Возвращение. Части 1-3 (СИ) - Ищенко Геннадий Владимирович - Страница 22

• Предыдущая
• 22/143
• Следующая

— Скажи, чего ты добиваешься? — неожиданно спросила мама. — Ты стал отличником, занимаешься спортом, музыкой… Я, конечно, рада, но ты так изменился во всем, что я перестала тебя понимать. Только внешне ты оставался прежним, а сейчас меняется и внешность. У тебя уже такие мышцы, каких не было у твоего отца, если сделать поправку на возраст. Даже голос после этой твоей йоги начал меняться.

— Разве это плохо? — спросил я. — Вспомни, каким я был еще совсем недавно!

— То был мой ребенок, — сказала она, вздохнув. — И я знала все, чем ты жил, знала, чего от тебя можно ожидать. А теперь ты живешь своей жизнью и нас с отцом в нее не пускаешь. И это очень обидно. Все дети рано или поздно отдаляются от родителей, но не в четырнадцать же лет!

— Я по-прежнему люблю вас с папой! — сказал я, обнимая ее за плечи. — И во многом я остался прежним. Есть один секрет, но о нем вы тоже узнаете, я папе это уже обещал. Я из-за него еще не хочу известности. Нет, выспрашивать не стоит, пока все равно не скажу. Могут же у человека быть хоть какие-то секреты?

— Чем сейчас думаешь заниматься?

— Чем обычно, только сначала сбегаю к Сергею узнать, что задали на дом.

Бежать к Сергею не пришлось: на въезде в городок я увидел поджидавшую нас Люсю. Минский дождь, видимо, добрался и до нас, а вдобавок еще поднялся ветер. Брюки почти никто из девчонок не носил, а на Люсе я их вообще никогда не видел, поэтому она мерзла на ветру, подняв воротник пальто и засунув руки в карманы. Совсем сбрендила!

— Здравствуйте, Галина Федоровна! — поздоровалась она с матерью. — Я решила прогуляться и отнести Гене свои тетради.

— Да ты вся замерзла! — воскликнула мама. — Живо бегите в квартиру! Надо было тебе зайти к нам, а не мерзнуть на ветру!

— А я здесь совсем недавно, — начала она оправдываться. — Я подгадала к четырехчасовому поезду и стою здесь только десять минут. Бежать не нужно, я с вами дойду.

Через три минуты мы уже раздевались в прихожей.

— Таня! — крикнула мама. — Поставь, пожалуйста чай, у нас гостья. Замерзшая. Да и мы немного согреемся. Паршивая погода. Ты не обедала?

— Я не успела, — ответила Люся. — Но вы не беспокойтесь, я поем дома.

— Сейчас поешь с нами! — приказным тоном сказала мама. — Но сначала чай. Пока все приготовим, идите разбираться с тетрадями.

— Заходи в мою комнату, — пропустил я вперед подругу. — Зря таскала тетради, теперь нужно пройтись утюгом, а то получишь замечание от Зинаиды. Садись на стул.

Она такими глазами осмотрела комнату, словно каждый предмет в ней был ей мил только потому, что принадлежал мне. Мне за нее стало страшно. И из-за того, что я никогда не видел таких сильных чувств у людей ее возраста, и из-за того, что сам я к ней таких чувств не испытывал.

— Это твоя гитара? — она сняла с гвоздя в стене гитару и тронула струны. — На пианино играть научилась, а гитару слышала только в кино. Ни у кого из знакомых или родственников ее нет, кроме Иры, но у них играет только отец. Можешь сыграть что-нибудь для меня?

Вот почему мы сначала делаем, а потом начинаем думать? Не мог я, что ли, предугадать, как на нее повлияет эта песня? Совсем мозги на улице отморозил, дурак! Едва прозвучали последние звуки песни Стаса Михайлова "Все для тебя", как я услышал всхлипывания.

— Прекрати немедленно! — я бросил гитару на кровать, вытащил из кармана брюк чистый платок и стал вытирать ей лицо. — Люсенька, да не реви же ты! Честно, никогда больше ничего не сыграю!

Угроза возымела действие: сделав над собой усилие, она начала приходить в себя.

— Это ты для Ленки разучивал? — спросила она, в последний раз шмыгнув носом.

— Что было, то прошло! — не стал я ей врать. — Теперь эта песня только для тебя. В полном соответствии с названием.

— Ты сжульничал! — внезапно сказала девочка. — Тогда у подъезда! Обещал поцеловать и что?

— Поцеловал, — ответил я, уже заранее зная, что она мне сейчас скажет.

