Коровка, коровка, дай молочка - Семенов Анатолий Семенович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/42
• Следующая

— Нашёл себе могилу, — вздохнула Анисья.

— Не понятно, что там за лёд — «газик» провалился, — сказал кто-то из толпы. — Трактора везде по льду ходят, а «газик» провалился.

— А что тут понимать, — ответил смуглый, похожий на цыгана Иван Мартынов, водитель служебного автобуса. — В полынью угодил. Она всего несколько дней как замёрзла. А позавчера снежок был — запорошило. Знаю я ту полынью. Она чуть ниже переезда.

— Где это чуть ниже? — спросил мужчина в собачьих унтах, стоявший напротив Мартынова.

— Да не больше километра. Её с дороги видно было, пока она не замёрзла.

— Ничего себе — чуть!

— Ты знаешь то место, где полынья? — спросил Дементьев Ивана Мартынова.

— Слава Богу! Почти каждый день езжу.

— Завтра здесь будет милиция, водолазы. Поедешь с ними.

Дементьев пошёл в контору, и люди стали расходиться.

Несколько женщин шли по улице.

— Жалко-то как их, господи боже мой! — сказала Анисья.

— Кто из них старшая? — спросила одна из женщин.

— Нинка старшая, — ответила Наталья.

— Сколько же ей лет?

— Лет четырнадцать.

— Меньше, — поправила Анисья. — Она с Генкой, моим племянником, в один класс ходит. Тому — двенадцать и, наверно, ей — двенадцать. Просто бойкущая, потому и кажется старше.

— А Любке сколько?

— Во второй класс ходит.

— Значит, восемь — не больше.

— Горе-то какое, — вздохнула Наталья. — Зачем они ездили в райцентр? Чего там забыли? Да ещё с ребёнком.

— Так они его специально возили, — сказала Анисья. — К детскому врачу. Захворал.

— М-м… Лечиться ездили.

Так с разговорами, женщины незаметно подошли к дому Верхозиных и поняли, что соболезнующих там больше чем достаточно. Калитка ограды то и дело хлопала. Люди, в основном женщины и дети, заходили и выходили.

В доме в это время была Любкина учительница Антонина Трофимовна. Она собирала обеих сестёр в интернат, который выстроили недавно при школе — небольшой, мест на сорок, для ребятишек из отдалённых таёжных деревень. Всё необходимое было уложено в чемодан, но сестры не спешили покинуть дом. Старшая молча вынимали из одного отделения портфеля завёрнутые в старенькие газеты, запачканные чернильными пятнами, учебники и старательно укладывала в другое отделение. Некоторые туда не помещались, и она снова их толкала в первое отделение или клала на стол и склонялась над портфелем все ниже и ниже, избегая встречаться взглядом с кем-нибудь из присутствующих. Антонина Трофимовна помогла ей втиснуть все книжки, закрыть сильно разбухший портфель и стала одеваться.

— Пора, Нина, пора, — сказала учительница. — Там вовремя будете есть, учить уроки. А что ж тут одни? Рано ещё самостоятельно жить.

Женщины шептались между собой, вздыхали и, соглашаясь с учительницей, кивали головами.

Старшая прошла от стола к вешалке и сняла своё пальто и сестренкино. Своё не торопясь надела, а сестренкино положила перед ней на диван. Младшая стояла в углу за диваном, как и старшая была подавлена внезапностью и необычностью того, что происходило в их доме, и всё время стояла не шевелясь и опустив глаза, но когда ей подали пальто, демонстративно отвернулась.

— Люба, что же ты? — ласково сказала Антонина Трофимовна и, наклонившись, погладила её тёмные коротко подстриженные волосы.

— К маме хочу, — еле слышно произнесла девочка и насупилась, склонив голову ещё ниже.

— Мама далеко, в больнице, и не скоро вернётся. Давай я помогу тебе, — Антонина Трофимовна взяла с дивана пальто и стала одевать свою ученицу.

В этот момент кто-то возле дверей заплакал навзрыд. Все обернулись и увидели Аню Белькову, секретаршу директора леспромхоза, — девушку лет двадцати. Рыдания, верно, вырвались у неё неожиданно, и она, испуганно зажав рот рукой, выскочила, давясь плачем, на улицу. Женщины заволновались, захлюпали носами и постепенно одна за другой запричитали и заголосили на все лады. Антонина Трофимовна не успела застегнуть девочке все пуговицы, не выдержала и пошла в соседнюю комнату, где никого не было, на ходу вынимая из кармана пальто носовой платок. Слившийся воедино душераздирающий детский вопль застал учительницу уже в комнате, и она опустилась на первый попавшийся стул и закрыла лицо платком.

