Русские инородные сказки - 3 - Горалик Линор - Страница 36

• Предыдущая
• 36/67
• Следующая

— Именно так мы тебя и представляли, — произнес после недолгого молчания умерший от лучевой болезни старик.

— Ты только послушай, какие я заповеди придумал! Обхохочешься!

Демиург Шамбамбукли покосился на листок в руках демиурга Мазукты.

— Заповеди..?

— Ага. Это очень занятная игра. Даешь людям какое-то указание, а потом смотришь, как они его выполняют.

— Ну-ка, дай взглянуть…

Демиург Шамбамбукли взял листок и прочел первую фразу.

– “Не стой под стрелой”… А что это означает?

— Это ничего не должно означать, это заповедь. Главное, чтобы звучало весомо и повелительно.

— Погоди, я чего-то не понимаю…

— А тут и понимать нечего! — Мазукта отобрал листок. — Вкладывать в заповедь какой-то смысл — глупое и неблагодарное занятие. Я сам так сперва делал, а потом понял, что это глупо.

— Но почему?

— Да потому, что людям ничьи советы свыше нафиг не нужны! Они все равно истолкуют любые слова так, как им больше понравится. Или каким-нибудь совсем дурацким образом. Лишь бы только не выполнять инструкции.

Демиург Шамбамбукли непонимающе заморгал. Мазукта вздохнул.

— Так. Объясняю подробнее. Вот, дал я, к примеру, людям такую полезную заповедь: “Мойте руки перед едой”…

— В высшей степени разумное высказывание! — заметил Шамбамбукли.

— Кхм… да. Вот, взгляни сюда.

Мазукта протянул руку и достал с полки один за другим четыре толстых тома.

— Это что? — удивился Шамбамбукли.

— Комментарии мудрецов. Только на одну эту заповедь. Выясняли, что значит “перед”.

Шамбамбукли присвистнул.

— Нехило… И к каким результатам они в конце концов пришли?

— Ну, если вкратце — то постановили, что промежуток между мытьем рук и поеданием пищи должен составлять не менее шести часов. А в те дни, когда приходится мыть руки с мылом, они и вовсе постятся.

— А какой в этом смысл? — осторожно спросил Шамбамбукли.

— Да никакого смысла. То есть, считается, что какой-то есть. Но высший. Недоступный человеческому пониманию.

Шамбамбукли недоверчиво хмыкнул.

— Или вот, — продолжал Мазукта, — “По газонам не ходить”. Люди почти двести лет спорили, что я имел в виду. В конце концов, на основании косвенных намеков, подключив к работе лингвистов, установили, что такая форма глагола “ходить” употреблена в данном контексте с целью подчеркнуть, что по газонам нельзя перемещаться босиком, налегке и медленно. А в сапогах, бегом и с полной выкладкой — не только можно, но даже рекомендуется.

— Брр! — откомментировал Шамбамбукли.

— В общем, теперь для меня это просто игра, — заключил Мазукта. — Составляю пару десятков заповедей, а потом смотрю, как человечки начинают с ними извращаться. Иногда очень смешно получается! Попробуй.

Шамбамбукли неопределенно пожал плечами.

— Ну, не хочешь — не надо, — сказал Мазукта. — Только когда будешь наставлять своих человеков, попомни мои слова. Заповеди должны быть четкими, ясными, не допускающими никаких двояких толкований и простыми в исполнении.

— Но я не собираюсь давать никому никаких заповедей, — перебил Шамбамбукли.

— То есть как? — опешил Мазукта.

— Ну… так. Если человечество само не в состоянии разобраться, что можно делать, а чего нельзя — то кому оно нужно, такое человечество?

— Чем занимаешься? — спросил демиург Шамбамбукли.

— Карты раскладываю, — мрачно отозвался демиург Мазукта.

— Получается?

— Нет.

Демиург Шамбамбукли присел на корточки рядом с Мазуктой.

— А что будет, если всё сложится?

— Мир во всем мире, — огрызнулся Мазукта. — И счастье для всего человечества.

— Ух ты! — восхитился Шамбамбукли и посмотрел на расклад.

Мазукта как раз совмещал края двух карт.

— Так годится, по-твоему?

Шамбамбукли посмотрел, склонив голову набок.

