Сказки - Пино Кристиан - Страница 18

• Предыдущая
• 18/41
• Следующая

Петер ответил, не колеблясь:

— У меня теперь только одно желание, оно включает все остальные: я хочу быть счастливым.

— Подумай, — снова сказал дуб, — у человека нет другого счастья, кроме того, которое он сам завоевал и сберег. Но все же, если ты настаиваешь, я выполню твое желание.

— Я хочу быть счастливым, — повторил Петер.

Едва он произнес эти слова, как в голове у него образовалась страшная пустота. Лес и высокие деревья исчезли; вместо них он увидел темноватую комнату, показавшуюся ему огромной. Раньше Петеру приходилось наклоняться, чтобы войти в свою лачугу, а теперь вдруг он очутился у двери, которая была в двадцать раз выше его самого. На камине под стеклянным колпаком стояли уродливые часы, изображавшие рождение Венеры. В комнате пахло английскими конфетами и сухим затхлым бисквитом. Но в какие-нибудь несколько секунд все прежние понятия Петера о жизни исчезли, он вдруг почувствовал, что этот новый мир как раз по нему. Дверь показалась ему уже нормальных размеров, тиканье часов — ласковым и успокаивающим, воздух — родным и приятным.

В этот момент к нему наклонилось высокое тощее создание с всклокоченной головой, в которой торчали бигуди, и в домашних туфлях. Петер с удовольствием узнал ее. Когда она поставила перед ним плошку, полную чудесного молока со сливками, он принялся мурлыкать. Длинный Петер стал котом старой девы.

Влюбленные не ходили гулять в «лес повешенного», дети никогда не играли там в прятки, старые люди, приближаясь к лесу, осеняли себя крестным знамением.

В те времена, к которым относится это повествование, только суеверие удерживало людей от прогулок среди вековых деревьев, в чащах, где земля густо покрыта нежным мхом, земляникой и черникой, а кусты усыпаны малиной.

Много лет тому назад, рассказывали славные жители ближайшей деревни, властитель края с помощью своих оруженосцев схватил и повесил на суку большого дуба рыцаря Ксавье де Мильмора, дворянина, искателя приключений, который грабил на большой дороге одиноких путников. Это была достопамятная казнь. В то время как тело рыцаря сводила предсмертная судорога, в четырех концах леса трубили в охотничий рог, а на поляне, как бы выражая всеобщее ликование, пылал стог сена.

С тех пор край был избавлен от грабителя, но появился призрак — мертвый рыцарь де Мильмор совершал прогулки при лунном свете. Никому из местных жителей не довелось с ним встретиться, однако крестьяне утверждали, что он бряцает оружием и громко бранится. Этого было достаточно, чтобы обречь лес на полное запустение.

Когда случилась эта история, властелином края был старый граф Поликарп де ля Мотт-Берри, королевский офицер в отставке, достопочтенный человек и любитель крепких напитков. Последний отпрыск могущественного рода, который столетия правил в этом крае и защищал его, граф, опечаленный тем, что у него нет сына, пожелал, пока он еще жив, выдать замуж за какого-нибудь доблестного рыцаря дочь Беатрису. В женихах не было недостатка, ибо притягательная сила таилась не только в Беатрисе, но и в ее приданом, однако девушка с холодной учтивостью неизменно всех отвергала. Один казался ей слишком полным, другой — близоруким, а от третьего дурно пахло. Было ясно — она просто не хочет выходить замуж. Старый Поликарп огорчался и, несмотря на доброту, стал подумывать, не выдать ли дочь вопреки ее капризам.

Однажды, когда граф, размышляя, услаждал себя старой виноградной водкой — коронным изделием края, какой-то крестьянин попросил разрешения повидать его. Не в обычаях старого графа было спроваживать посетителя, но он действовал так не по доброте сердечной, а единственно лишь из любви к сплетням, и ничто не привлекало его так, как тайны подданных. Граф велел впустить крестьянина и сразу же увидел, что тот необычайно встревожен чем-то.

— Ваша светлость, — сказал крестьянин, — я только что видел повешенного рыцаря!

— Ах, — воскликнул Поликарп, — бедный мой Матье! Выпей стаканчик виноградной водки и расскажи, что там с тобой случилось.

