В дебрях Центральной Азии (записки кладоискателя) - Обручев Владимир Афанасьевич - Страница 39
- Предыдущая
- 39/76
- Следующая
Бумажные деньги нужно было израсходовать в городе. У нас освободился от вьюка один верблюд, и я решил закупить зерно для подкармливания лошадей и верблюдов, имея в виду плохой подножный корм в пустыне Гоби, которую нам предстояло пересечь на пути к Эдзин-голу. Кроме того, не мешало купить китайских булочек, сухих фруктов, печенья, китайского сахара и зеленого чая для себя. В расчете на лавки Баркуля мы везли мало всего этого из Чугучака.
Поэтому я отправил Лобсына с одним из мальчиков в город за покупками, а зерно сторговал у хозяина постоялого двора в виде четырех мешков полевого гороха. В Китае не кормят лошадей и мулов овсом или ячменем; овса там вообще не сеют, а ячмень идет на изготовление дзамбы — поджаренной муки, которая у монголов заменяет хлеб. Это зерно животным заменяют горохом, который дают распаренным в горячей воде и часто пересыпают им мелко нарубленную солому, так как сено в Китае не известно из-за отсутствия лугов.
К обеду вернулся Лобсын с покупками. Паровые булочки мы немедленно разрезали на небольшие кубики, которые хозяин превратил в сухари на своей плите. На все покупки и зерно мы израсходовали меньше половины бумажных денег. Остальные приходилось сберечь в расчете, что мы обратно поедем опять через Баркуль и тогда израсходуем их или, если в этот город не попадем, спишем в убыток.
Теперь нам предстояло резко повернуть на восток и итти несколько дней еще вдоль подножия Тянь-шаня, а затем пересечь горный узел кряжа Мэчин-ула, который тянется на северо-запад, все более отдаляясь от Тянь-шаня. Мы выступили утром, не заходя в Баркуль.
Дорога была ровная, твердая, справа виден был Тянь-шань; покрытый свежим снегом его гребень резко выделялся над темными лесами северного склона. Слева тянулась равнина вплоть до гор Мэчин-ула, замыкавших горизонт. По дороге часто попадались обработанные поля, на которых кончали уборку второй жатвы, отдельные фанзы и селения, но последние большей частью представляли развалины после дунганского восстания. Дунгане не смогли взять Баркуль, но разорили окружающую страну.
Ночевали у развалин селения Хой-су на одноименной речушке, текущей из Тянь-шаня и кончающейся болотцами и солончаками, недалеко от дороги. Такая же местность продолжалась и на следующий день, но вскоре от нашей дороги отделилась большая главная в город Хами, которая пошла правее и ближе к Тянь-шаню и вела к перевалу через хребет. К востоку от перевала хребет немного возвышается, несет небольшие вечные снега и называется Карлык-таг. Мы продолжали итти вдоль подножия; фанзы, поля и селения попадались реже, а Мэчин-ула уже значительно приблизился. Ночлег был близ деревушки Почжан на небольшой речке.
От нее дорога начала постепенно подниматься на плоский перевал; с юга тянулись горы Джанджан, передовая гряда Карлык-тага, покрытые хвойным лесом, а с севера — скалистые безлесные горы совсем близкой цепи Мэчин-ула, и на перевале между теми и другими осталось только 5 верст промежутка. Но это не был перевал через какую-нибудь горную цепь; здесь только соединились «бэли» обоих хребтов. Бэлем монголы называют пологий длинный откос, точнее подножие, над которым поднимаются скалистые склоны каждого хребта пустыни. Эти подножия часто гораздо шире хребта, достигают 5-10 и больше верст в поперечнике и в разрезе похожи на плоскую крышу, над которой резко поднимается ее зубчатый конек.
Бэль состоит из продуктов разрушения хребта, вынесенных из него временными потоками, и представляет ровную степь с плоскими руслами этих потоков.
На перевале сомкнулись бэли Мэчин-ула и передовой цепи Карлык-тага, а за перевалом они начали расходиться, и дорога пошла вниз по бесплодной степи к обширной впадине озера Тур-куль, где мы разбили палатку. Озеро соленое, без стока, по берегам даже садится соль, которую собирают монголы и таранчи Баркуля и Хами. Вдоль берегов — заросли чия, а там, где из-под откосов берега вытекают пресные ключи, образуются лужайки, густые чащи тальника. Мы остановились у ключей северного берега. На южном берегу за озером видны были юрты и пасшийся скот, а на восточном — фанзы селения таранчей.
