Серийные преступления - Ревяко Татьяна Ивановна - Страница 8

— Ну, что? Довольны?

— Не совсем, — отвечал я, — мне надо будет посмотреть, когда вы выпустите его уже без арестантской куртки.

— Ничего не может быть легче, — любезно ответил смотритель, — приходите сюда в 9 часов утра 20-го числа и увидите.

Я поблагодарил и ушел.

План мой был неотступно следить за этим Коноваловым на свободе и через него найти Иванова. Если Иванов был у него в тюрьме, зная, что ему скоро срок, то, несомненно, с какими-нибудь планами, и, несомненно, что Коновалов, выпущенный на свободу, в первый же день встретится с ним. Приметы же Иванова, кроме этих синих брюк с белыми полосками, я узнал от смотрителей обеих тюрем, где он сидел. Я был уверен, что Иванов от меня не уйдет, и позвал к себе на помощь только шустрого Ицку Погилевича. Объяснив ему все, что он должен делать, я 20-го числа, к 9 часам утра, был уже в тюремном замке. Погилевича я оставил на улице у дверей, а сам прошел к смотрителю и опять укрылся в каморке за окошком.

Коновалов вошел свободно и развязно; на нем были серые брюки и серая рабочая блуза с ременным кушаком. В руках он держал темный картуз и узелок, вероятно, с бельем. Смотритель поговорил с ним минуту, потом выдал ему несколько денег, его заработок, паспорт и отпустил его. Тот небрежно кивнул ему, надел картуз и вышел.

Я тотчас выскочил из каморки и хотел бежать за ним, но смотритель добродушно сказал мне:

— Можете не спешить. Я велел придержать его, пока не выйдете вы. А теперь к вашему сведению могу сказать, что у них на Садовой, в доме де Роберти, нечто вроде притона. Вчера один арестант рассказывал.

Я поблагодарил его, поспешно вышел на улицу и подозвал Погилевича. Мы с ним перешли на другую сторону, и я стал закуривать у него папиросу. Через минуту вышел Коновалов. Он внимательно поглядел по сторонам, встряхнулся и быстро пошел по направлению к Никольскому рынку.

— Не упускай его ни на минуту! — сказал я Ицке, указав ему на Коновалова, и спокойный пошел по своим делам.

На другой день Ицка явился ко мне сияющим.

— Ну что? — быстро спросил я.

— Все сделал. Они вдвоем и в том доме!

— Де Роберти?

— Да, да!

— Сразу и встретились?

— Нет, много работы было. И он начал рассказывать:

— Коновалов прошел в портерную на Фонтанке, у Подьяческой, и там встретился с Ивановым, который его поджидал. По описаниям внешности, это был, несомненно, Иванов. Ицка сел подле них, закрывшись газетой, и подслушал их беседу, которую они вели на воровском жаргоне. Судя по тому, что он подслушал, они сговаривались произвести какой-то грабеж с какими-то еще Фомкой и Авдюхой. После этого они вышли и заходили еще в кабаки и в пивные и прошли наконец, в дом де Роберти, где находятся и сейчас.

— Ну а если их уже нет? — спросил я.

— Тогда они придут туда снова, — спокойно ответил Ицка. Я молча согласился с ним и торопливо оделся. Придя в ближайшую часть, я попросил у пристава дать мне на помощь двух молодцов. Он мне тотчас отпустил двух здоровенных хожалых. Я приказал им переодеться в светское платье и идти с Ицкою, чтобы по моему или его приказу арестовать преступника.

На Садовой, в нескольких шагах от Сенной, находился знаменитый в свое время дом де Роберти, кажется, даже не описанный и в «Петербургских трущобах» Вс. Крестовского. А между тем это был притон, едва ли не Вяземского дома. Здесь было десятка два тесных квартир с угловыми жильцами, в которых ютились исключительно убийцы, воры и беглые, здесь содержатели квартир занимались скупкой краденого, дворники — укрывательством, а местная полиция имела с жильцов этого дома доходные статьи.

К воротам этого-то дома я и отправился сторожить свою «дичь». Часа два бродил я без толку, пока наконец убийца не вышел на улицу. Я узнал его сразу, не увидев даже Коновалова, который шел позади его. Узнав его, я зашел за спину и окрикнул:

— Иванов!

