В дебрях Центральной Азии (записки кладоискателя) - Обручев Владимир Афанасьевич - Страница 64
- Предыдущая
- 64/76
- Следующая
— Вот, Фома, что написал тут мой сын: «Отец, мы с Ибрагимом уехали в Лхасу на богомолье, взяли ваших верблюдов и коней. Ты и Фома в Ние купите лошадей и поезжайте спокойно домой. Прощай!»
Я был поражен, а Лобсын сидел с бумажкой в руке и качал головой, как качают мальчики, заучивая громко молитвы в монастырях у лам.
— Этот Ибрагим мне сразу не понравился, — сказал, наконец, Лобсын, — у него глаза воровские. Он подговорил моего сына. И в чайник подсыпал сонное, чтобы мы не проснулись.
Лобсын рассказал, что его сын последний год очень избаловался: мать ему слишком много позволяла, давала полную волю. Весной он без спроса уехал верхом в Дурбульджин к знакомым мальчикам китайской школы, в которой он раньше учился, и пропадал недели три; они там курили опиум, пили водку. Когда он вернулся домой, прокутив все деньги, которые взял тайком у матери, Лобсын его здорово побил, и мальчик ему сказал в слезах, что убежит совсем из дому.
— Это все, Фома, наши клады виноваты, мы жили хорошо, ни в чем не нуждались, мальчик долго оставался без моего надзора, мать его избаловала: один ведь он сын у нас, делал дома, что хотел.
Записка объяснила все. Проводник подговорил мальчика, наверно расписал ему, как великолепна Лхаса. Мальчик, привыкший к путешествиям, обидевшийся на отца, захотел быть самостоятельным и пойти по следам отца, подружившись с проводником, который обмозговал все дело, воспользовался песчаной бурей, подлил в чай сонное зелье. Я вспомнил, что и накануне вечером мальчики долго сидели возле Ибрагима, и он им что-то рассказывал интересное. Его рассказы о находках в развалинах последнего селения могли быть просто выдумкой, чтобы увести наш караван в глубь песков Такла-макан, где угон верблюдов легче было выполнить, оставив нас в безвыходном положении. Комбинация с сыном Лобсына пришла в голову уже позже, когда они ездили вечером за водой вдвоем; может быть, сам мальчик жаловался на отца; угон животных вдвоем было гораздо удобнее осуществить, чем в одиночку. Теперь нам оставалось одно — итти пешком в Нию, унося с собой только самое необходимое: одежду, запас еды, и оставив все остальное в пустыне; в Ние взять оставшиеся товары, распродать их, купить трех лошадей и ехать налегке домой, бросив всякую мысль о раскопках.
Но теперь нам нужно было приготовить себе обед, а так как воды не было, — сначала сходить с чайником и котлом к источнику, где мы перед бурей брали воду. Лобсын с Очиром пошли туда, а я пока набрал хворосту и аргала, развел огонь. Чтобы его зажечь, я полез в карман своего летнего халата, где были спички, а во внутреннем кармане лежала записная книжка, в которую я положил расписку аксакала в получении на хранение четырех вьюков с нашим товаром. Достав спички, я почему-то полез и в этот карман проверить, налицо ли бумажка. Ее не было. Пошарил везде — в теплом халате, который был на мне, в постели под подушкой, — не нашел ничего. Приходилось думать, что Ибрагим или мальчик во время нашего сна обшарил халат и взял расписку, чтобы в Ние получить и продать наш товар и обеспечить себя средствами на далекий путь в Лхасу или куда они хотели скрыться от нас.
Эта пропажа еще больше усложняла положение. Правда, у меня в кармане были деньги за проданные по пути из Урумчи до Нии товары. Их было достаточно, чтобы купить трех лошадей с седлами и еще кое-что и питаться в пути домой. Но тогда мы с Лобсыном в этот раз возвратились бы в Чугучак не только без всякой выручки по торговле, но потеряв еще весь свой караван, палатку и дорожные вещи. Об этой пропаже я решил Лобсыну не говорить до прихода в Нию.
Когда Лобсын и Очир вернулись с водой, мы сварили ужин и чай и в сумерках сидели у огонька. Буря совсем прекратилась, выплыла почти полная луна из-за барханов, и мы еще долго сидели, перебрасываясь замечаниями о происшедшем. Луна освещала наш опустевший лагерь; на душе было нехорошо, Лобсын был очень опечален и часто вздыхал.
