Следопыт (худ. В. Клименко) - Купер Джеймс Фенимор - Страница 41

• Предыдущая
• 41/113
• Следующая

Продолжение состязаний не представляло большого интереса. Стреляли, правда, неплохо, но требования предъявлялись не бог весть какие, и вскоре зрители разошлись. Сначала отбыли офицеры с женами, за ними потянулись и те, кто поскромнее.

Мэйбл направлялась домой мимо гряды невысоких скал, окаймлявших озеро, покачивая на лентах красивый капор, висевший у нее на пальчике, когда навстречу ей попался Следопыт. Он вскинул на плечо карабин, из которого давеча стрелял, но не было в его движениях обычной легкости беспечного охотника, а глаза угрюмо и рассеянно глядели куда-то вдаль. После того как они обменялись незначительными замечаниями по поводу озера, лежавшего у их ног. Следопыт сказал:

— Джасперу нетрудно было добыть для вас этот капор, Мэйбл!

— Он его честно заслужил. Следопыт!

— Ну конечно, конечно. Пуля пробила картофелину, а больше ничего и не требовалось. Тут большого искусства не нужно.

— Но ведь другие и того не сделали, — запальчиво сказала Мэйбл и сразу же пожалела о своей горячности, увидев, как огорчился Следопыт, причем не столько смыслом ее слов, сколько тоном, каким они были сказаны.

— Верно, верно, Мэйбл, никто этого не сделал, но я не вижу причины отрекаться от таланта, дарованного мне господом богом. Никто не сделал этого там, а вот посмотрите, что можно сделать здесь. Видите этих чаек у нас над головой?

— Конечно, Следопыт, их так много, что трудно их не видеть.

— Нет, вы посмотрите на тех двух, что все время обгоняют друг друга, кружа по поднебесью. А теперь — внимание!

И в то самое мгновение, когда две птицы, летевшие на изрядном расстоянии друг от друга, оказались на одной линии. Следопыт поднял ружье. Грянул выстрел, и пуля пронзила тела обеих жертв. Не успели чайки упасть в воду, как Следопыт залился своим беззвучным смехом — на его честном лице не оставалось больше ни тени обиды или уязвленной гордости.

— Вот это выстрел так выстрел! Жаль только, у меня нет капора, чтобы вам подарить. Да вы спросите у Джаспера! Джаспер вам скажет — ведь более честного малого не найти во всей Америке.

— Значит, Джаспер не виноват, что приз достался ему?

— Нет, Джаспер тут ни при чем. Он старался как мог. Для того, чей промысел вода, а не земля, Джаспер стреляет отлично, а уж лучшего помощника и спутника что на воде, что на земле вы нигде не найдете. Это я виноват, Мэйбл, что Джаспер выиграл приз, хотя, в сущности, какая разница — ведь капор достался той, кому следовало.

— Мне кажется, я поняла вас, Следопыт, — сказала Мэйбл, невольно краснея. — Теперь я понимаю, что это общий подарок — ваш и Джаспера.

— Сказать так — значит обидеть парня. Он выиграл эту вещь и был вправе подарить ее кому хотел. Лучше думайте о том, Мэйбл, что, если бы я выиграл приз, я подарил бы его той же молодой особе.

— Я запомню это, Следопыт, и постараюсь и другим рассказать о вашем искусстве, в котором я убедилась на судьбе злополучных чаек.

— Боже вас упаси, Мэйбл! Рассказывать здесь, на границе, о моем искусстве — это все равно что расхваливать воду в озере или солнце в небе. Всем знакомо мое искусство, и вы только зря потратите слова, как тот француз, который вздумал объясняться с американским медведем.

— Стало быть, Джаспер знал, что вы предоставляете ему преимущество, и воспользовался им? — спросила Мэйбл. Глаза ее затуманились, а на лице легла тень от каких-то невеселых мыслей.

— Я этого не говорил, Мэйбл, мне это и в голову не приходило! Мы часто забываем о том, что хорошо нам известно, когда чего-нибудь страстно домогаемся. Джаспер знает, что мне ничего не стоит попасть в две картофелины влет — вот так же, как в двух чаек, — и что это никому не удается здесь, на границе. Но он был увлечен мыслью о капоре, о том, чтобы подарить его вам, и, может, на минуту переоценил свои силы. Нет, нет, Джаспер — Пресная Вода славный малый, в нем нет и тени какой-то непорядочности. Каждому молодому человеку хочется казаться лучше в глазах хорошенькой девушки.

— Я постараюсь все забыть и запомню только добрые чувства, с какими оба вы отнеслись к бедной девочке, не знающей матери, — сказала Мэйбл, сдерживая слезы, причины которых сама не понимала. — Поверьте, Следопыт, мне не забыть всего, что вы для меня сделали — вы и Джаспер, — и это новое доказательство вашей доброты и чуткости я тоже сумею оценить. Вот брошка, она из чистого серебра, примите ее в знак того, что я обязана вам жизнью или свободой.

