Васек Трубачев и его товарищи (илл. В.А. Красилевского) - Осеева Валентина Александровна - Страница 22

• Предыдущая
• 22/176
• Следующая

Когда Трубачёв вышел, Мазин повернулся к Русакову и с размаху дал ему по шее.

– За что? – со слезами выкрикнул Русаков.

– Сам знаешь, – тяжело дыша, ответил Мазин.

Ребята удивлённо смотрели на них:

– Ещё драка!

Но Мазин уже выходил из класса, спокойно советуя следовавшему за ним Русакову:

– Не реви, хуже будет.

Одинцов и Саша шли вместе. Под ногами месился мокрый снег, набиваясь в разбухшие от сырости калоши. Саша шёл, не разбирая дороги, опустив голову и не глядя на товарища. Одинцов щёлкал испорченным замком своего портфеля и взволнованно говорил:

– Знаешь, он просто со зла, нечаянно… Он, может, этот мел в форточку выбросил, когда тряпку вытряхивал… И сам не знал… Да тут ещё ребята кричат. Ну, довели его до зла – он и сказал.

Одинцов перевёл дух и взглянул в упрямое лицо Саши.

– Вот и со мной бывает. Как разозлюсь в классе или дома – так и давай какие-нибудь глупости говорить, что попало, со зла. А потом самому стыдно. Да ещё бабушка скажет: «Ну, сел на свинью!» Это у неё поговорка такая.

Коля неловко засмеялся и, ободрённый Сашиным молчанием, продолжал:

– Это с каждым человеком бывает. А Трубачёв всё-таки наш товарищ.

Саша вскинул на него покрасневшие от обиды глаза:

– Товарищ? Да лучше б он меня по шее стукнул, понимаешь? А он мне такое сделал, что я… я… – Саша задохнулся от злобы и, заикаясь, добавил: – Ни-когда не прощу!

– Саша, ведь ему самому теперь стыдно, он сам мучится! – горячо сказал Одинцов. Саша вдруг остановился.

– А, ты за него, значит? – тихо и угрожающе спросил он в упор.

– Я не за него, – взволновался Одинцов, – я за вашу дружбу, за всех нас троих! Мы всегда вместе были. И на пруду ещё говорили…

– Ладно, дружите… А мне никакого пруда не надо. Мне и тебя, если так, не надо! – с горечью сказал Саша.

Голос у него дрогнул, он повернулся и, разбрызгивая мокрый снег, быстро зашагал к своему дому.

– Саша!

Одинцов догнал его уже у ворот:

– Саша! Я всё понимаю. Я за тебя… Мне только очень жалко…

– А мне не жалко! Мне ничего не жалко теперь! И хватит! – Саша кивнул головой и пошёл к дому.

Одинцов глубоко вздохнул, оглянулся и одиноко зашагал по улице.

«Пропала дружба… – грустно думал он, стараясь представить себе, как будут теперь держаться Трубачёв и Саша. А с кем я буду? Один или с каждым по отдельности?»

Одинцов не стоял за Трубачёва. Поступок Васька казался ему грубым и глупым.

«На весь класс товарища осрамил! „Староста с иголочкой! Тебе только сестричек нянчить!“ – с возмущением вспоминал он слова Трубачёва. – И как это ему в голову пришло? Ведь Саша не виноват, что у них детей много, ему и так трудно, размышлял он, шлёпая по лужам. – И ещё Малютина отшвырнул… Севка и так слабый…»

Коля Одинцов был растревожен. Дома он наскоро выучил уроки, весь вечер слонялся без дела и, ложась спать, вдруг вспомнил: «А ведь сегодня четверг. К субботе статью писать надо…»

Перед ним встал Васёк Трубачёв, с рыжим взъерошенным чубом на лбу, с красными пятнами на щеках.

«Я ведь о нём писать должен. Всё… Честно… И вся школа узнает… Митя… Учитель… – Одинцов нырнул под одеяло и накрылся с головой: – Не буду. На своего же товарища писать? Ни за что не буду!»

Он замотал головой и беспокойно заворочался. – Коленька, – окликнула его бабушка, – ты что вертишься, голубчик?

– У меня голова болит, – пожаловался ей мальчик.

– Голова? Уж не простудился ли?

Старушка порылась в деревянной шкатулке, подошла к кровати и пощупала Колин лоб:

– На-ко, аспиринчику глотни.

– Зачем? – отодвигая её руку с порошком, рассердился Коля. – Вечно ты, бабушка, с этим аспиринчиком! У меня, может, не то совсем.

– Да раз голова болит. Ведь аспирин – первое средство при всяком случае.

