ТАСС уполномочен заявить - Семенов Юлиан Семенович - Страница 64

• Предыдущая
• 64/69
• Следующая

— Оля, — сказал Константинов и полез за новой сигарой, — вам будет очень совестно смотреть в глаза людям, если вы откажете нашей просьбе — выехать сейчас с товарищем Гавриковым к колоннаде и вернуться обратно. Ни о чем другом мы вас не просим.

— Я не поеду.

— Какой вопрос вы хотели задать Дубову?

— Я бы посмотрела ему в глаза и спросила: «Это правда, Сережа?» И все. И он ответит мне, что все это ложь.

— И вы поверите его слову и не поверите нашим доказательствам?

— Смотря какие доказательства.

— Радиограммы из шпионского центра, например.

— Покажите.

Константинов достал из стола папку, нашел среди расшифрованных ту, в которой Дубова просили выслать данные на Ольгу, протянул ей лист бумаги:

— Это про вас. По-моему, вопрос о девичьей фамилии матери и бабушки не я задал вам первый, а Дубов. Только он это сделал ловчее — пригласил в загс.

В 18.30 мимо «Дубова», который ковырялся в моторе «Волги» возле колоннады Парка культуры, проехал Лунс. Оля медленно посмотрела на часы, потом на номер и заплакала; тело ее и лицо были неподвижны, только из глаз катились горошины слез, по-детски крупные.

Утром во вторник в 7.15 разведцентр ЦРУ вышел на связь. Шифровка, адресованная «Умному», гласила:

Константинов поднял глаза на Гмырю:

— Выманить-то их мы выманили, а вот где же этот чертов объект «Дети»?

Ольга Вронская ответить на этот вопрос не смогла, сколько ни возил ее по Москве Гавриков.

— Если мы за сегодняшнюю ночь и завтрашний день не вычислим этот проклятый объект, — сказал Константинов, собрав у себя чекистов в полночь, — грош нам всем цена. Зотова погубим, а уж Виталия — тем более…

«Часов шестьдесят уже прошло, — думал он, лежа на узенькой койке в темной камере. — Так что часов через двенадцать меня так или иначе поведут на допрос, дольше они не могут держать меня, слишком уж все скандально».

Он пошевелил пальцами — пока еще не затекли, хотя наручники были тонкие, тесные, врезались в кожу.

«Глэбб перебрал, — неторопливо думал Славин. — Он перебрал дважды: с Зотовым, когда насовал ему в дом помимо передатчика еще и шифротаблицы, и со мною, выведя меня на убитого Лоренса. Но неужели Пол Дик заодно с ним? Может быть, все может быть, он спивается, а пьющие люди теряют грань между честностью и грязью, это только гений может выдержать и не превратиться в животное, а Пол не гений. Или они задействовали его, как декоративную фигуру? Ладно, бог с ним, только б все прошло в Москве — тогда будет порядок, тогда они получат такую дулю, что закачаются. Конечно, Дубова они взяли на Пилар. Она, видимо, хорошо работает, расслабляет, обволакивает — и к тому же умна, ей бы на сцену. А тут не проживешь сценой, нищета полнейшая. Лоренса убрал он, Глэбб, он хочет взять лавры себе одному. И себе одному оставить Дубова. Нет, все-таки он человек не умный. Профессионал, работает четко и смело, но перебирает. Как их реклама. Постоянный перебор. Хотя действует: так уж они устроены, привыкли за сто лет. Занятно, что они мне предложат? Они ведь что-то обязаны предложить. Перевербовку? Наивно. Доказательства по убийству Лоренса? Их нет. Я стоял около двери? Да. Стучался? Да. Но моих пальцев на ручке нет. Хотя Глэбб может поменять ручки — снять с моей двери и привернуть к апартаменту Лоренса. Интересно, кто будет оплачивать мой номер? — Славин даже засмеялся этой мысли. — Я предъявлю Глэббу иск. Пусть мой номер оплачивает ЦРУ, я позволю обыграть это их газетчикам. Как, интересно, Глэбб прореагирует на фотографию Пилар с Зотовым? Он испугается, он решит, что я смог записать весь их разговор, хотя они обследовали квартиру Зотова дважды и насовали ему свою аппаратуру. Но они не отпустят Зотова до тех пор, пока все не решится в Москве. Если наши возьмут ЦРУ с поличным, они завертятся, как белки. Надо продержаться. Это ужасно, то, что я думаю сейчас, но слава богу, что Зотов пока еще так плох. Будь ему лучше, они бы устроили шоу, а он не знает, как они это умеют делать, а они бы прокрутили ему наш разговор о том, что здесь о поставках знал только он один, а что он ответит? Я не знаю, что он врежет. Почему же они не ведут меня на допрос, пора ведь. Что они мудрят?»