Он быстро обернулся.

— Ну, тебя-то мне и надо, — сказал я, подавая знак своим молодцам, и спустя 15 минут он уже был доставлен в часть, где я с приставом сняли с него первый допрос. Поначалу он упорно называл себя Силой Федотовым и от всего отпирался, но я сумел сбить его, запутать, и он сделал наконец чистосердечное признание.

Все мои предположения оказались совершенно правильными. В ночь с 12-го на 13-е июня он бежал из Красносельской этапной тюрьмы, разобравши забор; за ним погнались, но он успел спрятаться и на заре двинулся в путь. Близ дороги он увидел чухонца, который сидел на камне и курил трубку. Он подошел к чухонцу и попросил у него курнуть. Чухонец радушно отдал трубку, Убийца выкурил ее и возвратил. Чухонец стал набивать трубку снова, и тогда беглому солдату пришла мысль убить его. Он поднял топор, лежавший подле чухонца, и хватил его обухом по голове два раза. Удостоверившись, что чухонец убит, он снял с него сапоги, взял у него паспорт и 50 копеек, сволок его в сторону и зашагал дальше. Не доходя заставы, он увидел, что в нижнем этаже дачи открыто окно. Тогда он перелез через забор, снял с себя сапоги и шинель, взял в руку здоровый камень и влез в окошко. Забрав все, что можно, он надел одно пальто на себя, другое взял в руки и ушел, оставив в саду свою шинель. После этого он указал место, куда продал вещи Х-ра.

— И вещи-то дрянь, — окончил он признанье, — всего 12 руб. выручил.

Я разыскал все вещи и представил их немцам, сказав, что прекрасные его брюки остались на воре.

(И. Д. Путилин. Среди грабителей и убийц. Ростов-на-Дону, 1992)

20 июля 1900 года в городе Николаеве в ювелирном магазине «Цукерман и К°» звякнул колоколец, и в дверях появился плотный парень лет 28. Он был высокого роста, с могучим разворотом плеч, с толстой, прямо-таки бычьей шеей. Черты лица были грубыми, а взгляд темных глаз тяжел.

— Чем могу быть полезен? — с профессиональной любезностью осведомился Цукерман.

Молодой человек медленно, с расстановкой отвечал:

— Мне нужны деньги. Я принес золотой лом. Все это, знаете, давно хранилось в семье.

И посетитель высыпал на лоток ювелира мятые кольца, сплющенный браслет, рваные цепочки. Отдельно в коробочке молодой человек положил драгоценные камни.

Ювелир неспешно рассматривал предметы сквозь очки. Потом он похлопал себя по карманам:

— А где мое увеличительное стекло? Наверное, в подсобке. Он отлучился всего на несколько секунд. Но из задних дверей незаметно для посетителя выскочил подросток и понесся в полицейский участок.

Кровавая трагедия, переполошившая всю южную Россию, приближалась к концу.

Олимпиаду еще в гимназии подруги и учителя прозвали Незабудкой.

Гимназия, в которой училась Олимпиада, находилась на Остоженке. Отсюда по окончании уроков она направлялась в бесплатную городскую читальню имени А. Н. Островского.

Однажды в читальне она познакомилась с симпатичным молодым человеком. Как и она, молодой человек регулярно посещал читальню, и девушка еще прежде обратила на него внимание.

Они вместе сходили в театр, побывали на концерте. Молодой человек оказался начинающим карьеру правоведом. Его голова была полна возвышенных планов. Константин (так звали правоведа) не очень понравился матери, но Олимпиада все же приняла его предложение руки и сердца, они обвенчались и уехали в Одессу, где жили родители Константина.

Семейная жизнь их сложилась несчастно. Константин меньше всего думал о карьере, работе и семье, но все больше увлекался вином и картами.

Так Олимпиада промаялась долгих шесть лет. На время она рассталась с мужем и очень удачно устроилась в дом к инженеру Ржанчицкому, который, оставшись вдовым, платил ей за воспитание малолетнего сына 25 рублей. Пять рублей из этих денег она отправляла мужу, жалея его. Еще столько же отсылала матери. Ее пятилетний воспитанник любил Олимпиаду Михайловну как родную мать. Инженер сделал решительное предложение:

— Давайте соединим наши судьбы!

Олимпиада мягко ответила: