Экспансия – I - Семенов Юлиан Семенович - Страница 40

• Предыдущая
• 40/143
• Следующая

Эрл Джекобс оказался крупным, высоким человеком; стрижен бобриком, сразу видно, американец; глаза очень синие, в опушке длинных черных ресниц (такие бы женщине, подумал Штирлиц); кожа на лице гладкая, лоснящаяся даже, видимо, каждое утро получал массаж после бритья; единственно, что дисгармонировало с той мягкой женственностью, что определяло лицо Джекобса, был нос, истинно боксерский, круто переломанный в переносье и чуть свернутый влево.

— Рад вас видеть, доктор Брунн, — сказал он, легко поднявшись из-за стола. — Кемп прожужжал мне про вас уши. Хотите выпить?

— Нет, спасибо, ваши люди поят меня второй день, хватит.

— Мне приходится пить каждый день и — ничего. Неужели когда-нибудь и я произнесу такую ужасную, истинно возрастную фразу: «я пью второй день, хватит»?! Брр! Страшно подумать! А кофе?

— С удовольствием.

Джекобс отошел к камину, там у него стояла кофемолка и маленькая электроплита с медными турочками. Споро и красиво, как-то по-колдовски, он начал делать кофе, объясняя при этом:

— В Анкаре мне подарили рецепт, он сказочен. Вместо сахара — ложка меда, очень жидкого, желательно липового, четверть дольки чеснока, это связывает воедино смысл кофе и меда, и, главное, не давать кипеть. Все то, что закипело, лишено смысла. Ведь и люди, перенесшие избыточные перегрузки — физические и моральные, — теряют себя, не находите?

— Дамасскую сталь, наоборот, закаливают температурными перегрузками.

Джекобс обернулся, мгновение рассматривал Штирлица, прищурив свои голубые глаза (у наших северян такие же, подумал Штирлиц, у владимирцев и поморов), потом усмехнулся:

— Я вас возьму на работу, несмотря на то что вы перенесли температурные перегрузки, судя по всему, немалые. Про дамасскую сталь ввернули весьма кстати. Я страдаю излишней категоричностью, не взыщите. Идите сюда, выпьем здесь, тут уютнее.

Штирлиц неловко поднялся, замер, потому что спину пронзило резкой болью, помассировал поясницу и медленно подошел к низкому столику возле камина, где чудно пахло кофе, совершенно особый запах, действительно, чеснок в турочке — любопытно, если когда-нибудь у меня снова будет свой дом, обязательно попробую.

— Ну, как? — спросил Джекобс. — Вкусно?

— Замечательно, — ответил Штирлиц. — Когда разоритесь, не умрете с голода — есть вторая профессия. А меня возьмете посудомойкой.

— Сговорились. Но пока что я беру вас на должность эксперта. Как понимаете, переводчики мне не нужны, каждый работник фирмы говорит на двух или трех языках, иных не держим…

— Мои будущие функции?

— Странный вопрос. Мало-мальски серьезный европеец начал бы с разговора не о функциях, но с того, сколько ему будут платить.

— Значит, я японец, — усмехнулся Штирлиц. — Да и потом, в моем положении сколько бы мне ни уплатили, я буду благодарен.

— Пятьдесят долларов в неделю? — смешливо спросил Джекобс. — Устроит?

— Спасибо. Устроит.

— Хм… Забавно… Значит, остальное вам будет доплачивать Грегори?

— Кто?

— Я не знаю, каким именем он вам представился… Ну, тот человек, который кормил вас сегодня утром на базаре пульпой и тортильей.

— Он назвал себя Полом.

— Да, он и есть Пол. Странно. Вообще-то он заместитель резидента в Испании, чаще называет себя Грегори.

— Такой высокий, круглоглазый? Ездит на…

Джекобс перебил:

— Да, да, на голубом «форде», это он.

— О доплате он мне не говорил…

— Проказник. Хочет получать все, не вложив ничего. Он будет зарабатывать себе лавры, а платить вам придется мне. Я не согласен.

— Что ж, логично.

— Я тоже хочу получать свои дивиденты с того человека, которому плачу. Это справедливо, согласитесь?

— Согласился.

— О чем он вас просил?

— О сотрудничестве.

— Ну, это понятно, что не о войне. Вы разгромлены, что вам остается делать, как не сотрудничать? При том, что Пол сукин сын, человек он тактичный. Вполне мог заменить слово «сотрудничество» на приказное «служить».

— Я бы отказался.

— Положим.

— Я бы отказался, — повторил Штирлиц.

— Как вы попали в Испанию? — ломая тему разговора, спросил Эрл Джекобс.

— Вас не знакомили с моим досье?

— В общих чертах. Люди разведки всегда недоговаривают. Еще кофе?

— С удовольствием… Я оказался здесь после краха рейха.

Джекобс налил Штирлицу еще одну чашку и лишь после этого отчеканил, причем лицо его стало другим, собранным, морщинистым, никакой женственности:

— Послушайте, доктор… Вы можете интриговать с коллегами из бывшего ОСС, но у меня вы теперь служите, и всякого рода завуалированные ответы я вправе расценивать, как нелояльность по отношению к фирме.

— Я уже служу? — поинтересовался Штирлиц. — Все соответствующим образом оформлено?

Лицо Джекобса вновь изменилось, помягчало, он хлопнул себя по лбу, и это был первый наигранный жест за все время разговора.

— Черт, я виноват, простите! — Джекобс поднялся, отошел к столу, вернулся с листком бумаги, протянул Штирлицу. — Это обязательство, которое дает фирме каждый вновь поступающий.

Штирлиц достал очки (зрение после ранения испортилось, дальнозоркость, две диоптрии), прочитал текст: «Я……, поступая на работу в фирму ИТТ (Испания), обязуюсь честно, искренне и правдиво выполнять возложенные на меня функции. За всякую нелояльность по отношению к ИТТ (Испания) я готов нести ответственность в тех пределах, которые определяются уставом предприятия и соответствующими статьями трудового и уголовного кодекса страны проживания».

— Это надо подписать? — спросил Штирлиц.

— Неграмотные ставят отпечаток пальца, — ответил Джекобс. — Вы — грамотный? Тогда впишите свою фамилию. Думаю, лучше поставить ту, которая теперь у вас в паспорте.

Штирлиц поставил свою фамилию там, где было многоточие, и расписался.

— Спасибо, — сказал Джекобс, забирая у него листок. — Ну, а сейчас, пожалуйста, расскажите, как вы попали в Рим? Вы ведь попали именно туда после краха рейха?

— В Берлине меня прошил автоматом русский… Это было тридцатого апреля…

— А не первого мая?

— Возможно. Мне-то казалось, что это было тридцатого апреля. Что было дальше, я не знаю, потерял сознание. В Риме мне дали ватиканские бумаги, а потом переправили сюда.

— Кто переправил?

— Я не знаю этих людей. Видимо, СС. Или партия…

— Почему вам была оказана такая честь? В той суматохе, которая тогда царила в Берлине, это выглядит странным.

— Меня спасло то, что я был в форме. Мое звание — штандартенфюрер, это достаточно высокое звание, меня обязаны были спасать, мы, немцы, люди субординации и долга. Это для вас важнее то, сколько золота у человека в банке, нежели, чем на погонах.

— Исправим.

— Попробуйте.

— О чем вас просил Пол?

— О том, чтобы я выполнял все то, что вы мне поручите.

— А еще?

— Его интересовал мистер Кемп.

• Предыдущая
• 40/143
• Следующая