Даурия - Седых Константин Федорович - Страница 61
- Предыдущая
- 61/203
- Следующая
— Куда тебя черти подняли? — рассмеялся Северьян, любуясь, как ловко сын перерубал сучья с одного удара. — Спал бы да спал. Вишь, как погода закуролесила. До обеда на пашню и носа не сунешь.
— Я думал, что ясно… Чай-то где варить — здесь али в зимовье?
— Вари здесь. До большого дождя успеешь. А я пойду у Ганьки обутки починю.
В зимовье еще не рассеялась темнота. По слезящимся стеклам окошек сонно ползали пауты — верная примета большого ненастья. У распахнутой настежь двери сидел, зевая, Иннокентий. Он будил своего работника Спирьку, белобрысого десятилетка из крестьянской деревни Мостовки. С неуловимой издевкой начал он ласково и протяжно:
— Спиря… Вставай, милок, вставай, голубь…
Измучившийся за день на непосильной работе, парнишка даже не шевелился.
— Зачем его будишь? Пусть поспит, — вступился за Спирьку Семен Забережный.
— Быков, паря, надо заворотить, а то они скоро в хлеб зайдут, — пояснил Иннокентий и снова повернулся к Спирьке. Ласковый тенорок его стал заметно гуще, строже: — Спирча, вставать пора…
В ответ Спирька повернулся с правого бока на левый да натянул повыше тулуп. Терпение Иннокентия пришло к концу.
— Эй, Спиридон Кузьмич! Да ты оглох, что ли! — не сказал, а прорычал он.
Парнишка заворочался, почесал накусанную блохами спину и опять пустил переливчатый храп.
— Спирька! — рявкнул тогда Иннокентий так, что задребезжали на столе чашки. — Вставай, гаденыш!..
Спирька вскочил как ошпаренный. Протирая немытыми кулаками слипшиеся глаза, обалдело глядел на хозяина.
— Обувайся, да поживей у меня. Там быки к пшенице подходят. Ты у меня не в гостях, а в работниках… Живо, одна нога здесь, другая там!..
— Экий ты пакостный человек. Мог бы и Петьку своего отправить быков заворотить, так нет, надо над парнишкой покуражиться, — сказал Иннокентию Семен, а Спирьке посоветовал:
— Ты, паря, лопотину надень, не то перемокнешь весь.
— Ты не суйся не в свое дело! — закричал Иннокентий на Семена. — Сочувственник какой выискался. От этого вот и носишь одни штаны по три года. А я своих работников даром не кормлю, из?за этого и живу по-людски.
— По-собачьи ты живешь, а не по-людски. Морду вам таким бить надо! — плюнул в сердцах Семен и вышел из зимовья, хлопнув дверью.
— Сволочь какая, — пустил ему вдогонку Иннокентий. — Облаял ни за что ни про что, и прав…
— Ты его не сволочи, Кеха, — сказал тогда Северьян, — Семен человек бедный, да справедливый.
— И ты туда же, — обиделся Иннокентий, — придется от вас в другое зимовье переехать, — и выбежал из зимовья.
После завтрака густо понабилась в зимовье молодежь. Появилась откуда-то колода потрепанных карт. Карты были китайские, с косатыми валетами в пестрых халатах, с узкобородыми косоглазыми королями и тонкобровыми дамами в высоких прическах. Парни сразу же затеяли ожесточенную игру «в носки». Били друг друга нещадно по носам, зычно хохотали и без конца курили едучий самосад, опоражнивая кисет за кисетом. А в подслеповатые, обшитые берестой окошки тягуче шлепал косой дождь. Северьян попросил Никулу, мастерившего из свеженадранной бересты вместительный туес:
— Позагадывал бы им, чертям неугомонным, загадки. Ты на все руки мастак. А то они с этой игрой хуже горькой редьки надоели.
— Давай, давай, Никула, — стали просить со всех сторон.
— Можно и позагадывать, — быстро согласился Никула, почесывая лысину. — Только уговор сделаем: кто загадку не отгадает, тому выпить эту чашку воды. Согласны?
— А ты лучше без воды. Водой они от твоих загадок опиться могут. Загадки у тебя больно забористые.
