Экспансия – III - Семенов Юлиан Семенович - Страница 76

• Предыдущая
• 76/133
• Следующая

Гудел и всю ночь. Наутро проснулись желтые, изжеванные; Кулл сразу же бросился в церковь, вернулся через сорок минут, сделал «блади-Мэри», присыпал перцем и солью; прошла хорошо, звонко; повторили по второй, лоб осыпала испарина: «Сейчас поедем в турецкую баню, она моя, на мои деньги построили, бери свою Анну-Лизу, а я, пожалуй, возьму Ингрид, прекрасная массажистка».

— Слушай, Кон, давай без девок, а? — попросил Джек Эр. — У меня к тебе просьба… Я же тут по делам. Мой клиент интересуется одним парнишкой… Его тут пришили… Надо разобраться… Поможешь?

— Если не смогу, то купим! — Кулл рассмеялся. — О чем ты, Джек?! Мы здесь, слава богу, хозяева! Девки не помешают, правда. Массаж после пьянки возрождает! А делом займешься завтра, дам тебе машину и солдата, который знает язык гансов, кого надо — расстреляем, кому надо — сунем банку ветчины, раскроешь преступление за час. Ты вообще бери дома дела, связанные с Германией. Пока я здесь, можешь сделаться новым Пинкертоном, от заказов не будет отбоя, честно!

— Слушай, а в Гамбурге у тебя есть связи?

— В этой сожженной деревушке на севере?! Нет, так купим. — Кулл снова рассмеялся. — Там сидят британцы, в детстве проглотили аршин, сплошная фанаберия… Нет, кто-то у меня там есть! Поспрашиваю своих гансов, они сделают все, что тебе надо.

— Спасибо. Мне бы там арендовать дом — под оффис.

— Зачем?! На севере?! У англичан?! Я тебе здесь выставлю три прекрасных дома, выбирай!

— Мне нужно на севере. Чтобы связь с портом, поездки…

— Ладно. Давай жахнем еще по одной, поедем в баню, а завтра с утра начнем заниматься делами.

— Слушай, а в архиве у тебя нет людей?

— В каком?

— Ну, где дела нацистов собраны…

— Майкл Мессерброк мой приятель, у него все нацисты в руках… Запомни: Майкл Мессерброк, завтра сведу…

…Из морга тело Мартенса уже отправили в Норвегию; Эр попросил ознакомить его с заключением экспертизы; текст был написан по-немецки, готическим шрифтом; солдат, которого Конрад придал Эру, с трудом продирался сквозь стрельчатость странных букв.

— Зачем писать сложно и непонятно?! — Парень сердился. — Есть же нормальный латинский шрифт!

— Как зачем? — Эр усмехнулся. — Ты не понимаешь зачем? Ведь их фюрер хотел, чтобы немцы были особой нацией. Он сохранял традиции. Все должны читать и писать так, как в прежние столетия. Он же говорил про исключительность нации. Остров в Европе. Будущие владыки мира, псих ненормальный… Бедные дети… Каково-то им было мучиться с этим долбанным алфавитом?! И все ради прихоти психа! Ну, так что пишет этот долбанный врач?

— Он пишет… что смерть наступила от отравления спиртом… Вроде бы получается так, что этот хмырь из Норвегии жахнул древесного спирта… От него либо слепнут, либо отбрасывают копыта… Кто как… Вот если по утрам лопаешь поредж на сливках, то вроде бы можно оклематься, в овсе много витаминов… Конь же не ест мяса, а сильнее собаки! А ведь та мяса жрет до отвала. — Солдат рассмеялся. — У нас дома — до отвала, а здесь люди про мясо уж и не помнят…

— Как фамилия этого самого эскулапа?

— Кого? — Солдат не понял. — О ком вы спросили?

— «Эскулап» на иностранном языке означает «доктор медицины».

— А… Фамилия у него какая-то слишком уж длинная… Сейчас, я по слогам… До-брен-дер… Франц Добрендер…

— Я был на вскрытии не один, — ответил доктор Добрендер, внимательно рассматривая лицо Джека Эра; на переводчика он не обращал внимания, словно бы его и не было в комнате. — Там был офицер вашей армии, можете обратиться к нему…

— Обращусь, — пообещал Джек Эр. — Это уж как полагается. Фамилию помните?

— Вам скажут в морге.

— Вы приехали в морг? А в отель? Не были там, где нашли покойного?

— Я же судебный эксперт, а не врач скорой помощи.

— В отеле, где нашли труп доктора Мартенса, мне сказали, что вы прибыли туда. Вместе с врачом скорой помощи.

