Пресс-центр - Семенов Юлиан Семенович - Страница 13
- Предыдущая
- 13/101
- Следующая
— Да! — яростно, словно продолжая спор с женой, крикнул Бреннер в замысловатую трубку, формой напоминавшую ему японку в кимоно. — Кто?!
— Добрый день, можно попросить месье Бреннера?
Он быстро передал трубку жене.
— Спроси, кто говорит, и скажи, чтобы оставили свой номер, я в ванной…
— Алло, — пропела Мишель. — Что передать месье Бреннеру? Он в ванной…
— Передайте, что звонит Дмитрий Степанов, мы провели вместе вчерашний вечер.
— Вечер? — поюще усомнилась Мишель. — Он вернулся домой в пять утра.
«Родные мотивы, — усмехнулся Степанов, — видно, я несколько подвел коллегу, мы действительно расстались в полночь…»
— Нам было так весело, мадам Бреннер, что я потерял счет времени.
Мишель закрыла мембрану ладонью и шепнула мужу:
— Какой-то Стефа… Очень плохо говорит по-французски…
Бреннер взял у нее из рук трубку.
— Привет вам, Степанов… Простите, я от всех скрываюсь… Очухались после вчерашнего?
Степанов перешел на английский:
— Я вас не очень подвел своим звонком?
— Меня уже нельзя подвести — я давно занес ногу над пропастью, любимые подталкивают, но я пока что балансирую, нелепо размахивая руками…
Степанов усмехнулся.
— Вам не приходилось читать «Молитву для людей среднего возраста», рекомендованную англиканской церковью?
— Нет.
— Там есть прекрасный постулат: «Сохрани мой ум свободным от излияний бесконечных подробностей».
— Приобретаю.
— Постулаты не продаются. Их пишут для того, чтоб распространять бесплатно… Пропаганда…
— Тогда давайте все, что у вас есть из этого англиканского пропагандистского арсенала…
— Могу. Мне, например, нравится такая заповедь: «Я уже не смею просить о хорошей памяти, но лишь припадаю к стопам твоим с просьбой не делать меня самоуверенным, а потому смешным, при встрече моей памяти с чужой». Или, например: «Я не умею быть святым, ибо жизнь с иными из них слишком трудна для нормального человека, но желчные люди — одна из вершин творений дьявола».
Бреннер посмотрел на Мишель с тоской, покачал головой и потянулся за сигаретой.
— Слушайте, — сказал между тем Степанов, — у меня к вам вопрос…
— Пожалуйста…
— Вам имя журналистки Мари Кровс ничего не говорит?
— Это левачка, которая сидит в Шёнёф?
— Да.
— Любопытная девка.
— Может быть, выпьем кофе?
— Хорошо, в пять часов у Пьера, в Латинском квартале.
…Однако в пять часов Бреннер не пришел в кафе; к Степанову подплыл официант Жобер, доверительно и ласково положил холеную ладонь на плечо гостя, низким басом, глухо покашливая, сказал:
— Месье Бреннер просил передать, что у него чрезвычайно важное дело, он не может приехать и, если ваш вопрос не терпит отлагательства, ждет вас к себе в редакцию что-то к девяти вечера, он полагает к этому времени высвободить тридцать минут, а кофе вам приготовит его секретарь, жирная шлюха с блудливыми, как у мартовской кошки, глазами… Я убежден, она тайно плюет в его кофе, потому что он перестал с ней спать после того, как она раздалась, словно винная бочка… Что-нибудь выпьете?
— Нет, спасибо, — ответил Степанов. — Я немного поработаю. Пожалуйста, принесите мне еще стакан воды.
Жобер томно вздохнул и отплыл к стойке — открывать «минераль».
Степанов достал из кармана маленький диктофончик, включил его и, завороженно разглядывая красную моргающую точку индикатора, начал неторопливо диктовать, ловя себя на мысли, что профессия, то есть постоянная работа со словом, выработала в нем какое-то особое, осторожное отношение к фразе произнесенной; воистину, вылетел воробей — не поймаешь, хотя он отдавал себе отчет, что пленку можно просто-напросто стереть, слово исчезнет, будто и не было его, но такова уже природа профессии, видимо, человек делается ее подданным, особенно если эта профессия стала счастьем, трагедией, судьбой.