Чуть свет мы поднялись, сварили чай, отобрали из одежды и других вещей все, что были в силах унести на себе, а палатку и все остальное снесли к развалинам и сложили внутри самых высоких стенок одной из фанз, чтобы в Ние поручить аксакалу приехать и забрать эти вещи, если он захочет. Затем по пути на юг зашли к ручейку, взяли с собой воды в чайнике для завтрака и поплелись.
После бури установилась тихая и ясная погода, была половина октября и солнце грело еще сильно. Пешком мы двигались медленно и только поздно вечером добрались до первого в Низовьях Нии маленького поселка. К нашему счастью, здесь оказалась пара верблюдов, которых можно было нанять, чтобы съездить за нашими вещами, оставленными на месте злосчастного ночлега. Хозяин верблюдов вместе с Лобсыном поехал назад, и на следующий день они вернулись со всеми вещами, палаткой и даже бочонками для воды, которые оказались на месте ночлега, но засыпанные песком. Ветерок за два дня сдул песок и вскрыл бок одного бочонка.
В поселке я нанял того же таранчу с тремя верблюдами, чтобы он довез нас и наши вещи в Нию. В общем прошло уже 12 дней с тех пор как мы выехали отсюда в несчастную экспедицию. Хозяин Мухамед-шари встретил нас с удивлением.
— Откуда вы прибыли? — спросил он. — С неделю тому назад здесь был Ибрагим и ваш мальчик. Они сказали, что вы трое из песков прошли прямо через пустыню в Керию и велели взять у меня оставленные вьюки с товарами и везти их прямо в Керию, где должны встретиться с вами. Ваш мальчик отдал мне мою расписку в получении тюков, и я выдал их ему.
Он показал мне удостоверенную аксакалом расписку, и пришлось поверить, что Ибрагим с мальчиком действительно взяли все наши товары. Мухамед-шари сказал, что он удивился тому, что эти двое привели с собой так много верблюдов.
— Что же вы оставили вашим старшим? — спросил он их. Они сказали, что мы из последнего поселка Нии наняли новых верблюдов — прямо через пески в Керию с проводником, который обещал нам показать большие развалины с буддийскими кумирами. На Ние же при раскопках ничего интересного не нашли, и Ибрагим увезет товары и караван туда же на окраину Керии, чтобы встретиться с нами.
Мы с Лобсыном посетили еще аксакала и рассказали ему все, что случилось. Он очень пожалел нас, сказал, что Ибрагим и наш мальчик к нему не приходили, а ушли, по расспросам, по реке Черчен, откуда в трех днях пути сворачивает небольшая караванная дорога в Лхасу.
Возвращаться в Чугучак с пустыми руками, потеряв даже взятый с собой товар и всех животных, было бы для меня слишком обидно. Я подсчитал наличные деньги, вырученные за часть товаров, проданных в Ние. Оказалось, что я могу купить на них лошадь для себя, ишака для Лобсына и трех или четырех хороших верблюдов и на обратном пути остановиться на старом русле Конче-дарьи на месте древнего города Шань-шань, где мы на пути сюда начали раскопки и, надеясь на южную окраину Такла-макана, не окончили их.
Познакомившись с берегами современного Лоб-нора в виде озер и болот Кара-кошун, я теперь не сомневался, что Лоб-нор китайских карт, т. е. город Шань-шань, или Лоу-лань конца I века до нашей эры, находился не здесь, в устье Тарима, а на севере, на старом русле Конче-дарьи, и что там, где мы так быстро прекратили раскопки, наверно найдется достаточно интересных древностей, Лобсын также был этого мнения.
— Мы слишком поторопились, Фома! — сказал он, — надеялись на рассказы о кладах Керии и Нии. Может быть, здесь тоже имеются клады, засыпанные песками Такла-макана, но найти их трудно. А там, на Конче-дарье, мы их найдем и не там, где копали, а дальше на восток. Когда река умирала, — это умирание шло снизу вверх по течению и старый город был дальше того места, где мы копали и нашли только остатки рыбачьих хижин последнего времени. А если поехать вверх на один или два перехода — мы найдем развалины города Лоу-лань и что-нибудь откопаем поинтереснее крючков и грузил для сетей.
Итак, мы решили сделать эту попытку, чтобы не замарать свое лицо, как говорят китайцы. На базаре в Ние в течение нескольких дней купили трех хороших верблюдов, одного похуже для легкого вьюка палатки и бочонков, ишака, лошадь и, распрощавшись с Мухамед-шари, двинулись в путь известным уже нам путем вниз по Черчен-дарье до Кара-кошуна и вверх по Тариму до старого русла Конче-дарьи. До станции Дурал на Тариме дорога заняла две недели с двумя полудневками для отдыха в местах, где попадался хороший корм.
- Предыдущая
- 64/76
- Следующая
