Горение. Книга 3 - Семенов Юлиан Семенович - Страница 57

• Предыдущая
• 57/88
• Следующая

– Господин Лопухин, – сказал Чернов, подвигая гостю стакан с чаем,

– во-первых, мы благодарны вам за то, что вы решились на эту встречу. Во-вторых, мы должны сразу же заявить, что являемся членами революционного суда, который создан по решению ЦК для разбирательства обвинения Азефа в провокации – после того как вы якобы встретились в поездке с Владимиром Бурцевым. И, в-третьих, отдаете ли вы себе отчет в том, что ваши показания могут быть преданы гласности и, таким образом, вы можете подвергнуться гонениям в России?

– С Бурцевым я действительно встречался, – ответил Лопухин, словно бы превозмогая самого себя. – Вы правы, в поезде он подсел в купе около Кёльна… Что касается моей судьбы после возвращения на родину, то пусть вас это не обременяет: время обниматься и время уклоняться от объятий, моя забота, моя, не ваша. Словом, я готов ответить на вопросы. Приобщите, кстати, к делу мое письмо Столыпину, я его отправил перед выездом.

– Благодарю, – ответил Чернов, сглотнув сухой комок в горле; было видно, как он волновался, начиная разговор; какой-то момент Савинкову даже казалось, что Виктор Михайлович был бы несказанно рад, откажись Лопухин давать развернутые показания, – тогда дело Азефа можно прикрыть за недостаточностью доказательств. – Вы можете повторить под присягой, что член ЦК и руководитель боевой организации Азеф был вашим агентом?

– Он не был агентом. Если бы он был агентом, я бы не стал открывать вам его имя. Агент есть лицо, освещающее преступную, антиправительственную деятельность запрещенных организаций. Ни одна политическая система не в состоянии обойтись без такого рода институции. Я называю Азефа провокатором, двойником, изменником: вас он предавал тайной полиции, а сановников убивал, чтобы держаться на плаву в вашей среде. Азеф – это исчадие ада.

– Вы знали, что Азеф готовил акт против Плеве? Великого князя?

– Да, но он заверял, что это игра.

– Он вам сообщал об этом?

– Да.

– Вы можете представить суду хоть один документ, написанный им собственноручно?

– Когда я прочитал первое разоблачение Бурцева, мне захотелось пересмотреть личный формуляр Азефа в департаменте. Как вы понимаете, у меня остались кое-какие связи. Мне удалось прийти туда ночью; открыл шкаф, где хранились дела «коронной агентуры» – Азеф относился к этой категории провокаторов. Однако, к вящему удивлению, его дело исчезло, никаких следов. Во всяком случае, я твердо помню, что получил от него письмо из Германии: «В Россию едет Егор Сазонов для постановки акта, установите за ним самое пристальное наблюдение».

– За Егором действительно смотрели с первой минуты, как он оказался в России, – заметил Савинков, обернувшись к Чернову.

– Почему Сазонов не был арестован? – спросил Зензинов. – Если вы получили сообщение, что едет опасный бомбист, отчего департамент, поставив за ним слежку, не арестовал его? Вы знали, что он едет в Россию не в крокет играть, а, жертвуя жизнью, взрывать бомбу, приводя в исполнение приговор над одним из высших сановников царского правительства. Как же вы оставляли бомбиста на свободе?

– Мы имели заверения от Азефа, что акт не будет приведен в исполнение. Можно было арестовать одного человека, но мы бы упустили сеть. Вы ведь никогда не действовали в одиночку.

– Вы знали от Азефа про всех участников акта?

– Это вы Азефа спросите. Он отдавал департаменту обычно три-четыре имени, остальных предлагал искать самой полиции.

– Скажите, – спросил Савинков, – а Слетова он вам тоже отдал?

– Кого? – Лопухин наморщил высокий лоб, тронув холеным безымянным пальцем чуть вдавленный висок. – Слетова? Боюсь ввести вас в заблуждение. Кого-то я приказал задержать на границе, потому что Азеф сообщил, что едет курьер с грузом динамита.

– Это Слетов, – тихо заметил Чернов. – Брат моей жены. Азеф называл его «Лелюшок». Вам известно, что его забили почти до смерти во время допросов?

– Если бы мне доложили это, я бы предал ответственных лиц суду.

