Обо всем по порядку. Репортаж о репортаже - Филатов Лев Иванович - Страница 28

Бобров из тех героев, чья участь — одним своим именем вызывать доверчивое поклонение и у тех, кто его не видел на льду. Он заслужил эту участь. Даже если бы у меня появилось желание хоть в малой мере, в пустяках найти изъян в его хоккейном искусстве (а у нас не упускают случая это делать, говоря о звездах), я был бы бессилен.

И тем не менее судьба его сложилась не безупречно. Не ледовая, а человеческая. В начале 1950 года Бобров из ЦДКА перешел в клуб ВВС. Болельщики не приня­ли его в другой, полосатой, форме, какие бы подвиги он ни продолжал совершать, несмотря на то, что вэвээсовцы в трех чемпионатах подряд, до того как их расформировали в пятьдесят третьем, становились пе­рвыми. И сколько раз приходилось слышать на трибу­нах скандирование: «Бей Бобра!» Грубость, хамство, неблагодарность? Несомненно, если иметь в виду вели­кого хоккеиста Боброва. Готов согласиться и с тем, что переходил он в ВВС, имея на то свои уважитель­ные резоны. Да и что, казалось бы, особенного, сменил один армейский клуб на другой.

Но причина глубже. Новоявленный клуб ВВС по­давляющее большинство болельщиков —цээсковских, динамовских, спартаковских, людей испытанных, тве­рдых в принципах, — не приняли. История старая, сей­час память о ВВС музейная, хранится в справочниках. Но история не бесстрастная, не прощенная и не без­различная.

Клуб ВВС возник из ничего, на ровном месте. Многотысячное население трибун было прекрасно осведомлено, что командующий ВВС Московского округа В. И. Сталин—спортивный меценат. Да и ви­дели его едва ли не на каждом матче стоящим осо­бняком, поодаль от свиты, как рисовали полководцев на старинных батальных полотнах. И ясно было, что ему в его самолюбивом увлечении практически все доступно.

Мне приходилось слышать, что созданный на ши­рокую ногу клуб ВВС помог развитию спорта в те трудные, бедные годы. Может быть. Твердо знаю дру­гое. В спорте существует вечный соблазн приобретать победы, призы и медали, не считаясь с добропорядоч­ностью. Этот соблазн обеспечивается снисходительной уверенностью, что блеск приобретенного затмит в гла­зах наивных, легковерных, восторженных созерцателей закулисные тайны постановок побед — «любой ценой». Верно, одни похлопают, погалдят, восхитятся. А кто- то смолчит, затаит в душе обиду. И на каких весах измерить, что перетянет?

Так сложилось, что спорт, создававшийся на благо­родных началах, как бы на некоем возвышении над суетой каждодневности, принято идеализировать, под­разумевая, что все в нем должно происходить непре­менно честно и чисто, что уж его-то нравственность не в пример тому, с чем мы сталкиваемся на каждом шагу, не вызывает сомнений и только в этом случае он чего-то стоит. Я нисколько не боюсь этих слов, кажу­щихся, возможно, выспренными. Уверенность в безуп­речности, порядочности всего происходящего на спор­тивных аренах и вокруг них не меньше, если не больше, чем медаль, важна зрителю — болельщику.

В традиционном, устойчивом, с крепкой сопротив­ляемостью футболе вновь созданной команде ВВС, несмотря на привлечение ряда известных мастеров отовсюду, не суждено было подняться выше зауряд­ности. В молодом, неустоявшемся хоккее, где выбор игроков невелик, клуб летчиков быстро выдвинулся на первые роли. Фокус нехитрый: в ЦДКА, «Спартаке», «Динамо», «Крыльях Советов», в Риге, Ленинграде, Челябинске перехватывали лучших игроков, а то и сра­зу целые звенья. Уже одно то, что после трехлетнего самозванного владычества (1951 — 1953 годы) клуба ВВС, когда он заодно со сталинским культом личности приказал долго жить, хоккей наш благополучно на­бирал силу и без него, доказало необязательность свое­вольной затеи.

Всегда сочувствуешь безвестной команде, пробив­шейся наверх и задающей трепку именитым. Если же выдвижение обеспечено протекцией либо безмерными посулами, это оскорбляет чувства болельщиков и ис­кажает естественное развитие событий: у дутых вели­чин оказывается и дутая мускулатура. Такие команды, хотя обычно они недолговечны, успевают оставить о себе недобрую память. Да и как их забыть, если, живя за счет других, паразитируя, они вступают в непримиримый конфликт с общественным мнением. До­бытые ими некогда медали никто и не вспомнит, кроме архивариусов, а обиды, ими нанесенные, отзываются десятилетиями.