— На что она мне, Мэйбл? — спросил озадаченный Следопыт, рассматривая простенькую безделку, лежавшую у него на ладони. — Я не ношу ни пуговиц, ни пряжек, а только ремни и завязки из добротной оленьей шкуры. Вещица приятная, но всего приятнее видеть ее там, откуда вы ее сняли.

— Приколите ее к своей охотничьей рубашке, она будет там на месте. Поймите же, Следопыт, это знак нашей с вами дружбы и того, что я никогда не забуду вас и ваших услуг.

Сказав это, Мэйбл улыбнулась ему на прощание, взбежала на высокий берег и вскоре исчезла за крепостным валом.

Несколько часов спустя Мэйбл Дунхем в глубокой задумчивости стояла на бастионе, откуда открывался вид на реку и озеро.

Был тихий, мягкий вечер. Экспедиция на Тысячу Островов должна была ночью сняться с якоря, но этому могло помешать полное отсутствие ветра. Припасы, оружие, снаряжение и даже вещи Мэйбл находились уже на борту, но собравшийся в путь небольшой отряд все еще оставался на берегу, так как надежд на отплытие куттера было мало.

Джаспер отвел куттер из бухты вверх по реке на такое расстояние, чтобы течение в любую минуту могло вынести его из устья в озеро, но пока он стоял на месте на одном якоре. Назначенные в экспедицию люди, не зная точно, когда можно будет отчалить, лениво бродили по берегу.

После утренних стрелковых состязаний в гарнизоне наступила тишина, и она, казалось, подчеркивала красоту окружающей природы; эта чудесная гармония вызвала в Мэйбл незнакомые ей чувства, хотя, не имея обыкновения раздумывать о подобных ощущениях, она не отдавала себе в них отчета. Все вокруг было прекрасно и дышало покоем, а торжественное великолепие безмолвного леса и неподвижная гладь озера придавали ландшафту своеобразное величие. Впервые заметив, как ослабели узы, связывающие ее с городом и цивилизацией, как изменились ее привычки, пылкая девушка представила себе, что жизнь и здесь, среди такой красоты, тоже могла быть счастливой. О том, в какой мере переживания последних десяти дней, а не только тишина и прелесть этого вечера, помогли Мэйбл прийти к такой мысли, можно сейчас, в начале нашего повествования, скорее догадываться, чем утверждать.

— Чудесный закат, Мэйбл! — раздался над самым ухом нашей героини зычный голос ее дядюшки, да так неожиданно, что она вздрогнула. — Чудесный закат, милочка, конечно, для пресноводного озера, — на море мы бы на него и не взглянули.

— Разве природа не так же прекрасна на суше, как и на море, на озере вроде этого, как и на океане? Разве солнце не светит везде одинаково, дорогой дядюшка, и разве не должны мы возносить хвалу богу за его благость и в этой глуши, на границе, и на нашем родном Манхеттене?

— Девчонку совсем сбили с толку маменькины книжки, хотя едва ли в следующем походе сержант станет таскать за собой в обозе весь этот хлам. Природа везде одинакова! Ты еще, чего доброго, вообразишь, что солдат по натуре ничем не отличается от моряка! У тебя есть родственники среди тех и других, пора бы тебе в этом разбираться.

— Но я подразумеваю натуру человека вообще, дядюшка.

— И я тоже, милочка, натуру моряка и натуру какого-нибудь парня из Пятьдесят пятого или даже твоего родного отца. Сегодня тут происходили стрелковые состязания, я бы назвал их стрельбой в цель. Это совсем не то, что стрельба по плавучей мишени! С дистанции самое малое в полмили мы дали бы по цели бортовой залп из пушек, заряженных ядрами; а картошка, если бы она нашлась на корабле, что весьма сомнительно, осталась бы в котлах у судового кока. Может быть, ремесло солдата и очень почтенно, Мэйбл, но опытный глаз сразу видит множество упущений и непорядков в устройстве здешнего форта. А мое мнение об этой луже тебе известно, хоть и не в моих привычках смотреть на что-нибудь свысока. Ни один настоящий моряк не станет задирать нос, но будь я проклят, если в этом Онтарио, как его называют, воды больше, чем в бачке на судне. А теперь послушай, если хочешь понять, в чем различие между океаном и озером, я могу тебе это объяснить наглядно. Такое безветрие, как сейчас, можно назвать и штилем, хотя, по правде говоря, я не считаю здешний штиль настоящим.

• Предыдущая
• 41/113
• Следующая