Гадкий утенок, или Повесть о первой любви - Баклина Наталья - Страница 20

• Предыдущая
• 20/22
• Следующая

Мишка-тракторист оказался высоким белобрысым парнем с простым лицом, на котором запросто отражались его эмоции. Радость от встречи с Женькой. Восхищение Шурочкой. Искренность, когда он позвал:

— Женька, мы сегодня баню топим. Хочешь, приходи. И девушку приводи.

— Пойдешь? — спросил Женька Шурочку на обратном пути к овражку — Ты любишь париться?

— Не-а, у меня голова сразу болит. Хотя помыться надо.

— Ну и пойдем вечером, помоемся.

— В смысле? Вместе, что ли? Ты что? — оторопела Шурочка.

— Почему вместе? Я — с Мишкой, ты — с сестрой его. Пойдешь?

Баня у Мишки оказалась не такой, как у Лизаветы. У той была банька с маленьким предбанничком с лавкой и вбитыми в стену гвоздями для одежды и маленькая парная с печкой-каменкой, которая занимала чуть ли не половину пространства. Достаточно было плеснуть на пол ковш воды, чтобы она наполнилась паром. У Мишки же «баней» называлась довольно приличная избушка. Уж какой-нибудь Бабе Яге места поселиться вполне хватило бы! Предбанник был раза в полтора просторнее Лизаветиного и вкусно пахнул сухим березовым листом. Запах издавали развешанные на стене веники.

Сама парная — темные стены, полок в два этажа, массивная печь в углу — вместила бы человек пять желающих. А уж Шурочке и Аленке, Мишкиной сестренке и вовсе можно было в прятки играть.

Парни отправили их в баню первыми — мол, мойтесь по-быстрому, а уж потом мы. Шурочка и старалась по-быстрому — жарко было и темновато, тусклая лампочка у входа только и давала света, чтобы шайку с мочалкой разглядеть. Шайка — овальный оцинкованный тазик, мочалка — комок каких-то волокнистых лент, похожих на плоские стебли. Нет, в ванной лучше, решила Шурочка и окатила себя из шайки водой. Но пахло в бане здорово — теперь уже распаренным березовым листом: Аленка замочила в тазу два березовых веника.

— Шура, париться будете? — Четырнадцатилетняя Аленка говорила ей «вы», и от этого Шурочка чувствовала себя важной пожилой теткой.

— Не, Ален, не буду, у меня и так голова болит!

— А хотите, я вам спину потру?

— Потри, пожалуйста, и давай на «ты». Аленка взяла пахнущий хвоей брусок мыла — в тусклом свете был неопределенного цвета, но Шурочка знала, что мыло зеленое. Этим «Хвойным», да еще хозяйственным мылом только и торговало местное сельпо. И шампунями — «Лада» и «Яичный». (Шофера, Шурочка слышала, хохмили в магазине по этому поводу, что, мол, «Лада» — женский шампунь, а «Яичный» — мужской. «Почему?» — не поняла тогда Зинка-продавщица. «Так ведь для яиц же!» — гоготали мужики.) Аленка намылила мочалку-рогожку — та быстренько запенилась — и пенным комком начала тереть Шурочкину спину. Мочалка терла жестко, но приятно.

— Шур, а ты Женю давно знаешь?

— Нет, только вчера познакомилась. Представляешь, год учились в одном потоке — и не помним друг друга. Только здесь встретились!

— Да, представляю, — грустно вздохнула девушка. «Влюбилась она в него, что ли?» — подумала Шурочка и ощутила легкий укол ревности.

— Ален, давай теперь я тебе спину потру. Женька с Мишкой после них парились часа два. И то Женька сказал: это они по-быстрому, чтобы Шурочке не ждать долго. А так и по четыре часа парятся. Шурочка, действительно, заждалась: и блинов успела помочь Аленке нажарить, и чаю уже упилась с медом и черноплодным вареньем, и разговориться с девчонкой успела. Оказывается, Аленка уже скоро должна ехать в район в училище — она на швею учится, да мать у них приболела по-женски, неделю ей еще в районе в больнице лежать. А она, Аленка, пока на хозяйстве: «Да ничё, справляюсь, мужики помогают!» В кухне, где они сидели — дальше в дом Шурочка не ходила, — действительно, было чисто. На полу — дорожки, связанные из нарезанных тряпочек. На стенах — вышивки в рамочках под стеклом и похудевший на две трети отрывной календарь. Шурочка подошла и оборвала листочек — все равно уже день кончается. Двадцать девятое августа. Еще два дня — и снова осень. Какое же короткое здесь лето! Дома, в Ташкенте теплынь стоит до конца октября, в марте уже опять можно в туфельках гулять. Она все два зимних месяца, весь декабрь и январь, в пальто и тонкой вязаной шапочке ходила. Да и то больше из уважения к календарю — иногда такая теплынь стояла, что даже в январе можно было в плаще бегать. А здесь уже в ноябре такие морозы — какое пальто, какая шапочка! Хорошо, мама ей шубку купила искусственную и шапку связала из мохера, отворот на два слоя. Если под мохеровую шапочку надеть тонкую вязаную, а под шубку — свитер и трикотажные шерстяные штаны, вполне можно добежать от общаги до института.

Шурочка отчаянно мерзла всю прошлую зиму, изо всех сил ждала весны. Но даже на Первое мая, когда дома все уже ходили в платьицах и махали на демонстрации веточками с живыми листьями, в Томске хлопьями валил снег, от которого у Шурочки в руках совершенно раскисли бумажные цветы и листья, наклеенные на голые ветки. Их колонне выдали такие «икебаны», чтобы они махали ими у трибун. Праздник весны все-таки! Весны в этом году в Томске не было — сразу наступило лето. Июнь с первых же дней так вжарил — все моментально разделись до маек. Студенты готовились к экзаменам на крышах общежитий — зубрили и загорали. Июль и пол-августа Шурочка провела дома.

Вторые пол-августа — здесь. И вот лето — кончается…

— Какие они славные. И Мишка, и Аленка, — подводила Шурочка итог их похода в баню. Было уже часов одиннадцать — долгий, полный событиями, замечательный день заканчивался. — Они почти такие, как в книгах описывают. Ты знаешь, я раньше очень любила книги про деревню, а теперь, наверное, не смогу их читать. На самом деле все здесь не так пьют, дерутся, матерятся.

— Ага, я тоже раньше думал, что в деревне все дружно работают и частушки под гармошку поют. Знаешь, что Мишка сказал? Что они Аленку в район отправили учиться, чтобы она здесь не пропала. Ни с кем из местных парней нельзя всерьез встречаться — пьют и бездельничают. Девчонки, кто остались, пьют и таскаются. Иногда кажется: дали бы автомат — всех бы местных алкашей положил, все равно толку от них нет, вред один.

— Тогда, Жень, во всей деревне осталось бы три-четыре мужика. Мишка, его отец, твой печник и муж Людмилы-заведующей. Может, еще директор совхоза. Представляешь, вся деревня — сплошь одинокие бабы!

— Да им же лучше! Никто не пьет и не дерется!

— Да ладно тебе! Лучше посмотри, ночь какая!

Ночь была исключительная! Луна уже несколько дней была полная, только-только пошла на убыль и сияла в небе почти идеально круглым диском. Звезды пушистыми светляками выстраивали в небе свои созвездия. По козырьку крыльца правления совхоза шелестела серебристыми в ночи листьями яблонька-ранетка.

— Пошли, постоим на крыльце, — позвал Женька и потянул Шурочку (от Мишкиного дома они так и шли, не размыкая рук) в тень под крышей.

Они постояли на крылечке, облокотившись на перильца и касаясь друг друга плечами.

— Хочешь ранеток? — спросил Женька.

— Они же горькие!

— А эти крупнее других, может, не горькие! Я сейчас!

Женька перемахнул через заборчик и, оказавшись в палисаднике, пригнул ветку ранетки и сорвал несколько яблочек. Потом захрустел одним яблочком и протянул второе Шурочке:

— Попробуй, кисленькие.

Шурочка куснула. Яблоки были кисло-сладкие, как с яблони в ташкентском пионерском лагере. Яблони там росли позднего сорта, окончательно созревали в сентябре, но детвора уже в августе обирала жесткие сочные зеленые плоды.

— Вкусно! — сказала Шурочка. Она стояла на крылечке, Женька — на земле, и теперь он стал одного роста с Шурочкой. Его глаза теперь были на уровне Шурочкиных глаз, близко-близко. Женька смотрел прямо, не мигая. Потом притянул Шурочку к себе — одна ладонь на ее плече, вторая мягко придерживает затылок — и потрогал ее губы своими твердыми сухими губами. От Женьки пахло яблоками и чуть-чуть — табаком.

Как хорошо, как хорошо жить на свете! В последние два дня Шурочка поняла, почему в книжках пишут — «летать на крыльях любви». Именно на них она и летала, не иначе. День в столовке проходил — не замечала как. Картошка, капуста, фарш для котлет, макароны — продукты, казалось, сами, по щучьему велению складывались в первое и второе, она лишь наблюдала за ними. Даже в паре с новенькой Раисой работалось легко. А уж сегодня с Натальей вообще не работа, а праздник!

• Предыдущая
• 20/22
• Следующая