Обо всем по порядку. Репортаж о репортаже - Филатов Лев Иванович - Страница 45

Построенный на чувствах репортаж искажает зре­лище; пустяковый промах ни с того ни с сего превра­щается в вопиющее безобразие, случайная удача — в подвиг, поражение — в трагедию, скромная победа — в триумф. Один лишний пропущенный гол оборачивает­ся поводом для скоропалительных выводов не только о сегодняшней игре, но и в целом о бедственном состоянии дел в футболе, и, наоборот, один лишний забитый — преподносится как знак процветания.

Такой комментарий, как мне думается, все более устаревает, он рассчитан преимущественно на аудито­рию слабо подготовленную, а потому легковерную. Если она и была такой когда-то, то ныне наших бо­лельщиков, представляющих крупнейшую спортивную державу, одной чувствительностью не обольстишь.

Комментатор, казалось бы из лучших побуждений торопящийся чрезмерно превознести победителей либо в пух и прах разнести побежденных, на самом деле ставит футболу и аудитории подножку. Это бросается в глаза, когда одна и та же команда вскоре после победы терпит поражение или после поражения одер­живает победу. Тональность комментария меняется до неузнаваемости: неделю назад разруганные превраща­ются в молодцов, а вчерашние молодцы — в мокрых куриц. Нагнетание чувств не что иное, как нервический стиль, который никогда никого не приближал к истине.

Да и кроме того, слушая комментарий, который по аналогии с известной разновидностью игры заслужи­вает наименования «Бей — беги!», начинаешь думать, что репортер не просто работает в той манере, кото­рую выбрал и готов защитить и обосновать, а умыш­ленно, нарочно ею пользуется, чтобы произвести бла­гоприятное впечатление своей воинственной предан­ностью. На кого же произвести впечатление? А просто долгие годы было принято делать хорошую мину при плохой игре, неудачи считать случайностями, валить вину на судей, что легче и дешевле всего. Благодаря такому звуковому ряду, пусть он и не совпадал с изоб­разительным, а то и прямо ему противоречил, удава­лось наводить тень на ясный день. Кто-то на своих диванах попадался на удочку, а из умевшие смотреть диву давались.

Бьют пенальти в ворота нашей команды. Коммен­татор либо прямо заявляет: «Ни за что!», либо произ­носит: «Оставим это решение на совести судьи», да таким тоном, что ясно: какая там совесть?!. Бывало, я не выдерживал и звонил Николаю Гавриловичу Ла­тышеву: «Что скажете?» — «Чистейший пенальти, ни­каких сомнений». Я успокаивался, но ведь не каждый может свериться с авторитетнейшим арбитром. И что остается? Негодовать, развивать в себе подозритель­ность. Но какого же поведения тогда ждать от зри­телей?

Всей душой я за комментарий реалистический. Тот, при котором во главу угла ставится то, что дейст­вительно есть, а не то, чего хотелось бы, заставляет смотреть правде в глаза, а не выдувать мыльные пузы­ри иллюзий. Комментарий мужественный, как сам футбол, умный, разнообразный, как сам футбол, и, как футбол, не терпящий суеты, суесловия и подтасовки.

Работать для газеты или журнала возле телевизора не так просто, как может показаться. Иногда, если почувствуешь, что закадровый голос начинает уводить в сторону, морочит голову, выключаешь звук. Смот­ришь «тихий» футбол, и все становится на свои места; уходишь из дискуссии, которую внутренне вел, и начи­наешь привычно, самостоятельно работать, готовишь свой отзыв об увиденном.

Конечно, репортеру, находящемуся у телевизора, необходим такт: с самого начала надо дать зарок не равнять себя с теми, кто смотрит матч на стадионе, и уж тем более не воображать себя искусником, кото­рому нипочем расстояние в тысячи километров. Оно сказывается: нет общения с коллегами в пресс-центре, которое всегда наводит на мысли, не можешь выслу­шать тренеров, взглянуть вблизи на футболистов, по­чувствовать их состояние, неощутима погода, реакция зрителей. Картинка есть картинка, она сжата в рамке пространства и времени: полтора часа игры и ни мину­той больше.

Значит, и брать на себя надо то, что можешь взять. И обязательно с первых же слов признаться читателю, что ты не там, а здесь, а то иногда фальшивят, умалчи­вают, пишут так, что можно подумать, что автор на чемпионате.