Степанов хотел надиктовать для себя набросок плана действий на ближайшие дни, выделить те вопросы, связанные с делом Лыско и Кровс, которые показались ему наиболее интересными — кое-что он успел узнать, позвонил коллегам из Рейтер, ТАСС и Юнайтед пресс интернэшенал, — но неожиданно для самого себя начал рассказывать красному индикатору совсем о другом: о детях, Плещеевом озере и Пицунде, когда там собираются его друзья…
15
12.10.83 (17 часов 12 минут)
"Центральное разведывательное управление
Майклу Вэлшу
Строго секретно
Через час после того, как в Гаривас пришло сообщение о самоубийстве Грацио, президент Санчес собрал экстренное заседание кабинета, как только что сообщил агент Серхио.
Санчес начал с того, что предложил почтить память «убитого» Грацио вставанием и минутой молчания.
Затем он сказал, что это «преступление есть первое в числе тех, которые, видимо, спланированы как против самостоятельно мыслящих бизнесменов Европы, не поддающихся нажиму военно-промышленных многонациональных корпораций, так и против режимов, отстаивающих свою самостоятельность и национальную независимость». Он подчеркнул далее, что с гибелью Грацио «вопрос об энергопроекте и займе под это гигантское — в масштабах Гариваса — предприятие поставлен под удар. Все мои попытки снестись с Фрицем Труссеном, который, в принципе, не отвергал возможность своего участия в финансировании проекта, пока что безрезультатны. Так же безрезультатны были и попытки снестись с представителями Грацио на биржах, Уфером и Бланко; телефоны молчат, секретари не дают ответа, где их можно найти. Я опасаюсь удара по тем акциям на бобы какао, которые мы выпустили под заем Грацио. Я опасаюсь финансового кризиса, который может разразиться в ближайшие часы. В какой мере мы готовы к такого рода испытаниям?».
Первым выступил директор радио и телевидения, посоветовав Санчесу обратиться к нации по поводу случившегося. Его поддержал министр финансов. Однако министр обороны майор Лопес предложил воздержаться от выступления, «в котором Санчес обязан выразить мнение кабинета», но предложил «ввести военное положение в стране и вывести из казарм армию, заняв все стратегически важные узлы в городах, на побережье и вдоль сухопутных границ». Министр общественной безопасности Пепе Аурелио резко возражал майору Лопесу, считая, что такого рода мера вызовет панику и может привести к непредсказуемым последствиям. «На севере будут рады подобным жестам правительства, — заключил шеф сил безопасности, — ибо это позволит начать кампанию по поводу неустойчивости положения в Гаривасе, „угрозы“ национальным интересам Штатов, которые, конечно же, обязаны быть защищены не только всеми возможными дипломатическими демаршами, но и морской пехотой». Адъютант Санчеса по военно-морским силам капитан Родригес открыто заявил, что считает миллиардера с Уолл-Стрита Барри Дигона повинным в настоящем кризисе, ибо «американский финансист развернул активную деятельность в Гаривасе, особенно в течение последнего месяца». Он предложил выступить в печати с резкой критикой северного соседа и тех его представителей в лице миллиардера Барри Дигона, которые в своих узкокорыстных целях мешают развитию нормальных отношений между двумя странами. Министр иностранных дел высказался против такой позиции, заявив, что правительство не располагает документами по поводу незаконной деятельности людей Дигона, это может привести к еще более серьезным осложнениям с администрацией Белого дома, чутко реагирующей на то, как затрагиваются интересы Уолл-Стрита в Центральной Америке.
Министр энергетики и планирования Энрике Прадо считал, что необходимо немедленно отправить делегации в Вашингтон, Мадрид, Бонн и Москву, чтобы на местах внести предложения о финансировании энергопрограммы, если после гибели Грацио его концерн откажется проводить линию покойного.
В заключение Санчес задал вопрос: «Не настало ли время объявить о вооружении народа, создании народной милиции и одновременно обратиться в Международный валютный фонд с просьбой о немедленной помощи — на любых условиях, под самые высокие проценты?»
Мнения членов кабинета разделились.
Санчес предложил провести следующее заседание правительства завтра утром, когда, по его словам, «мы получим более или менее полную информацию от наших послов в Европе и Северной Америке».
Резидент Роберт Бош".
- Предыдущая
- 13/101
- Следующая