Нинка, обняв сестру, вопила громче всех.

И младшая скулила как собачонка.

И началось.

Кому невмоготу было, спешили на улицу вслед за девушкой и уходили куда-нибудь подальше, чтобы не видеть ничего этого или поплакать отдельно; оставшиеся садились на диван и, закрыв лицо руками, ревели принародно, как на похоронах, или, отвернувшись и вздрагивая всем телом облокачивались на стену там же, где стояли; кое-кто суетился, пытаясь успокоить народ; соседка Марфа Николаевна Бобылева взяла под руку одну слабонервную женщину и увела отпаивать водой в соседнюю комнату, где тихонько сидела на стуле, вытирая лицо платком, Антонина Трофимовна. Она вдруг решительно поднялась со стула, вышла в прихожую, где толпился народ и стояли заплаканные девочки.

… Народ вышел на улицу. Те, кому было по пути, сопровождали девочек и учительницу. Следом шли ребятишки, отдавая по очереди друг другу чемодан и тяжёлые портфели.

На крыльце интерната поджидали учительницу с детьми преподаватель истории Виталий Константинович Завадский и председатель профкома леспромхоза Иван Васильевич Дементьев.

— Оплату за интернат возьмём на себя, — сказал Иван Васильевич, обращаясь к Завадскому. — Если нужно купить дополнительно две кровати, постели или ещё там чего, мы сегодня же сделаем.

— Ничего не нужно, — ответил Завадский.

— Ну смотри. Ты мужик серьёзный. Тебе виднее.

Наталья Сорокина и Анисья Пустозерова с красными заплаканными глазами и с выражением на лицах искреннего сочувствия прошли вместе со всеми ещё немного и свернули на свою улицу.

— Хозяйство-то без присмотра осталось, — сказала Наталья. — Куры, утки, индюки…

— Поросёнок, — добавила Анисья.

— Кто за ними ходить будет?

— Лебёдушка.

— А, Марфа Николаевна!.. Попросили её или как?

— Говорят, сама вызвалась.

— Там хлопот много. Одной птицы полон двор.

— Ничего. Рядом живёт. Управится как-нибудь. Где Афанасий поможет… Слыхала, Афанасий вернулся?

— Слыхала… Бедная Марфа! Пожила маленько спокойно. Начнётся опять маята…

В поселковой чайной, за столом, заставленной посудой, Афанасий Бобылев и шофёр служебного автобуса Иван Мартынов. Под столом возле ног — пустая бутылка из-под водки. Афанасий — небритый, неряшливо одетый — горестно покачал головой:

— Как же он не знал про полынью-то?

— А откуда ему знать! — Иван, размахивая руками, громко доказывал: — Всегда ездил в объезд, через мост, а тут дёрнуло напрямую. Домой торопился. — Тут Иван взглянул в окно: — Во! Глядика-ка! — вдруг произнёс он. — Девчонок в интернат ведут.

Афанасий уставился в окно, увидел шествие. Кое-как поднялся, вышел из-за стола и поплёлся на улицу. Идёт, пошатываясь из стороны в сторону. Ноги заплетаются. Но всё-таки настиг шествие у самого интерната. Обратился к Завадскому:

— Я хочу забрать девчонок к себе. Они будут жить у меня.

Завадский изменился в лице, но промолчал. Дементьев спустился на ступеньку, закрыл собой Завадского.

— Афанасий, не шуми. Выпил так веди себя прилично. А то быстро усмирим.

— А я сказал, девчонки будут жить у меня!

— Где у тебя они будут жить? В твоей избушке на курьих ножках? Тесно у тебя. Да и вообще нельзя.

— Почему это — вообще нельзя? Я что, прокажённый?

— Нельзя да и все. — Дементьев повернулся к учительнице: — Устраивайте девочек, Антонина Трофимовна.

Афанасий упрямо, как бык, нацелился сначала на учительницу, потом на сестёр. Заплаканные девочки, посмотрев на него, решительно скрылись за дверью. Следом за ними пошла Антонина Трофимовна и ребятишки с портфелями и чемоданом.

• Предыдущая
• 3/42
• Следующая