— Да как вам сказать, ваша светлость. Вам известно, что мое поле граничит с лесом повешенного; мне не по душе это соседство, но когда человек небогат и у него крепкие руки, он не может оставить невозделанным лучший кусок своей земли. Отменная водка, ваша светлость.

— Налей себе еще стаканчик и рассказывай поскорее; видишь, как меня разбирает любопытство!

— Этим утром я собирался выйти в поле боронить, как вдруг услышал треск сучьев в лесу. Я не из пугливых, ваша светлость, но не скрою, сердце у меня так и заколотилось. Я обернулся и увидел… нет, не хочу вас волновать…

— А двадцать палочных ударов под коленки хочешь?

— Как верно то, что мой стакан пуст, так правдивы мои слова! Я видел повешенного рыцаря!

— А как ты узнал, что это повешенный рыцарь?

— Вы, ваша светлость, как и все мы, знаете, что у рыцаря де Мильмора на доспехах была черная звезда. Сегодня утром призрак имел на груди такую же звезду.

— И что же ты сделал? Убежал, конечно?

— У меня не было сил бежать! Рыцарь помахал мне рукой и скрылся в лесу, а я поспешил предупредить вас!

— И правильно сделал! Налей себе третий стаканчик.

— Спасибо, ваша светлость, я позволю себе выпить за ваше здоровье и за здоровье мадемуазель Беатрисы.

— А я, Матье, пью за повешенного рыцаря!

В тот же вечер в кабачке «Дырявый грош» Матье в сотый раз пересказывал свое приключение; он столько говорил и столько пил, чтобы прочистить горло, что у него стала кружиться голова; но история эта отныне не нуждалась в рассказчике, она теперь жила своей жизнью, переходя из уст в уста.

— Ручаюсь, что это был призрак, — прохрипел кабатчик Ионас. — Будь то рыцарь во плоти и крови, он вышел бы из лесу, заговорил, попросил бы стаканчик вина.

— Скверная шутка! — гаркнул Мирамер, начальник замковой стражи. — Окажись я на месте этого труса Матье, я показал бы всем, как отношусь к подобным вещам.

— Он уволок бы тебя в преисподнюю вместе с твоим клинком и кольчугой; ты даже не успел бы выказать свою храбрость перед этим чертом.

— Я знаю силу своего кулака, а черта сроду не видывал.

— Матье вовсе не трус, — вставил слово кабатчик. — Он и впрямь видел повешенного рыцаря; впрочем, сколько людей слышали, как рыцарь бранится. Это тянется уже сто лет.

— Больше, по крайней мере двести, — заметил какой-то крестьянин.

— Еще и шестидесяти лет не прошло, — ухмыльнулся Мирамер. — Мой дед рассказывал мне, что, когда повесили рыцаря, он сам зажигал костер радости!

— Шестьдесят или двести лет минуло — призрак всегда опасен. С такими вещами не шутят.

— В тот день, когда мы избавимся от призрака, я собственноручно подожгу стог сена.

В эту минуту дверь в кабачок открылась. Все оглянулись и замерли в молчании — на пороге стоял повешенный рыцарь. Он был страшен в своих сверкающих доспехах, а его черная звезда блестела свежей краской. Лицо рыцаря было скрыто под опущенным забралом, а на руки были надеты железные перчатки. Никто не решился бы утверждать, что в этом движущемся железном футляре заключен человек.

Призрак пересек комнату и, подойдя к стойке, облокотился на нее.

— Водки! — отрывисто бросил он.

Кабатчик так дрожал, что, наливая водку, расплескал половину бутылки, пока наполнил небольшой стакан. Рыцарь поднял забрало, залпом опорожнил стакан и снова опустил забрало, прежде чем кто-либо успел разглядеть его лицо.

— Господин призрак, — гаркнул Мирамер, — вы неучтивы; когда воспитанный человек впервые входит в кабачок, он пьет за здоровье присутствующих!

Рыцарь не ответил. Он снял с руки железную перчатку и положил ее на стойку. По комнате пронесся вздох облегчения; живая человеческая рука, гибкая и мускулистая, открылась взорам всех, кто находился в зале. Мирамер осмелел:

• Предыдущая
• 18/41
• Следующая