Пробуждение - Рой Кристина - Страница 34

• Предыдущая
• 34/52
• Следующая

- Вряд ли он еще раз проснется, бабушка, - сказал пастор взволнованно.

- Как Богу угодно, господин пастор, ведь он пойдет Домой. Недавно он сам нам сказал, что Дух Святой дал ему уверенность в вечной жизни. О, Бог милостив. Последовавшего зовет Христос, Он не разочарует.

Потихоньку, чтобы не разбудить старика, бабушка стерла с его лба капли пота, выступившие во время приступа. Губы его зашевелились.

Пастор и бабушка склонились, чтобы услышать его слова: "Благодарю Тебя... Господь Иисус... Твоя кровь... вечную жизнь..

. к святым горам... благослови... Аннушку!" И еще раз с тоской: "Иисус мой, домой!" Больше они ничего не услышали. Старик приподнял голову, и лицо его от лба до подбородка словно просветлело. Вздрогнула еще левая рука, тихий вздох, и...

- Он уже в вечности... - вздохнула бабушка, опустилась на колени и тихо стала молиться, чтобы Иисус Христос провел возвращающуюся душу через долину смертной тени и довел домой.

Так ушел в вечность пастух общины Зоров-це, который на земле мало трудился для Господа, потому что жил во мраке. И все ж пастор был доволен, что ему дано было спасти человека, ему, которого люди поставили своим душепопечителем. Земляки вручили ему пастырский посох, чтобы он повел свое стадо в страну, верный путь к которой ему был не известен. На вопрос, ожидает ли их там вечная жизнь, он тоже не мог дать точного ответа. Юноша был научен исполнять свою должность, незаметно для него произошла подмена: жизнь с Богом была заменена на образование. Его послали работать, нести людям свет, прежде чем Иисус Христос стал его светом в жизни.

После утомительных бессонных ночей, жестокой борьбы с гордым сердцем, в которой должен был умереть самонадеянный богослов, чтобы родился слуга Христа, Бог заставил его услышать свидетельство и увидеть смерть наименьшего из Своих детей, чтобы сказать ему: "Да будет свет!" И стал свет. Пастор Моргач поверил, что все Слово Божье - истина и что Бог, милостиво принявший старого Бенека благодаря голгофской жертве Сына Своего, примет в свое время и его. Склонившись у тела старого пастуха на колени, в то время как бабушка сопровождала молитвами отошедшую душу, он в вере обрел милость, прощение, новую жизнь и свет.

Пастор Моргач оставил дом пастуха новым человеком. Ушедший из этой хижины был теперь на небе, в покое, красоте и славе, пастор же - обновленный, с большой радостью в душе, пошел навстречу борьбе и страданиям. А на земле оба они были пастырями.

Таких похорон люди в Зоровце еще не видели. Вся община провожала своего пастуха в последний путь; три отряда с горящими факелами оказывали ему честь. Если бы он был католиком, то ему пели бы: "Вечный свет да светит ему!" Он ему действительно светил. Может быть, поэтому и солнце так ярко светило! Но самым примечательным была надгробная речь пастора. Никогда еще люди в Зоровце такой не слыхали. Когда пастор стал описывать жизнь старика, о которой услышал от него самого, у всех появились слезы на глазах. Он сказал, что, к сожалению, никто не заботился о его душе, что, по признанию пастуха, он в этой христианской среде жил без Бога и без Христа, что он ничего не понимал из того, что говорилось в церкви. "Он жил среди нас, он нам верно служил, но если бы Бог не послал к нам Своих слуг, то мы все проводили бы его в вечную тьму, без Христа, без света. Никто из нас не служил ему в духовном отношении - меньше всех я". Пастор, передохнув, продолжил: "Зато он своим последним вздохом послужил мне!

