Мешок с неприятностями - Серова Марина Сергеевна - Страница 23

• Предыдущая
• 23/34
• Следующая

– Меня тошнит от твоих проповедей и от твоего непроходимого идиотизма. От твоего Аллаха тоже тошнит. Мой отец был правоверный мусульманин, не хуже тебя и твоего Лечи. Но его прирезали свои же, правоверные, прямо на пороге мечети. Только за то, что женился на армянке. Меня тошнит от вас всех! Я никогда не скрывал, что меня интересуют только баксы. Ради них я влез в это дерьмо. И если б не «зеленые», я давно выпустил бы тебе кишки, как выпускал их сопливым воякам Пашки Мерседеса в девяносто четвертом. Но если ты и дальше будешь меня доставать, то, клянусь мамой, я это сделаю, Ослиное Ухо! Не будь я Алик Кадыр-оглы...

Послышалась яростная возня и чье-то придушенное хрипение.

– Али... и-и... Пусти! А-а-а...

– Алик! Не Али. Повтори!

– Ой! Алик, пусти, дорогой!

Тяжелое тело шлепнулось о стену гаража, визг перешел в жалобный скулеж. Я ждала, что будет дальше, попутно размышляя над особенностями национального характера. Ну как же я сразу – по акценту – не догадалась, что там, внизу, бушует армянская кровь!

– Перестань ныть, придурок. Я тебя предупреждал, чтоб не доставал меня... Заткнись, я сказал! Ты своим поросячьим визгом разбудишь охрану на соседних дачах, и они вызовут сюда ОМОН.

– Зачем ты так, Алик-джан? Про Аллах...

– Ладно, извини, дорогой, я пошутил! – Ответ Али был пропитан ядом. – На, курни травки. Легче будет, Ослиное Ухо.

Они помолчали.

– Али... Алик-джан, я вот думал...

– Ты умеешь думать? Это для меня новость.

– Я думал про эта дэушка, который сегодня спрашивал Лечи, наш командир.

Я еще теснее прижалась к крыше.

– Кто это был, Алик-джан? Зачем приходил? Что она знал?

– Кто бы она ни была, это не твоя забота. Лечи сказал, что сам с этим разберется. Чего ж тебе еще?

– Я боюсь, Али! Боюсь, этот девка может портить нам весь операция, Али!

– Не свисти. Она брала тебя на пушку, Ослиное Ухо. Я думаю, тут все просто: Лечи с ней поиграл и под кайфом трепанулся про «Халдеева». Откуда мы знаем, где он болтается дни и ночи? А теперь ему стыдно признаться, что так лажанулся, вот он и напускает туману.

– Не-ет, Али! Лечи не мог так лажануться. Даже Рафик Ослиное Ухо никогда не проболтается неверной про дело, а Лечи...

– Что Лечи, что? Твой великий Лечи, между прочим, где-то посеял свои четки, которые известны всей Ичкерии. Подарок самого Бен Ладена!

Я зажала себе рот, чтобы не вскрикнуть. Значит, Ирину убил Лечи Акмерханов, а никакой не Махмуд. А может быть... Господи!

– Я сам слышал, как он вчера общался с Аллахом по этому поводу, – продолжал Али. – И ты ему молись, Ослиное Ухо, молись, чтобы эта штуковина не попала к гэбистам, а то ведь по ней они в два счета на нас выйдут.

– Врешь!

– Что? Опять достаешь меня, да? Ты делай свое дело да сопи в тряпочку, ясно? А анализируют пусть другие, твоя башка для этого все равно не годится. Если ты уже наложил в штаны, то надо было поступать в медресе и бороться за святое дело ислама в мечети с Кораном в руках, а не в отряде Хаттаба.

– Врешь, Али! Рафик не трусливый шакал. Я боялся не за свой шкура – за святое дело Аллаха!

– Вот и предоставь все решать Аллаху, Ослиное Ухо. Дело сделано. Часы запущены. Послезавтра все будет кончено, и еще через день ты будешь молиться своему Аллаху о спасении души в горах Ичкерии. Если сможешь, конечно... Послезавтра, Рафик-джан. Или... Или все мы сдохнем как собаки – и неверные, и правоверные. Может, так будет даже лучше!

Али звучно сплюнул. Его напарник бормотал что-то. Кажется, молитву.

– Хватит трепаться, ты мне надоел. Иди проверь ворота – и катись спать. Через три часа меня сменишь.

