Горение. Книга 1 - Семенов Юлиан Семенович - Страница 64

• Предыдущая
• 64/125
• Следующая

… Шевяков выпил рюмку холодной водки, скомкав, бросил салфетку на стол, вопросительно посмотрел на прокурора, начальника тюрьмы и еще нескольких приглашенных наблюдать казнь.

Прокурор, словно бы поняв Шевякова, щелкнул крышкой золотых часов:

— Еще пять минут.

— Продляете удовольствие? — спросил Шевяков, цыкнув зубом.

Прокурор посмотрел на него с испуганным интересом.

— Наоборот, — ответил он, — оттягиваю ужас.

— Или мы — их, или они — нас, — ответил Шевяков. — Еще по одной, господа? Посошок, как говорится…

Один из молодых гостей, прапорщик, видимо чей-то «сынок», защелкал суставами пальцев, стараясь скрыть дрожь в руках.

— Почему казнят ночью?

— Днем двор занят, — ответил начальник тюрьмы деловито. — Да и арестанты могут к окну подлезть. Они ведь что делают: один нагибается, а другой ему на спину лезет. И смотрят, озорники.

— Стрелять надо, — заметил Шевяков, разливая водку в длинные рюмки.

— А — нельзя, — ответил тюремщик, обгладывая куриную ножку, — специально в параграф внесен запрет: вдруг срикошетит пулька? Металлу-то много, да и камни у нас чиркающие…

— Это как? — не понял Шевяков.

— Чирк-чирик, — рассмеялся начальник тюрьмы, — это моя внучка говорит, когда головки спичек отскакивают.

— Ну, с богом, — вздохнул Шевяков. — Господин прокурор, допивайте! Жена, так сказать, не забранится, на работе были, так сказать. Пошли, милостивые государи.

Он первым шагнул в серый провал гулкого тюремного двора, увидел в рассветных сумерках шеренгу расстрельщиков, Грыбаса, который медленно шел к стене, и раздраженно обернулся к начальнику тюрьмы:

— Ну, что он так копается?! Побыстрее нельзя?

Начальник тюрьмы кашлянул в кулак:

— Волокут только в том случае, ежели дерется.

Мацей Грыбас подошел к стене сам, отстранив жандармов, что шли по бокам, шагнул к расстрельщикам и выдыхающе крикнул в пустой тюремный двор:

— Прощайте, товарищи!

— Арестанты проснутся, — покачал головой прокурор, — прикажите, чтоб скорей палили!

… Когда тело расстрелянного Грыбаса перенесли в камеру, Шевяков с жадным, темным интересом заглянул в лицо казненного. Он глядел мгновенье, потом, заметив что-то одному ему понятное, сказал:

— Ничего… Теперь другие поостерегутся газетки печатать…

— Угодно ли вам будет, — медленно проговорила Роза Люксембург, стараясь не смотреть в лицо Гуровской, — дать нам показания? Мы, — повысив голос, словно почувствовав возражение Гуровской, продолжала Люксембург, — не есть партийный суд, но приглашены вы сюда для того, чтобы быть опрошенной в связи с возникшими против вас подозрениями.

— В чем меня подозревают?

— В провокации.

— Это по меньшей мере смешно! Нелепо…

— Угодно ли вам дать объяснения? — не меняя голоса, настойчиво повторила Люксембург.

— Я готова ответить на все вопросы.

— Пожалуйста, Юзеф.

Дзержинский пересел на свободный стул, ближе к Гуровской, и спросил:

— Когда вы вернулись из Парижа?

— Из Парижа? Я только что из Варшавы! Вот телеграмма, вы ж сами меня вызвали, товарищи!

— Я спрашиваю, когда вы были в Париже перед отъездом в Варшаву?

— Это какая-то ошибка!

— По чьему поручению вы были в Париже? — повторил Дзержинский.

Гуровская заставила себя улыбнуться:

— Юзеф, о чем вы?

— Я спрашиваю, — повторил он, — зачем и по чьему заданию вы ездили в Париж?

— Я не была в Париже.

— Это правда?

— Честное слово! Это какой-то вздор, откуда деньги? Зачем мне туда?!

— Хорошо. Ответьте, пожалуйста, сколько времени вы жили в гостинице «Адлер»?

— Две ночи.

— Это правда?

— Ну конечно же правда.

— Это ложь. Во-первых, вы ездили в Париж. Поездом номер семь, четырнадцатого числа, в вагоне второго класса, место пятое. Во-вторых, в гостинице «Адлер» вы прожили в общей сложности шестнадцать дней.

