! – похвалила меня Татьяна. – Мужики иной раз сгибаются, а мы – на плечо и вперед. У тебя как с мужским полом-то?

– Нормально, – пожала плечами я, не совсем понимая, что имеет в виду Татьяна.

– Ты девка видная, у тебя проблем быть не может, – радовалась женщина, кладя на мои протянутые руки лоток с белым хлебом.

В отделения продукты доставляли сестры-хозяйки с помощью тех больных, которым можно было доверять. А доверять можно было алкашам и самым тихим душевнобольным.

– А тут буйных и нету, – просвещала меня Татьяна. – Все спокойные такие. Одного только недавно привезли – поначалу все скандалил, а потом ничего – притих.

– Это кто такой? – бесстрастным голосом спросила я.

– Да парнишка один – нашенский, из Красноармейска. Сын какой-то шишки. Во как бывает – родители большие люди, а дети ненормальные.

– Бывает, – согласилась я. – Если нужно разнести завтрак по отделениям – я помогу.

– Ой, как хорошо-то! – обрадовалась Татьяна. – А то сестрички, бедненькие, надрываются, сил нет. На больных тоже надежа плохая...

Точно в назначенный срок стали подходить силы, предназначенные для обеспечения больных людей свежей и здоровой пищей. Первой появилась круглая розовощекая тетка с коричневой бородавкой на кончике носа.

– Танька, отоваривай! Больные кушать хочут!

– Твои психи плохо едят, после них целый центнер остается, – верещала Татьяна.

– Можно подумать, алкаши хорошо едят. Они даже закуску не признают, одну водку трескают.

Черт, сколько терпения надо, чтобы узнать, что сын Николая Стольника делает в психушке! Слишком уж много странностей в этом деле, чтобы я могла не обратить внимания на такой интересный факт.

– Так мы идем в отделение или нет?

Мне стал надоедать этот деревенский базар. Время не ждет, а я слушаю лекции про «аликов» и «шуриков», о которых я и сама могу порассказать немало.

• Предыдущая
• 23/28
• Следующая