Преступление не будет раскрыто - Семенов Анатолий Семенович - Страница 27

• Предыдущая
• 27/102
• Следующая

После занятий Марина пошла в общежитие. Уставшая от лекций и семинаров, хотела поскорее добраться до своей койки и отдохнуть. Войдя к себе в комнату, сняла пальто и стала разбирать постель.

— Не вздумай ложиться, — сказала Таня. — Сейчас придёт гость.

— Какой гость? Никого я не жду.

— Я видела его только что на улице. Он сказал, что взял билеты в кино и через полчаса зайдёт за тобой.

— Пошёл он к чёрту! — воскликнула недовольно Марина. — Я его проучу!

— Его проучишь. Как раз. Вот он на помине, — сказала Таня, глядя в окно. — Шагает сюда. Осколок Диогена. Интересно, сколько ему лет? Ты не знаешь?

— Не знаю, — нервно ответила Марина, — преподаёт математику в политехническом. Значит, не первой молодости.

Она опять застелила постель.

— А выглядит как мальчишка, — сказала Таня.

— Где ты его раскопала? — спросила другая девушка, обращаясь к Марине. — Какой-то он странный. Ей-богу, странный человек.

— Л мне он нравится, — сказала третья. — С ним интересно беседовать.

Минуту спустя в комнату вошёл молодой человек среднего роста, с энергичным восточного склада лицом и длинными, зачёсанными назад, чёрными волосами. Поздоровавшись, он снял пальто, бросил пронизывающий взгляд на Марину и заявил:

— Простите за вторжение. Но я предварительно известил о себе. Танечка, просьбу мою выполнила?

— Да, — ответила Таня, повеселев, — почувствовала, что гость в хорошем настроении и как всегда какими-нибудь оригинальными суждениями доставит ей и её подружкам удовольствие.

— Юрий Петрович, скажите, сколько вам лет? — спросила она.

— Это что, простое любопытство? — сказал Юрий Петрович, усаживаясь на стул.

— Мне кажется, вы старый колдун и можете менять облик.

— А что такое годы и вообще время? Пустота, серость, если оно прошло в одиночестве. — Юрий Петрович нагнулся к Тане и добавил шутливо-доверительно: — Лучше испытать маленькое увлечение, чем съесть гору трюфелей. Верно, Танечка?

— Не могу разделить вашего мнения, — ответила Таня с оттенком весёлой иронии. — Люблю сладкое.

— А! — воскликнул Юрий Петрович, взмахнув рукой и откинувшись на спинку стула. — Любите сладкое! А я — солёное. Малосольные огурчики с картофельным пюре. Когда-нибудь пробовали?

— Когда-нибудь пробовала.

— Ну ладно. Шутки в сторону. — Юрий Петрович слегка хлопнул ладонями по столу, настраиваясь на серьёзный лад. Посмотрел на Таню как-то особенно пристально и добавил безапелляционным тоном. — А прав-то всё-таки я. Кстати, по этому поводу очень хорошо высказался Дарвин. В минуты отдыха, читая какую-то книжку, он сказал так: «Нет ничего лучше, если герой романа хорошенькая женщина». Юрий Петрович сделал паузу, собираясь с мыслями, и продолжал: — Уж если мифический герой романа, воображаемая женщина так подействовала на него, то что говорить о настоящей, живой женщине? А?.. Ну что молчите? Нечего сказать?.. То-то же! Только ради любви и стоит жить. Иначе это не жизнь. Все дуэли, убийства и самоубийства на этой почве абсолютно оправданы. Это нормальный, естественный ход событий. Да, да! Нормальный, естественный ход событий. И не смотрите на меня так удивлённо! Не я завёл такой порядок вещей. Не я. А Господь Бог. Жестокие схватки самцов среди зверей, безумная любовная страсть, кровь — всё запрограммировано природой. Естественный отбор, как утверждал тот же самый Дарвин, основа основ всех биологических видов, включая и нас грешных, Гомо Сапиенс. Иначе — вырождение. И гибель биологического вида. Ну, словом, как говорят в народе, выходите девки замуж. Рожайте детей и так далее.

— Мы не против, — бодро сказала Таня. — А где женихи-то!

— Да Господи! — воскликнул Юрий Петрович. — Вон они, толпами ходят. Будьте сами поактивнее. Если гора не идёт к Магомету, Магомет идёт к горе.

— А где же рыцари?