— Да нет же…

Дзержинский достал из кармана копии счетов и положил их на стол.

— Можно познакомиться, товарищи. Билет был заказан из гостиницы, копия заверена.

Гуровская достала из сумочки папиросы, как-то странно покачала головой и, наблюдая за тем, как счета передавали из рук в руки, силилась улыбаться.

Когда Дзержинский протянул ей счета, Гуровская мельком только взглянула на них и сказала негромко:

— Ну, хорошо. Да, я жила в «Адлере»… Ездила в Париж. Но вправе ли вы из-за минутного увлечения, страсти обвинять меня в провокации?

— Простите, не поняла, — Люксембург нахмурилась. — Вы очень сумбурно сказали.

Я увлечена человеком… Он снял мне этот номер, к нему я, и ездила в Париж.

— Где вы там жили? — спросил Дзержинский,

— В Париже?

— Да.

— Возле Этуаль.

— В отеле?

— Да.

— Название.

— Этого я сейчас не помню.

— Опишите отель и номер, в котором вы жили.

— Маленький номер, на четвертом этаже, под крышей. Дзержинский перебил ее:

— Пожалуйста, говорите правду. Если объект страсти вам снимал роскошный номер в «Адлере», то отчего в Париже он поселил вас на четвертом этаже, под крышей?

— Боже мой, — тихо сказала Гуровская, — зачем я вам лгу? Товарищи, я должна сказать правду…

Дзержинский почувствовал, как страшное напряжение в теле сменилось расслабленным ощущением усталости.

— Я очень ждал этого.

— Да, я открою вам правду, — продолжала Гуровская, не услыхав, видимо, Дзержинского, потому что сказал он очень тихо, скорее для себя. — Неверное понимание корпоративности толкнуло меня на ложь. Я знаю, в каких стесненных финансовых обстоятельствах живет руководитель партии, товарищ Люксембург, Юзеф, все вы. А мой друг Владимир Ноттен… Нет, нет, не он, а я заключила договор с издательством «Розен унд Шварц» на публикацию его книги «Рассказы о горе». Я получила деньги. Я… Мне стыдно сказать про это. Я всегда жила в нищете… Мне захотелось хоть месяц позволить себе… Я понимаю, что вы вправе теперь лишить меня своего доверия, я понимаю, что…

— Значит, никакой «страсти» у вас не было? — потухшим голосом спросил Дзержинский; все то время, пока Гуровская говорила, он ждал правды.

— Была и есть — Влодек Ноттен.

— Почему он спокойно работает у вас на гектографе, а ряд других типографий провалены?

— Вы не вправе оскорблять Ноттена подозрением, Юзеф! Его статьи и поэмы зовут к революции! — ответила Гуровская.

Дзержинский поднялся, отошел в угол — там, на столике, был графин с водой.

— Где расположено издательство «Розен унд Шварц»? — спросил один из собравшихся.

— Нибелунгенштрассе, восемь. Если хотите, можно сходить к господину Герберту Розену.

Сидевший в углу стола — быстрый, резкий, с подвижным лицом — попросил:

— Опишите дом, в котором помещается издательство.

— Серый, кажется, трехэтажный. На втором этаже, третья дверь налево.

— Что на столе Розена бросилось вам в глаза?

— Я не помню… Ничего не бросилось. Какая-то фарфоровая лампа… Очень большие ножницы.

— Розен вас угощал чем-нибудь?

— Нет. Он предложил кофе — я отказалась.

— Где вы сидели?

— Я? Напротив него.

— В кресле? — продолжал ставить резкие, глотающие вопросы быстрый человек, громыхавший от нетерпенья карандашами, зажатыми в кулаке.

— Кажется… Не помню. Или на стуле.

— Стул с резьбой?

Дзержинский нагнулся к Люксембург и спросил недоуменно:

— Зачем это надо Карлу?

Та шепнула:

— Он знаком с директором издательства Розеном.

Гуровская быстро глянула на переговаривавшихся Люксембург и Дзержинского, стараясь понять, о чем они, не поняла и снова обернулась к допрашивавшему ее:

— Кажется, да. Я не помню…

— Какие кольца на пальцах Розена?

— Я не обратила внимания.

— Цвет костюма?

— Серый. В мелкую голубую клеточку…

Дзержинский не выдержал:

— Карл, не надо обращать наш разговор в судебные словопрения! Здесь нет прокуроров и присяжных поверенных!

• Предыдущая
• 64/125
• Следующая