Я слушала, как удаляются тяжелые шаги Алика Кадыр-оглы, за ним потрусил Рафик Ослиное Ухо. Прошла еще целая вечность, прежде чем я рискнула пошевелиться на крыше, под которой, я в этом нисколько не сомневалась, ночевал черный джип «Чероки» с переменчивым номерным знаком. Мне казалось, что скоро взойдет солнце, но, взглянув на часы, поразилась – прошло всего двадцать минут с тех пор, как я любовалась Башней, сидя на дереве.

Пора было подумать о возвращении.

Конец веревки, который я так лихо зашвырнула в густую крону, достать не удастся, это точно. Вся надежда теперь на мою «кошку», снабженную капроновым тросиком, не очень длинным, но вполне крепким.

И действительно, после нескольких прицельных метаний мне удалось надежно закрепить крюк на дереве. Я соскользнула с крыши, потом, упираясь ногами в «крепостную стену», добралась до ветки и ухватилась за нее. А дальше все было просто.

Не помню, как я проделала весь обратный путь до машины, которая мирно ждала меня там, где я ее оставила, как доехала до города и пришла домой. По-моему, я уснула раньше, чем это произошло. Мне снился тяжелый, тревожный сон: триллер под названием «Послезавтра все будет кончено».

Я уснула, не в силах думать ни о чем. А зря! Где-то по ночному Тарасову бродил жестокий убийца Лечи Акмерханов. И он обещал со мной «разобраться». Но в эту ночь мне повезло.

Я захлопнула толстую бухгалтерскую книгу и потянулась, всем своим видом говоря, что пора размяться.

– Тань, сделай радио погромче! – крикнула из соседней комнаты Маринка, заведующая нашим весовым хозяйством. – «В рабочий полдень» начинается.

Я врубила приемник на полную катушку, и всю контору заполнил елейно-нахальный голосок Пашеньки, ведущего диджея «Радио-1», от которого тащились все наши девчонки.

– Слушай своего брехунка. А я прошвырнусь к ребятам.

Маринка выглянула из своего закутка, ухмыльнулась.

– Ну, понятное дело! Полдня своего любимого Ревазика не видела – соскучилась! Ох, Танька, гляди... И чего ты к этому старому козлу липнешь, помоложе нет, что ли?

– Помоложе есть, Марин, а вот побогаче – вряд ли! – отшутилась я.

– Ага, так он тебе свои богатства и вывалил, держи карман! Я имею в виду те, что в кошельке, конечно, а не те, что в штанах. Это – всегда пожалуйста!

– Знаешь, где я эти его «богатства» видала? В патологоанатомическом институте, в банке со спиртом!

Маринка раскатисто заржала.

Двенадцать десять, пора... Три минуты на дорогу до «коптильни», как рубщики прозвали свою комнату отдыха, плюс минут пять на треп, не меньше... Звонок, которого я жду и которого никак не ждет Реваз Кохнадзе, поступит ровно в половине первого. Надо успеть...

Сегодня рано утром мне позвонил только что освобожденный из кутузки падре Леопольд – мучимая угрызениями совести перед невинным падре и нуждаясь в его показаниях, я внесла за него нужную сумму залога. В «мозаичной картинке», которую я складывала последние сорок восемь часов, наконец-то появились недостающие фрагменты. Теперь я знала всю историю до конца – или, по крайней мере, думала, что знаю. Но главное – мне были известны все ее главные действующие лица, их «сценические имена», маски и роли.

Дача с поэтическим названием Башня, которую я посетила минувшей ночью, принадлежала вовсе не Альберту, а Ирине Кравчук. Она сама заказывала проект, сама наблюдала за строительством, сама обустраивала там все, как хотелось ей. Все это происходило на глазах Леопольда Крайновского, который как раз в то время – три года назад – получил приход в Тарасове. Вот почему мне сразу бросилось в глаза разительное несоответствие между романтическим духом этой усадьбы и волчьим «духом» Кравчука. Ирина строила этот дом, чтобы запереться в нем от страшного мира, в котором обитал ее муж и в котором сама она вынуждена была вращаться. Но по злой иронии судьбы именно здесь она встретила своего будущего убийцу.

Да, я больше не сомневалась, что все было именно так. За несколько дней до смерти Ирина пожаловалась своему другу-священнику, что бывший муж хочет отнять у нее даже Башню. Подробностей она не объяснила, сказала только, что Альберт, кажется, собирается использовать ее дачу для очередной своей махинации, но что этот номер у него не пройдет. Леопольд стал уговаривать ее «не шутить с огнем», однако Ирина только отмахнулась, перевела разговор на другое. Но именно с этого момента она и стала нервничать гораздо сильнее, чем обычно.

• Предыдущая
• 23/34
• Следующая