— Это неправда. Я туда прибыл, когда меня вызвал врач скорой помощи, зафиксировавший смерть.

— Значит, вы все-таки были в отеле?

— Да, был. Разве я это отрицаю?

— И у вас не создалось впечатления, что доктора Мартенса привезли в номер мертвым?

— Опять-таки это не моя забота. Это дело прокуратуры. Вашей военной прокуратуры в том числе… Там и наши были, из криминальной полиции, но ведь нашим ничего не позволяют… Все дела ведет ваша служба… Мы только оформляем то, что говорят ваши люди.

— Кто из ваших был в отеле?

— Не знаю… Кто-то из молодых, не помню…

— Но Уго Шранц был?

— Да, господин Шранц приехал перед тем, как тело отправили в морг для вскрытия.

— Следовательно, вы убеждены, что Мартене отравился древесным спиртом?

— И ваши люди, и я убеждены в этом.

— Ладно. — Джек Эр поднялся. — Я еще приглашу вас. Для беседы.

— К вашим услугам, — ответил доктор Добрендер.

А где мне его мять, подумал Джек Эр, садясь в «виллис». А мять придется, он многое знает.

Основания так думать у него были. Ответ, полученный им по телефону из Осло, гласил, что древесный спирт был влит в кишечник покойного доктора Мартенса уже после того, как наступила смерть.

Зафиксирована также точка от шприца в ягодице, однако установить, что было введено в организм Мартенса, не представлялось возможным; ясно только, что в мышечной ткани остались следы никазинтронуола, быстродействующего яда, производимого в свое время в тайных лабораториях «ИГ Фарбениндустри».

У Джека Эра были все основания считать, что этот яд был вколот Мартенсу после того, как тот начал работать в архивах СС, СД и абвера, получив на то соответствующее разрешение того самого Майкла Мессерброка, о котором вчера говорил Конрад Кулл.

Эухенио Пареда долго стоял перед зеркалом, разглядывая свое лицо: ранняя седина на висках; рубленые морщины на лбу, — перед тем как перебраться сюда, в столицу Чили, работал на медных рудниках, работа адовая, пропади все пропадом. Он долго стоял перед зеркалом: глаза потухшие, словно бы лишенные зрачков, тусклые.

Он вышел из маленькой ванной на цыпочках, приблизился к кроватке сына; мальчик по-прежнему лежал бледненький, со скрюченными ножками и бессильными ручонками: пальчики худенькие, синие, ноготки совершенно белые, с голубизной, — полиомиелит…

Месяц назад, после пресс-конференции по поводу предстоящей забастовки, к нему, как руководителю профсоюза, подошел седой американец, увешанный фотоаппаратами; вытирая обильный пот на лице и шее, сказал на довольно приличном испанском:

— Сеньор Пареда, а не разрешили бы вы сделать несколько кадров у вас дома? Наших профсоюзных боссов травят за то, что они, мол, слишком шикарно живут, коррупция и все такое прочее… Они поэтому любят, когда мы посещаем их скромные квартиры, какой-никакой, а фотоответ недругам…

— У меня болен ребенок, приятель, — ответил Пареда, — у мальчика… Словом, жена не может никого видеть, у нее плохо… с нервами…

— А что с ребенком?

— Полиомиелит…

— Погодите, так ведь врач в нашем филиале ИТТ пишет докторскую диссертацию на эту тему! Я привезу его к вам…

— Сколько он запросит денег за визит?

— Ничего не запросит, — человек усмехнулся. — Он бессребреник, прекрасный парень, помогает каждому, кто к нему обратится.

Доктор, действительно, был прекрасным человеком, звали его Честер Гиффорд, осматривал мальчика минут сорок, руки добрые, отеческие, сказал, что ребенка надо госпитализировать, пообещал прислать лекарства (через три дня завез сам, от денег, фыркнув, отказался), заметил, что было бы идеально отвезти мальчика в Штаты: «Мы начинаем лечить эту чертову болезнь, правда, гарантировать стопроцентный успех невозможно, но сейчас вопрос в том, чтобы мальчику вернуть речь и движение… Я постараюсь связаться с каким-нибудь благотворительным обществом, денег на лечение нормальный человек не наберет, совершенно астрономическая сумма, попробую написать в профсоюз наших портовиков, черт его знает, возможно, у них есть средства по обмену, но главное — не отчаиваться! Имейте в виду, ваше настроение — гарантия успеха! Вы обязаны быть уверенным в благополучном исходе! Иначе ваша жена может сломаться. Вы отвечаете не только за мальчика, но и за нее, она на пределе».

• Предыдущая
• 76/133
• Следующая