У его смертного одра я узнал, что он в свой последний час верой обрел Спасителя и что я, который все о Нем знал, который поставлен на это место по вашему желанию, чтобы вести вас к Богу, - Его не имел. Умом, из книг, я о Нем знал, но в моем сердце Его не было. "Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного". Эти слова я хорошо знал, как и то, что Бога Сына тогда я еще не принял. Но так как в Слове Божьем сказано: "А тем., которые приняли Его, верующим во Имя Его, дал власть быть чадами Божиими". Юрий Бенек стал счастливым сыном и наследником раньше, чем я, ваш пастор. Это справедливо, так как перед Богом все равны. Видя кончину этого оправданного человека, наблюдая за тем, как он уходил домой, я наконец открыл сердце стучавшемуся в него Спасителю. Он меня помиловал, и я принял Его. До того времени Он жил только в моем уме, в книгах, а сердцем я Его не видел. Сегодня Он живет в моем сердце, так что я могу воскликнуть словами песни: Да, я спасен, спасен я от блужданий Пытливого и гордого ума. В самом деле, таких похорон в Зоровце еще не было и такой надгробной речи еще никто не слышал. Никто из участников не остался равнодушным. Ведь неслыханное дело: пастор перед членами своей общины делает такое признание! Понявшие его ликовали в душе, другие, которым его высказывание было непонятным, почувствовали все же глубокое уважение к нему. Он словно приблизился к ним.

До сих пор с ними говорил пастор, сегодня это был человек, говоривший с народом, как брат с братьями. Уходя с кладбища, даже самые равнодушные с уважением прощались с ним.

Так жители Зоровце похоронили своего пастуха. На третий день после похорон на собрании общины решили перестроить пастушью хижину и использовать ее для ночлега странствующих подмастерьев. Так община хотела сохранить память о Бенеке.

Наступил вечер. Сенины после дневного труда, поужинав, сидели вместе, размышляя о божественных истинах. Они прочитали Псалом 50: "Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои..." - Думая о своих злодеяниях, - сказал Се-нин печально, - я не могу от всего сердца благодарить Господа за то, что вы, матушка моя, и Циля меня простили, как и Господь меня простил из любви Своей великой, и Спаситель меня кровью Своей омыл навсегда.

- Это, сынок, были не только твои грехи, - сказала мать его, схватив сына за руку.

- Верно, - подтвердила Циля, - это были и наши грехи, и Бог нам всем их простил.

Она встала, чтобы убрать со стола. Положив руку свою на плечо мужа, она с любовью посмотрела ему в глаза. И он с благодарностью ответил ей тем же.

- Посиди еще, Циля, вымоешь посуду после. Я вам что-то хочу сказать.

Немного позже молодая женщина, вытерев стол и по просьбе матери достав для работы мешок с перьями, села возле своего мужа. Они сидели рядом так мирно, что их недавняя прошлая жизнь, казалась нереальной. С выздоровлением Цили снова расцвела и ее красота. Сенин все еще был статным мужчиной с приятной наружностью, хотя уже немного поседевшим. Как благодатно сказались на них обоих милость Божья и человеческая любовь!

- Мартыновы мне пишут, - начал сапожник, - что они имение наконец записали на свое имя. До рождества они еще Не знали точно, будет ли оно им принадлежать, и поэтому не могли туда ни переехать, ни привести там что-нибудь в порядок. В имении достаточно строений, но все очень запущены. Они также пишут, что ищут умелых, старательных работников и обещают хороший заработок; работа по сравнению с нашей здешней - детская игра. Работникам разрешается держать для себя птицу и свинью. Если экономить, можно немного накопить денег и со временем купить что-нибудь существенное для своего хозяйства. Так как я перестал пить, то они предлагают и нам поработать у них. Моя мать помогла бы нам в нашем доме. Зимой и в плохую погоду я мог бы сапожничать. Я думаю: не от Бога ли эта возможность - приобрести обратно то, что я растратил? Мы бы не навсегда, а только на несколько лет нанялись к ним в работники. Земли мы бы там покупать не стали, а берегли бы каждый грош, чтобы вложить его в наше здешнее имение и поправить его к нашему возвращению. Дом и поля можно выгодно сдать в аренду, чтобы уплатить налоги, а заработанное у Мартыновых нам бы оставалось. Так вот, слово за вами.

- Делай, что считаешь нужным, сынок! Я пойду с тобой и помогу, сколько смогу, - сказала мать дрожащим голосом, со слезами на глазах.

• Предыдущая
• 34/52
• Следующая