– Как вы объясните то, что Азеф, являясь, по вашим словам, провокатором, продолжал получать оклад содержания в департаменте даже после того, как поставил акт против члена царствующей династии Сергея и министра внутренних дел Плеве? – спросил Зензинов.

– Он дал сведения, и эти сведения были правильны. Он выдал нам имена бомбистов, их маршруты. Если бы великий князь Сергей и его охрана, не подчинявшаяся департаменту, выполняли все наши указания, трагедии бы не случилось.

– Случилось бы, – ответил Савинков. – Азеф лично расставил участников акта по точкам, все варианты были предусмотрены.

– Что ж, этими словами вы лишний раз подтверждаете, что он был провокатором, агентом-двойником, – спокойно возразил Лопухин. – Я знал имена большинства боевиков, Азеф писал из-за границы, кто из вас отправляется в Россию, приметы, манеру говорить, одеваться, вести себя в обществе. Только несовершенство нашей секретной службы, хаос, неразбериха, трусость и боязнь принимать самостоятельные решения привели к трагедиям. Если бы такой информацией обладала здешняя полиция, все бомбисты были бы схвачены загодя.

– Сколько вы платили Азефу? – спросил Чернов.

– Постоянного оклада мы ему не платили. Он получал деньги в зависимости от эффективности работы; порою требовал две тысячи, иногда заведующий заграничной агентурой Ратаев отправлял ему пятьсот, семьсот, семьсот пятьдесят рублей… В среднем он получал что-то около тысячи в месяц…

– А кто выдал Савинкова в Севастополе? – спросил Зензинов.

– Он же, Азеф… Я тогда уже был уволен из департамента, но до меня дошло, что Савинкова отдал Филипповский.

Чернов и Зензинов переглянулись; Савинков, хрустнув пальцами, опустил тяжелый подбородок на впалую грудь, поджал губы, закурил, сказал, что хочет выпить.

Зензинов ушел к хозяину и вернулся с бутылкой виски и кувшином холодной воды. Савинков налил полстакана виски, медленно выцедил, к воде не притронулся и, не поднимая головы, глянул на Лопухина:

– Бога ради, извините… Азеф для меня ближе брата… Был ближе брата…

По возвращении в Петербург Лопухина арестовали; предъявили ордер Судебной палаты – обвинение в разглашении служебной тайны; основание: сообщение парижской прессы о том, что ЦК эсеров назначило суд над Азефом, обвиняя его в провокации; главным свидетелем обвинения назван именно он, Лопухин.

… Азеф теперь не выходил из дома; любимую свою, толстую немочку, отправил из Парижа в Берлин; с тоской смотрел из окна на бульвар, на голые стволы платанов, на женщин, что несли в сумках снедь, на бистро напротив его подъезда, куда то и дело заходили веселые люди, о чем-то переговариваясь, раскованные, быстрые в движениях, ловкие…

Когда девочка, в которую он был влюблен, назвала его «бегемотом» и рассмеялась ему в лицо в ответ на робкое предложение гимназиста сходить в синема, он впервые сказал себе: «Я стану таким человеком, которому не будет мешать внешность. А таким человеком является тот, кто обладает властью и деньгами». Неужели судьба определяется уже в детстве, подумал Азеф с горечью; неужели человек с младенчества несет в себе мистическую предопределенность всей жизни?!

Я должен объяснить на суде… Некрасов, дабы сохранить «Современник», проигрывал деньги палачу Дубельту, поддерживая с ним дружество; я был вынужден бывать в салонах, – где иначе черпать информацию?! – откуда я знал, что рядом со мною был Лопухин?! Его портреты в газетах тогда не печатались, барин и барин, мне-то какое дело?!

Нет, возражал он себе с пустым, холодным отчаянием, это не довод. Они скажут, что я должен был получить санкцию ЦК. Дурак, дурак, дурак! И надо было это сделать, надо! Сразу же после акта против Плеве! Накануне убийства великого князя! И волки сыты, и овцы целы…

Колокольчатый звонок в прихожей раздался вечером, когда стемнело уже; он ждал этого звонка, готовил себя к нему, но сейчас, дождавшись, ощутил, как ослабли ноги; поднялся с трудом; хрипло сказал жене:

– Открой. Это они.

• Предыдущая
• 57/88
• Следующая