Экспансия – III - Семенов Юлиан Семенович - Страница 14

• Предыдущая
• 14/133
• Следующая

— Я замужем, господин доктор Мартенс.

— Необходимо согласие вашего мужа, чтобы я начал дело о продаже собственности. Попросите его заглянуть ко мне или написать коротенькое письмо, я его заверю здесь же, у меня есть гербовая печать, не зря плачу налоги правительству.

— Мой муж живет в Соединенных Штатах.

— Но он скоро вернется?

— Не очень скоро. У него бизнес, он не волен распоряжаться своим временем.

— В таком случае он должен прислать телеграмму, заверенную его юристом. Вы сможете организовать это?

— Конечно. Я закажу телефонный разговор, объясню ему суть дела, и телеграмма будет отправлена в течение суток… Но я ставлю второй пункт разговора в зависимость от первого, господин доктор Мартенс. Согласны ли вы взять на себя дело о преследовании лиц, виновных в гибели моих родителей?

— Вы понимаете, конечно, что это не слишком дешевое дело? Необходима поездка в Мюнхен… Не знаю, куда еще… Все это оплачивает клиент, то есть вы. Это большие деньги… Вы намерены потребовать компенсацию от господина… Простите, я не успел записать имя…

— Гаузнера. И тех, кто стоит за ним, господин доктор Мартенс.

— Каковы должны быть… Словом, сколько вы хотите с них получить?

— Я бы хотела услышать ваше предложение.

— Сколько лет было вашему отцу, когда он погиб?

— Сорок семь.

— Ах, какой ужас! Совершенно молодой человек, профессор, светило… Вы помните его годовой заработок?

— Нет, я никогда этим не интересовалась… Честно говоря, меня не интересуют деньги… Они очень интересуют гаузнеров и их начальников… Вот я и хочу ударить их по больному месту… С волками жить — по-волчьи выть.

— Могу ли я предложить вам чашку чая?

— Да, благодарю, у меня еще есть время…

Адвокат вышел в приемную, попросил пожилую машинистку с невероятно длинным, каким-то даже волнистым носом приготовить две чашки чая, вернулся за свой стол и, потерев хорошо ухоженным пальцем переносье, заметил:

— Я понимаю всю безмерность вашего горя, фрекен Кристиансен, но ведь Германия уже понесла возмездие… Страна в руинах… Правительство повешено в Нюрнберге… Я боюсь, вы затратите много денег, но компенсации — я имею в виду материальную сторону вопроса — не получите… Они банкроты, им нечем платить…

— Но ведь я смогу привлечь их к суду? Если вы их найдете, если вы соберете данные в наших архивах, а они сохранились, как я слыхала, мы сможем обратиться в суд? Меня удовлетворит процесс против мерзавцев…

— Фрекен Кристиансен, я сочувствую вашему горю, поверьте… Но сейчас времена изменились… Опасность с Востока делается реальной… Тенденция не в вашу… не в нашу пользу… Увы, единственную силу, которая может спасти цивилизацию от большевистского тоталитаризма, Запад видит именно в Германии… Если постоянно пугать человечество ужасом немецкого национал-социализма, мы можем оказаться беззащитными… Нет, нет, если вы настаиваете, — адвокат увидел в глазах Кристы нечто такое, что заставило его резко податься вперед, он захотел положить руку на ее пальцы, стиснувшиеся в жалкие, худенькие кулачки, — я приму ваше дело, не сомневайтесь! Выдвигая свои контрдоводы, я думаю в первую очередь о вас, о ваших интересах!

Секретарша принесла чай, повела своим гигантским носом над чашками, тряхнула черной челкой и отчеканила:

— Непередаваемый аромат: «липтон» всегда останется «липтоном».

— Я полагаю, — сухо заметил адвокат, — вы приготовили три порции? Угощайтесь в приемной, фрекен Голман, я знаю, как вы неравнодушны к настоящему чаю.

— О, благодарю вас, господин доктор Мартенс, вы так добры…

Секретарша кивнула Кристе, не взглянув на нее (ненависть к красавицам в женщинах неистребима), и, ступая по-солдатски, вышла из кабинета; бедненькая, подумала Криста, как ужасно быть такой уродинкой; она обречена на одиночество; нет ничего горше, чем жить без любви; хотя можно придумать идола, по-моему, она уже придумала — влюблена в своего шефа, у нее глаза плывут, когда она глядит на него.