Клуб ВВС можно считать классическим примером эгоистичного, неразборчивого, всесильного меценатст­ва. Мне кажется, именно тогда был создан прецедент и, если с тех пор и не возникало ничего равного по масштабу, сама идея вмешательства «отдельных лиц» в спортивную жизнь стала опасно притягательной и заманчивой. Да и живучей.

Слава Боброва, игрока и человека, устояла. В 1954 году он снова в ЦДКА: капитан сборной и ге­рой первого выигранного ею чемпионата мира. В по­здних «поминальниках», куда отбирают одно лестное, не возвращались к вэвээсовским сезонам Боброва, ког­да трибуны ему свистели — что на хоккее, что на фут­боле. Но как же глубоко были задеты, оскорблены болельщицкие чувства, если даже Боброву не простили переодевания в форму другого цвета!

Один из первых своих спортивных очерков я напи­сал весной 1950 года о хоккеистах ЦДКА, ставших чемпионами. Задание «Советского спорта» мне при­шлось по душе, ведь было известно, что несколько самых лучших из этой команды, во главе с В. Бобровым, уже в ВВС. Тогда завязалось мое знакомство с тренером армейцев Анатолием Тарасовым. Он был первым из известных тренеров, с кем я один на один вел беседы.

Трижды — в 1961 году в Лозанне и Женеве, в 1963-м в Стокгольме и в 1964-м в Инсбруке — был я специаль­ным корреспондентом «Советского спорта» на чемпи­онатах мира по хоккею. В те годы я охотно писал об этой игре, издал две небольшие книжки.

Хоккей тех лет мне памятен остро. Если в Лозанне и Женеве нашу сборную непринужденно превзошел канадский любительский клуб «Трейл смок интерс» (сейчас это трудно вообразить!), если в Стокгольме наша сборная после долгого перерыва выиграла зо­лотые медали, хоть и отважно сражаясь, но все же благодаря тройному совпадению обстоятельств в по­следний день (ничья в матче ГДР — США, победа Чехословакии над Швецией и наш выигрыш у Канады, как по заказу — с разницей в две шайбы), что иначе как неслыханным везением не назовешь, то, начиная с Олимпиады в Инсбруке, наши захватили всю власть. Проигрыш даже не чемпионата, а одного матча был всем на диво.

В годы воцарения советского хоккея выделялись армейская и спартаковская тройки: Локтев — Альметов — Александров; Старшинов — братья Борис и Ев­гений Майоровы. Они стояли плечом к плечу в сбор­ной. И не было для них большего удовольствия, чем переиграть друг друга, когда встречались их клубы. Тренеры ЦСКА и «Спартака» их иногда на льду раз­лучали, пускаясь на хитрости ради победных очков. Тренер ведь режиссер, который должен уметь поста­вить победу, обо всем остальном, в том числе и о веч­ных, нетленных ценностях и красотах хоккея, он охот­но рассуждает, если победа в кармане.

Когда всё же эти звенья сходились на льду, мы получали выставочный хоккей. Если Бобров явил миру искусство одного хоккеиста, то тут возникла иная сти­хия игры. В той и другой тройке хоккеисты, борясь, сталкиваясь, падая и вставая, ни на миг не теряли между собой связи. Не знаю, видели они друг друга или угадывали. Скорее угадывали. И у тех и у других ворот вычерчивались когда простые, а когда и запутанные линии пасов и перемещений: выходом, решением, сча­стьем был бросок по воротам. Каждая из троек, как и их приверженцы, вела свой счет соперничества. И все же арифметике в данном случае полагалось помалки­вать. Тут перекрещивались изящное мастерство, само­любие, характеры. Тройки сходились, чтобы побеж­дать. Но в равных боях, которыми можно было любо­ваться бесконечно, они, сами того не подозревая, еще и показывали себя, как бы заявляя: «Вы хотели увидеть хоккей? Извольте!..»

С противником послабее, выигрывая в счете, не выиграешь в совершенстве игры, только равным по классу дано вместе славить хоккей. Позже вершиной, украшением чемпионатов сделались поединки армей­цев Харламова, Петрова и Михайлова со спартаков­цами Якушевым, Шадриным и Шалимовым. А еще позже, когда в ЦСКА создалась очередная образцовая тройка — Макаров — Ларионов — Крутов, ей при­шлось выступать, по сути дела, в одиночестве, вне конкуренции. Успехом стало считаться, если какому-то звену удавалось ее сдержать, а о том, чтобы переиг­рать, и речи не заводили. ЦСКА год за годом стано­вился чемпионом задолго до конца турнира, и как зрелище, как загадка хоккей стал оскудевать.