— Рыцарей нет. Вымерли. Коммунисты есть.

— Ну почему?! — возмутилась Таня, стукнув кулаком по столу.

— Результат коммунистического и экологического бедствия, наверно, — усмехнулся Юрий Петрович. — Большевики отравили все вокруг. И почву. И воздух. И воду. И души людей. И мой вам совет: особенно не копайтесь. Идалов не ищите. Их нет. Просто их не существует в природе. А знаете почему? Природа не любит совершенства. Вот почему. Все идеальное гибнет. Вот вы, Танечка, говорите, что я колдун. Нет, я, к сожалению, не колдун. Но, честно говоря хотел бы им быть, — сказал Юрий Петрович, улыбаясь, и облокотился на край стола. — Хочется, чтобы все удовольствия были доступны, а так не бывает.

— Какая досада! — воскликнула с иронией девушка, которая до прихода назвала его странным человеком. — Вам же ведь девяносто девять удовольствий мало. Обязательно надо все сто.

— А их всего десять, — спокойно ответил Юрий Петрович, повернувшись к этой девушке. Он вперил в неё свои проницательные карие глаза и, загибая пальцы, стал перечислять: — Женщины, природа, искусство, слава, хобби, застолье, познание, работа, комфорт, игры. Вот все они тут. — Он разжал маленькие кулачки и показал ладони с тонкими растопыренными пальцами.

— А туризм, путешествия? Разве это не удовольствия? Ошибаетесь, молодой человек. Надо вам поучиться считать дальше десяти.

— А зачем мне учиться считать дальше десяти, если туризм и путешествия входят в седьмую графу — познание, — я имею в виду познание мира через впечатление, а не через учёбу и научный поиск — это относится к восьмой графе — работа.

— Вы так считаете?

— Ну, — вальяжно развалившись на стуле, произнёс Юрий Петрович и развёл руками, словно хотел подчеркнуть своим театральным жестом, что если бы это было не так, то реки потекли бы вспять. Он повернулся к Тане и добавил: — Что за вопрос. Верно, Танечка?

— Значит, — сказала Таня, слегка покраснев, — ей импонировали сила и уверенность, и она чуточку стушевалась не столько оттого, что Юрий Петрович обратился к ней, сколько оттого, как это было сказано, каким развязным самоуверенным тоном. — Значит, бесполезно искать какое-нибудь понятие с положительными эмоциями, которое бы не входило в эту вашу систему из десяти пунктов?

— Бесполезно, — твёрдо заявил Юрий Петрович. — И подружке своей посоветуйте выбросить эту затею из головы — искать какое-нибудь понятие с положительными эмоциями, которое я бы не втиснул в эту десятку.

— А что вы имеете в виду под словом игры? — спросила Таня с оттенком коварства. Она избавилась, наконец, от смущения и даже слегка встрепенулась, чуть-чуть взбодрилась оттого, что приготовила Юрию Петровичу фитиль.

— То и имею в виду — игры.

— В лото, что ли? — спросила Таня с хитрецой в голосе и прищурила глаза.

— Да хоть в подкидного дурачка.

— Вот тут я вас и поймала! — воскликнула Таня и захлопала в ладоши. — Я спортсменка, между прочим, имею разряд по бегу. Вы даже не представляете, какое это огромное удовольствие — прийти к финишу первой. А болельщики как на это реагируют! Сколько радости, сколько восторгов! О спорте вы совсем забыли. Вот и влопались!

— Неужели?

— Да, влопались.

— А скажите-ка мне, Танечка, как называются спортивные мероприятия, которые проводятся один раз в четыре года? А? Что-то не слышу. Юрий Петрович выставил ухо, подождал, а потом произнёс в растяжку, как это делают воспитатели в детских садах: — Олимпийские… Правильно, олимпийские игры. Значит эмоции ваших восторженных болельщиков входят в десятую графу под названием игры, а ваша победа с вашим огромным удовольствием у финиша есть ничто иное как результат стремления к спортивной славе. Слава занимает четвёртую строчку в моей системе удовольствий.

— А мне не нравится, что игры на последнем месте. Почему они на последнем месте?

— Да потому что женщины у него на первом, — сказала девушка, которая до прихода назвала его странным человеком.

— Правильно, на первом, — спокойно ответил Юрий Петрович. — Я их первыми и назвал. Между прочим, первое удовольствие важнее всех остальных девяти вместе взятых.

• Предыдущая
• 27/102
• Следующая