— Так ты можешь целовать свою сестру! В щеку это не поцелуй.

— Могу поцеловать в лоб.

— Я хоть и замерзла, но еще живая!

— Люсь, — сказал я разошедшейся подруге. — Ты думаешь, мне тебя не хочется поцеловать по-настоящему? А что потом? Ведь захочется еще и еще, а с поцелуев все только начинается. А нам с тобой еще ждать столько лет! Давай обойдемся?

— Ты так не уверен в себе?

— Я уверен, но мне придется ежедневно на тебя смотреть, вспоминать вкус твоего поцелуя и все остальное, и терпеть, повторяя про себя все запреты по очереди, начиная от того, что тебе просто рано, и кончая уголовным кодексом.

— Ну один-то разочек можно?

Я тоже не железный! Сколько можно отбиваться, когда сам хочешь того же самого? Видимо, она где-то прочла, или узнала от более взрослых подруг, потому что когда наши губы соприкоснулись, она попыталась… В общем, французский поцелуй у нее не получился и пришлось помочь.

— Дети, вы там скоро? — спросила мама через дверь, заставив нас отскочить друг от друга.

— Заканчиваю дописывать, — ответил я. — Сейчас придем.

— И что будем делать? — спросил я. — По твоему виду только слепой не догадается, чем мы с тобой занимались.

— Я открою форточку и высунусь наружу.

— Я тебе открою! — пригрозил я. — Мало того, что намерзлась, еще не хватало схватить воспаление легких. Сейчас я заболтаю маму, а ты идешь в ванную комнату мыть руки. Заодно не забудь помыть холодной водой лицо. Может быть, и не догадаются.

Через пять минут мы уже пили горячий чай. Мама сидела с нами за столом, а сестра приветливо улыбнулась Люсе и ушла к себе в комнату.

— Надо было купить в городе пирожные, — сказала мама, вставая из-за стола, когда опустели чашки. — Пойдите пока в комнату, а я согрею борщ.

— Садись на кровать, — сказал я Люсе. — А я быстро просмотрю, чем вы занимались.

Мне понадобилось буквально три минуты, чтобы все просмотреть и записать, что задали на дом. Как только я закрыл последнюю тетрадь, на мои плечи легли ее ладони, лица коснулась прядь волос и, поцеловав меня в щеку, она шепнула:

— Спасибо!

Лучше бы и я ее в прошлый раз так же поцеловал. Слишком много всколыхнулось в душе, подняв наверх такой пласт воспоминаний, которому лучше было до времени лежать на дне моей памяти. Вот надо подсовывать голодному книгу о вкусной и здоровой пище? Как я говорил, так и вышло. Что-то я в последнее время стал часто делать глупости. Возвращаюсь к прежнему состоянию? И ведь всех неприятностей можно было избежать, если бы я просто сел и обдумал последствия.

— Пойдем, — вздохнул я. — Мама уже, наверное, управилась.

Мы уже заканчивали свои порции, когда пришел отец.

— У нас гостья! — радостно улыбнулся он Люсе.

— Это Люся Черзарова, — представил я подругу. — А твое имя она знает.

Мама варила такие борщи, в которые можно было ставить ложку. Мяса и сметаны в них тоже было с избытком, поэтому поев борщ, я часто уже не мог осилить второго. Сейчас мы тоже наелись первым, после чего я сказал, что пойду провожать подругу. Я помог ей одеться, оделся сам и прихватил свой портфель и мамин зонт. В портфеле лежали тетради, а зонт я старался держать так, чтобы моя спутница меньше промокла. Всю дорогу шли молча и только в подъезде, забирая свои тетради, она спросила, почему я поспешил от нее избавиться.

— Я каждый вечер должен выполнить уйму дел, — сказал я чистую правду. — Кое-что можно отложить, но очень немногое. Остальное я делаю в обязательном порядке. Не спрашивай что и почему, пока это секрет. Долго это не продлиться, но пока я сильно ограничен в свободном времени. Не обижайся, ладно? И спасибо за то, что ты пришла.

Я застегнул портфель и выбрался из подъезда под противный осенний дождь. Дома ко мне подкатила сестра.

— У тебя с Черзаровой серьезно?

— Тебе это так интересно? — удивился я.

— Откуда взял песню, которую ей пел?

— Подслушивала?

— Только песню, — кивнула сестра. — Потом сразу ушла, но ее рев услышать успела. Потому и спрашиваю. Такие песни наедине поют только любимым, а я в тебе любви не вижу. Так откуда песня?

• Предыдущая
• 22/143
• Следующая