Я не то что допускаю, а совершенно уверен, что, будучи «московским спецкором» испанского чемпио­ната для «Огонька» и «Юности» и мексиканского — для «Известий», далеко не все сумел так рассказать, как если бы был спецкором испанским и мексикан­ским. Но, видимо, отчасти выручала память о чемпи­онатах, на которых бывал ранее, имел с чем сравнить, чем дополнить «картинку».

Скажем, проявившееся еще на чемпионате 1978 го­да увеличение числа сильных, разных команд, способ­ных оспаривать призовые места, что стало ведущей тенденцией мирового футбола, было отличительной чертой и двух следующих чемпионатов. Для такого вывода достаточно телевизора.

Не оставило телевидение в секрете и причины того, почему советская сборная и в Испании, и в Мексике раньше срока выбывала из борьбы. Старая, бесконеч­но повторяющаяся история: никак не научатся у нас привести в соответствие игровой класс футболистов со всем тем, от чего зависит его проявление. Если рань­ше, как уже говорилось, наша команда отставала в та­ктике, запаздывала с модернизацией, то в 1982 году в Испании ее подвел тренерский разнобой, несовмести­мость К. Бескова и В. Лобановского. В 1986 году в Мексике скоропалительная подмена за 19 дней до начала сборной, которую возглавлял Э. Малофеев, киевским «Динамо», только что выигравшим Кубок кубков. Экспромт удался наполовину: позволил кома­нде, приехавшей в Мексику с корабля на бал, произ­вести первыми матчами впечатление, но затем рас­терявшей и задор, и стройность, что, справедливости ради, полагалось объяснить отсутствием необходимой подготовки.

В который уже раз что-нибудь да не слава богу! Впрочем, для того чтобы знать о нашей неорганизо­ванности, не требуется ехать за тридевять земель: она нам известна, и возле телевизоров.

Сомневаться в игровом умении наших мастеров давно уже не приходится. Но с удивительным постоян­ством они попадают в экстремальные ситуации «на­ибольшего неблагоприятствия». Вернее, не попадают, а привозят их с собой из дома.

Каждый чемпионат мира нов и по-своему прекрасен. Дистанция в четыре года между ними не кажется чрез­мерной: этого срока как раз хватает, чтобы улеглось взбаламученное футбольное море, чтобы собраться с умом и силами перед очередным дальним плаванием.

Мне, репортеру, работавшему уже на семи чемпи­онатах (а это более тридцати лет), ничего не остается как закончить вопросом: придет ли время, когда наша сборная явится на чемпионат во всеоружии своей игры, свободной от вериг недоразумений, неподготовленно­сти, неорганизованности? Вывод, может быть, и печа­лен, но все ее провалы и полууспехи на чемпионатах мира в большей мере предопределяются дома, чем на полях игры.

Но что бы то ни было, чемпионаты мира, эти горные цепи, всегда будут властно тянуть к себе, вла­деть сердцами, сведя с ними знакомство, уже не мыс­лишь без них большого футбола.

Ни в какой другой город я столько не ездил, как в Киев.

Ни по какому другому городу столько не кружил. Наши командировки весенние, летние: тянули к себе днепровское плавное кудрявое взгорье, длинные набе­режные с неподвижными, как их поплавки, удильщика­ми, стадиончик «Динамо», где и без футбола приятно посиживать на дальней скамье в тени старых деревьев. Киевские площади, театры, музеи, редакции, церкви, памятники, скверы, рынки, вареничные, гостиницы, маршруты метро и троллейбусов я не то что припоми­наю, я их знаю, как свои московские, знаю так, словно среди них живу.

Июньский солнечный день, открывали памятник расстрелянным оккупантами четырем динамовцам. Строем стояли мальчишки из футбольной школы, ста­равшиеся быть серьезными, женщина — секретарь гор­кома разрезала красную ленту. Неподалеку, в бассей­не, прыгали в воду, гулко вскрикивали, и тишина вокруг памятника казалась хрупкой, стеклянной. И по­ка эта тишина была цела, в глазах стояли двое из четверки, те, кого видел: вратарь Николай Трусевич и хавбек Иван Кузьменко — сильные, молодые, на зе­лени предвоенного московского стадиона «Динамо».