…На допрос его не вызвали — в камеру пришел Стау.

— Господин Славин, наш разговор будет носить профессиональный характер.

— Это как понять?

— Это понять так, что вы лучше других отдаете себе отчет: игра проиграна.

— Какая именно?

— Ваша.

— Знаете, я с вами говорить не стану. Я буду объясняться с вами в присутствии нашего консула.

— Убеждены, что поступаете правильно?

— Абсолютно.

— Хорошо, консул ждет в комнате свиданий. Пойдемте. У вас — я последний раз спрашиваю — нет желания обратиться ко мне с просьбой? Я гарантирую выполнение любой вашей просьбы, ибо мои друзья считают вас высоко серьезным человеком, а таких людей ценят, не так ли?

— Именно так. Пошли.

Тюремные коридоры были освещены ярко, до того ярко, что у Славина после заключения в полутемной камере заломило глаза.

— Факт ареста ставит точку на вашей карьере, — сказал Стау. — Вы отдаете себе в этом отчет?

— Почему? Тюрьма — неплохое времяпрепровождение для пишущего человека. Будет о чем поразмыслить на свободе.

— Господин Славин, ваша карьера кончена, мы же знаем, как в КГБ относятся к тем, кто побывал у нас…

— И как же?

— Я отдаю должное вашей манере себя вести, я поэтому еще раз предлагаю вам встречу не с консулом, а с кем-нибудь из ваших умных и деятельных знакомых.

— Сколько они мне положат?

— Простите?

— Сколько я получу денег за то заявление, которого от меня ждут?

— Во-первых, вы еще не знаете, какое заявление от вас ждут. Улики слишком тяжелы, господин Славин, и нам выгоднее ваше молчание. Понятно? Чем плотнее вы будете молчать, тем легче нам провести то, что мы намерены провести. Это очень трудно — вывести вас из игры. Это будет стоить вам памяти, господин Славин, тогда вас увезут отсюда и положат вам, как вы изволили сказать, столько, сколько платят человеку, оказавшему серьезную услугу.

— Примерно? Тысяч сто?

— Можно передать эти ваши слова как условие?

— Господин Стау, даже если вы записали эти мои слова, не торопитесь передавать их как условие — можете оказаться под ударом.

— То есть?

— Я сказал все, что мог сказать.

Консул в комнате был не один — рядом с ним сидели представитель прокуратуры и чиновник министерства иностранных дел.

— Здравствуйте, Виталий Всеволодович, — сказал консул. — Мы уже заявили протест по поводу вашего незаконного задержания. МИД разрешил нам встречу в присутствии прокурорского работника. Что вы можете сказать по поводу случившегося?

— Мне пока нечего заявить.

— То есть?! — удивился консул.

«Не торопись, друг, не торопись, — подумал Славин. — Ты настройся на меня. Не торопись думать свое, ты старайся мое запомнить, тогда-то и получится наше».

— Я не согласен с арестом, — медленно ответил Славин.

— В ряде здешних газет, особенно в «Пост», появились статьи о том, что полиция имеет доказательства вашей вины в деле некоей советской шпионской группы. Что вы можете сказать по этому поводу?

• Предыдущая
• 64/69
• Следующая