– Ну и лечи себя при всяком случае, а ко мне не приставай… Тебе хорошо – ты дома сидишь, а я целый день мотаюсь. Иди, иди! Я и так засну!

Он повернулся к стене и закрыл глаза. Перед ним опять встал Васёк Трубачёв. Потом стенгазета, перед ней кучка ребят и учитель.

«Совершенно точно и честно», – глядя на статью, говорит Сергей Николаевич.

«Одинцов никогда не врёт!» – кричат ребята.

«Не врёт… Мало ли что… Можно и не врать, а просто промолчать. Только вот Митя спросит, почему не написал, и ребята скажут: побоялся на своего дружка писать, а как про кого другого, так всё описывает… – Одинцов вздохнул. – Нет, я должен написать… всю правду».

Кровать заскрипела. Бабушка заглянула в комнату. Коля громко захрапел, как будто во сне.

«Какой же я пионер, если не напишу? – снова подумал он, прижимаясь к подушке горячей щекой. – Ведь меня выбрали для этого… А какой же я товарищ, если напишу?» – вдруг с ужасом ответил он себе и, сбросив одеяло, сел на кровати.

– Коленька, тебе чего?

– Дай аспиринчику, – жалобно сказал Коля.

Когда Саша открыл дверь своего дома, на него пахнуло знакомым тёплым детским запахом, звонкая возня ребятишек неприятно оглушила его.

Он схватил за рубашонку играющего у порога Валерку:

– Куда лезешь? Пошёл отсюда!

Валерка сморщился и вытянул пухлые губы. Мать поспешно подхватила его на руки и тревожным взглядом окинула расстроенное лицо сына:

– Саша, Саша пришёл!

Ребятишки, отталкивая друг друга, бросились к Саше.

– Брысь! – сердито крикнул он и, заметив взгляд матери, с раздражением сказал: – И чего лезут! Домой прийти нельзя!

– Да они всегда так… радуются, – осторожно сказала мать.

– Виснут на шее! Как будто я верблюд какой-нибудь… ну, пошли от меня! – закричал он на сестрёнок.

– А мы без тебя играли. Знаешь как? – заглядывая ему в лицо и пряча что-то за спиной, сказала его любимица – Татка.

Саша молча отодвинул её в сторону и прошёл в комнату.

– Не троньте его, отойдите, – тихо сказала мать. – Играйте сами.

Саша бросил на стол книги и сел, стараясь не замечать внимательного взгляда матери. Этот взгляд тоже вызывал в нём раздражение: «Так и смотрит, всё знать ей надо…»

Мать наскоро вытерла руки, накрыла на стол:

– Сашенька, иди обедать!

Ребята с шумом полезли на стулья. Трёхлетняя Муська зазвенела ложкой о тарелку.

– Руки под стол! – закричал Саша. – Что ты звонишь, как вагоновожатый! – накинулся он на Муську, отнимая у неё ложку. – Сейчас выгоню!

– Саша, Саша! – удивлённо, с упрёком сказала мать. – Что это ты, голубчик?

– «Голубчик»! Нянька я вам, а не «голубчик»! Не буду я им больше ничего делать! Сама, как хочешь, с ними справляйся! – отодвигая свою тарелку, закричал Саша. – Всё на меня свалила!..

Он вдруг остановился. Мать смотрела на него с жалостью и испугом. Половник дрожал в её руке. Дети притихли.

– Ешь. Вот тебе мясо. Сам порежешь?

– Сам, – буркнул Саша, давясь куском хлеба. За столом стало тихо. Мать резала маленькими кусочками мясо и клала его в тарелки малышам.

– Кушайте, кушайте, – говорила она вполголоса, помогая то одному, то другому справляться с едой.

Татка, придвинув к Саше свою тарелку, шёпотом сказала:

– Саша, порежь мне.

– Сама не маленькая! – отодвигая локтем её тарелку, сказал Саша.

– Мама, чего он не хочет? – обиженно протянула Татка.

– Не приставай к нему, Таточка. Дай свою тарелку!

Татка вскочила, с колен её покатился на пол круглый пенал. Этот пенал Саша сам подарил ребятам для игры «в школу». Но сейчас, чувствуя закипавшие в глазах слёзы и острую потребность придраться к чему-нибудь, Саша схватил пенал и выбежал из-за стола.

– На моём столе роетесь! Всё моё хватаете! Ладно, я теперь всех швырять буду! – кричал он неизвестно кому со слезами в голосе. Потом бросился ничком на свою кровать и разрыдался.

– Сашенька, Саша… Кто тебя, сынок мой дорогой? Кто тебя обидел, голубчик? – гладя его по спине, спрашивала мать.

• Предыдущая
• 22/176
• Следующая