— Чай действительно прекрасен, — сказала Криста, хотя «липтон» был почти без запаха, в Голливуде такой сорт даже не продавали, в основном чай поставлял Китай, феноменальный выбор, сортов тридцать, не меньше, да еще Латинская Америка; все-таки, когда всего слишком много — плохо; приходится долго думать, что купить, одно расстройство.

— Это подарок британского капитана… Случился несчастный случай, он сшиб велосипедиста, я принял на себя защиту, все уладил миром, ну и получил презент: картонную упаковку «липтона», — пояснил адвокат Мартенс.

— Я начну диктовать те фамилии, которые мне известны?

— Вы все же решили начать это дело?

— Да.

— Хорошо, я готов записывать… Не угодно ли сначала выслушать мои условия?

— Я их принимаю заранее, вы же лучший адвокат города…

— Так говорят мои друзья. Если вы повстречаетесь с недругами, вам скажут, что я бессовестный эксплуататор человеческого горя, рвач и коллаборант…

— Но вы не коллаборировали с нацистами? — Криста закурила мятую «Лаки страйк», сразу же увидев постаревшее лицо Пола близко-близко, так близко, что сердце сжало тупой болью.

— Каждого, кто не сражался в партизанских соединениях, не эмигрировал в Лондон и не сидел в гестапо, поначалу называли коллаборантами, фрекен Кристиансен. Это бесчестно, а потому — глупо. Я продолжал мою практику при нацистах, это верно. Я не скрывал у себя британских коммандос, но я защищал, как мог, людей, арестованных гитлеровцами. В условиях нацизма понятие «защитник» было аморальным… Если человек арестован, значит, он виноват и подлежит расстрелу или медленному умиранию в концлагере. А я оперировал законом, нашим, норвежским законом… Слава богу, в архивах гестапо нашлась папка с записью моих телефонных разговоров, это спасло меня от позора, — за коллаборантами они не следили… Да, у меня в доме бывали чины оккупационной прокуратуры, я угощал их коньяком и кормил гусями, чтобы они заменили моим подзащитным гильотину каторгой, — хоть какая-то надежда выжить… Я хотел приносить реальную пользу моему несчастному народу, и я это делал… Мне больно обо всем этом говорить, но вы можете поднять газеты, — я обратился в суд против тех мерзавцев, которые меня шельмовали… В начале войны они сбежали в Англию, занимались там спекуляцией, за деньги выступали по радио, призывая к восстанию и саботажу, а я, оставшись на родине, защищал саботажников и спасал их от гибели… Я выиграл процесс, фрекен Кристиансен, в мою пользу свидетельствовали те, кого я спас… Кстати, клеветали на меня люди моей же гильдии, адвокаты, они потеряли позиции в правозащитных органах за время эмиграции, — вопрос денег и клиентуры, понятно и младенцу…

— В каких газетах был отчет о процессе?

— Во всех. Да, практически, во всех… Если хотите, я покажу вам. У меня это хранится, хотя, честно говоря, каждый раз начинается сердцебиение, когда пересматриваешь все это…

— Я была бы вам очень признательна, господин доктор Мартенс…

— Вы можете взять с собою копию, потом вернете.

— Спасибо… Перед тем, как я начну диктовать вам фамилии…

Адвокат мягко улыбнулся:

— Перед тем, как вы начнете диктовать фамилии, я все же обязан сказать свои условия… Возможно, вас не устроит мой тариф… Я дорогой правозащитник… Словом, вы будете обязаны выплатить мне — в случае успеха нашего дела — пятую часть той суммы, которую вам перечислят из Мюнхена. Понятно, вы оплачиваете мои расходы по поездкам в американскую зону оккупации, перепечатку необходимых документов, телефонные переговоры и аренду транспорта. Полагаю, сумма может вылиться в три, а то и четыре тысячи долларов. Естественно, я не включаю сюда деньги, которые вам придется внести в суд, — если дело дойдет до процесса, — для вызова свидетелей, их размещения в отелях и питания, это еще две, три тысячи… Боюсь, что расходы съедят значительную часть тех денег, которые м ы выручим за ваш дом…

— У меня есть и яхта…

— Я понимаю. Но ведь вместо дома вам надо купить какую-то квартиру? Словом, я ознакомил вас с моими условиями. Они вполне корректны… Если бы дело не было связано с мщением нацистам, я бы запросил больше.

• Предыдущая
• 14/133
• Следующая