— По-моему, красиво, — он провел пальцем по изгибу реки на месте соединения карт. — Вполне естественная граница.

— Я тоже так думаю. И народы там родственные, даже языки похожи. Вот с запада что приткнуть, не знаю…

Некоторое время демиурги передвигали контурные карты, убирали одни, подсовывали другие, но границы никак не хотели совмещаться.

Постоянно наползали одна на другую, а несколько маленьких карт карманного формата и вовсе потерялись под широкими листами.

— Вот еще этих четырех королей надо распихать, — кусая губу, размышлял Мазукта. — Их рядом никак нельзя держать, один другого побьет.

— А если этого — туда, а того — сюда? — предложил Шамбамбукли.

— А этих двух?

— Ну… одного запихни на какой-нибудь остров.

— На остров нельзя, там у меня уже королева.

— Тогда на полуостров.

— Это можно.

Короли и тузы нашли свое место, с шестерками оказалось и того проще. Постепенно карта мира начала вырисовываться всё яснее. Границы стран притерлись друг к другу, пролегли пунктиры торговых путей, разными цветами обозначились политические и культурные связи.

— Смотри, кажется, получается! — обрадовался Шамбамбукли.

— Угу, — кивнул Мазукта, укладывая на место последнюю крошечную республику. — Все на месте, всё в порядке, в мире полная гармония и совершенство.

— Красота какая! — сказал Шамбамбукли. — Как у тебя здорово получилось!

— Да ну, ерунда, — скромно пожал плечами Мазукта. — Детская забава. Пойдем чай пить, поздно уже.

Он наклонился, поднял плащ, на котором только что раскладывал карты, встряхнул его и набросил на плечи. Разноцветные бумажки взлетели и с шорохом осыпались на землю — одна на другую, одна на другую…

©П. Бормор, 2005

Растянувшись почти на милю, процессия шла к реке. Впереди шагал музыкант, наигрывая что-то печальное на диковинного вида свирели. За ним, в десяти ярдах, не приближаясь и не отставая, следовали крысы — десятки тысяч крыс. Вид у крыс был серьезный и торжественный.

Крысолов подошел к воде — темной, мутной, вздувшейся от недавних дождей. Оглянулся через плечо на свое сопровождение. Вздохнул и вошел в реку. Крысы неспешно двинулись за ним к воде.

Крысолов прошел один ярд, другой, третий. Вода поднялась ему выше колен, добралась до пояса, до плеч… В шести ярдах от берега поток сбил Крысолова с ног, он выронил свирель, беспомощно взмахнул руками и ушел под воду, как топор.

Крысы на берегу переглянулись и склонили головы. Почтив музыканта минутой молчания, они развернулись и пошли обратно в город.

©П. Бормор, 2005

— Уже лучше, — хихикнул уродец. — Попробуй еще раз.

— Твое имя, — медленно проговорила королева, — Румпен… Реппелле… Раппопо…

— Ну же, ну!

— Рампопо… Репупе…

— Сама ты “репупе”! — обиделся гном. — Ну что, сдаешься?

— Сдаюсь, — кивнула королева и заплакала.

— Мое имя, — важно заявил гном, — Румпенцви… Равенкло… Рампунце… Сейчас, минутку. Репепеш… Рамфори… Рефере…

До глубокой ночи, а потом и до самого утра пытался гном выговорить свое имя. Под утро не выдержал, плюнул и убежал от стыда куда глаза глядят. И больше в той стране никто не встречал Рамштихе… Растро… Распре… Румпеншильд… Ну, вы поняли, кого.

©П. Бормор, 2005

— Я не понимаю, чего вам еще надо! — попятился от толпы Пророк. — Разве я вас не провел через Тростниковое море?

— Провел.

— Разве я не водил вас сорок лет?

— Водил. Еще как водил!

— Разве не привел в Страну Обетованную?

— Привел. Куда-то привел, точно.

— Так чего же вы еще хотите?!

— Жрать хотим, — отозвалась толпа.

Пророк посмотрел на алчно горящие глаза и оскаленные зубы — и ему стало неуютно.

— Меня есть нельзя, — на всякий случай напомнил он. — Я костлявый!

— Ничего, — откликнулся кто-то из толпы, — разберемся.

• Предыдущая
• 36/67
• Следующая