По мелким горам хребта Мэчин-ула и передовой цепи Карлык-тага мы шли еще два дня через селение Тугурюк в селение Бай, где те и другие горы еще понизились и распались на группу холмов. Бай — последнее к востоку селение Баркульского округа на маленькой речушке, текущей с конца Карлык-тага. Дальше до самого Эдзип-гола совершенно безлюдная Гоби, бедная водой и растительностью. По ней кое-где разбросаны низкие гряды и группы холмов, а на продолжении Карлык-тага, т. е. Тянь-шаня, тянутся скалистые кряжи гор с запада на восток, но не сплошной цепью, а разорванной, с более или менее широкими промежутками. В них или вблизи них попадаются небольшие оазисы.
От селения Бай мы уже намерены были перейти к ночным переходам и потому провели в нем целые сутки.
Лобсын в этом селе расспросил людей о предстоящем длинном пути через Гоби, о названиях гор, колодцев, характере дороги. Но на первый переход мы наняли в поселке проводника, чтобы в темноте не сбиться, так как от нашего пути ответвлялись еще дороги к Алтаю на север и в Сачжеу на юг. Проводник ехал вместе с Лобсыном во главе каравана и по временам затягивал длинную заунывную песню, в которой он описывал все, что видно по сторонам, конечно, по памяти, так как в темноте решительно ничего нельзя было различить, кроме нескольких параллельных тропинок, вытоптанных караванами в почве степи и чуть выделявшихся при свете звезд на более темном фоне. Ночью проводник ориентируется по звездам, помня их расположение в небе в разное время года.
Ночь была тихая и довольно холодная. Мальчики спали спокойно, укачиваемые равномерным шагом верблюдов и приникнув к мягкому вьюку. Я тоже привык дремать, сидя в седле в хвосте каравана, просыпаясь при каждой остановке, когда ботало последнего верблюда замолкало. Так проходили часы в равномерном движении. Наконец, на востоке небо просветлело, и на его фоне стали ясно выделяться фигуры верблюдов. Утренний холод разогнал дремоту, я соскочил с седла и пошел пешком. Вскоре справа вдали вырисовалась низкая скалистая гряда гор; ровная степь с мелкими кустиками тянулась к их подножию, а слева она же расстилалась до горизонта. Звезды начали уже меркнуть. Мало-помалу становилось светлее, восток порозовел; на гряде справа уже выяснились темные ущелья, седловины, обрывы скал. Взошло солнце прямо впереди каравана среди полосчатых тонких облаков, золотистых и розовых с зубчатыми краями. Тропинки нашей дороги тянулись до горизонта прямо к солнцу и упирались в его красный диск словно в светлые ворота. Восходы и закаты в пустыне всегда чаровали меня своей красотой и сочетанием разных форм и красок облаков.
Становилось теплее по мере того как солнце поднималось выше. Проводник опять запел и, вслушиваясь в слова песни, я понял, что он просто фантазирует. По сторонам дороги, кроме почти ровной пустыни и скалистой гряды на юге, не было ничего того, что он описывал в своей песне. Так мы прошагали еще часа три, пока слева не появилась группа холмов, у подножия которых зеленая полоска выдавала наличие воды и корма. Проводник свернул к ней, и мы подошли к лужайке, на краю которой у склона холмов вытекал из трещины в камне большой ключ, заполняя впадину аршина два в диаметре и в две четверти глубины, и извивался затем еще несколько шагов среди травы. Большое старое дерево поднималось по соседству, и вокруг него почва была опалена, усеяна пометом верблюдов и, очевидно, служила местом стоянок караванов. Мы расположились тут же на отдых на весь день, раскинули палатку, развели огонь, сварили чай, хорошо позавтракали. Потом отпустили животных на пастбище под присмотром мальчиков, которые выспались за ночь, а сами легли спать до послеполудня. Мальчики сварили обед и разбудили нас. Проводник после обеда уехал назад; едучи рысью, он мог поздно вечером вернуться домой.
После обеда мальчики в свою очередь прикорнули, а мы сидели возле палатки, греясь на солнце теплого сентябрьского дня,
- Предыдущая
- 39/76
- Следующая