— Ладно, без воды так без воды. С чего бы это начать?.. Ага, вспомнил для начала. Вот слушайте… Пятеро толкают, пятеро держат, двое смотрят, — и Никула довольно прищурил глаза, с хитрой ухмылкой оглядывая парней. — Ну, чего зажурились? Отгадайте. Загадка для толкового человека не дюже трудная.
Северьян не вытерпел:
— Я, однако, паря, твою загадку знаю. Это ты, однако, насчет иголки с ниткой загнул.
Никула хлопнул себя ладонями по ичигам:
— Вот, зараза, угадал… Тебя, старого воробья, выходит, на мякине не проведешь.
Веселый хохот всплеснулся кругом.
— А ну-ка вот разгадай. Царь приказал, к боку палку привязал, а у палки этой снасть, куда палочку класть.
Северьян удрученно развел руками: что, мол, хочешь делай, а загадка мне не по зубам. Никула заликовал:
— Не раскусишь? То-то и оно! — подмигнул он парням.
— Ножик! — крикнул из угла Данилка Мирсанов. Никула передразнил его:
— Сам ты ножик.
— Ну, тогда шило.
— Зачастил Данило: шило да шило. Тут думать надо. Только ты думай не думай, а раз на службе не был, то и загадки не отгадаешь. Может, уж сказать вам?
— Скажи, не томи.
— Пошто говорить-то? — сказал Семен, выглядывая из-под шубы. — Плевая твоя загадка. Палка — шашка, снасть — ножны. Вот и все.
Данилка хлопнул картузом по нарам:
— А я чуть-чуть не угадал. Только вот о шашке не подумал.
— Чуть не считается, — подъязвил своего дружка Роман.
Возбужденный Никула не унимался:
— Лежит сохатый, весь дыроватый.
— Ну, это, брат, и мой Ганька знает. Знаешь? — спросил Северьян у Ганьки.
— Знаю, — буркнул Ганька и смутился, — борона.
— Гляди ты, какой стервец, — изумился Никула. — Башковитый малый… Какой бы загадкой всех вас, как обухом по голове, стукнуть, — размышлял он вслух. — А вот попробую… Четыре стукоты, четыре громоты, два коктырка, два моктырка, да еще коктырек, да еще моктырек.
Мудреную загадку отгадывали все. Бились над ней с полчаса к великому удовольствию Никулы, который покуривал трубку и посмеивался в опаленные усы. Наконец торжественно сообщил:
— Телега.
— Телега… Отчего же бы это телега?
— А оттого, что четыре стукоты, значит — колеса. Четыре громоты — шины на них. Коктырки с моктырками — оглобли и тяжи. Еще коктырек — шкворень, а моктырек — для складу, чтобы ловчее было. Загадка, паря, настоящая, без обману.
— Загадывать ты мастак, ничего не скажешь. Отгадывать вот умеешь ли? — решив посоперничать с Никулой, сказал Семен. — Отгадай, что я тебе загадну… Заревел медведь на Павловском, заиграл пастух на Дудаевском, а во царском дворе, на крутой горе, над черемухой да ракитами кони в землю бьют копытами.
— Шибко красивая загадка, так за душу и берет. Сразу такую разгадывать и язык не повертывается. Помолчу я, пусть публика подумает, склад ее почувствует. А я-то ее еще от деда слыхал, — вымолвил, глубоко вздохнув, Никула. Он отодвинулся подальше в темный угол и замолчал, словно в молчании надеялся сохранить как можно дольше одному ему ведомое очарование старинной загадки. Хрипло захохотал Петрован Тонких:
— Ага, и Никула отговорками занялся. Молодец, Семен, доконал ты, кажись, его, — кивнул он головой в сторону Никулы.
— Да быть не может, — притворно удивился Северьян, разглядывая в окно, идет ли дождь.
Никула не вытерпел и заговорил:
— Отговорки… Стану я отговорками заниматься. Ежели ты хочешь знать, загадал Семен про колокола… Правда ведь? — спросил он Семена.
Тот утвердительно кивнул.
…Пахать в этот день так и не выезжали. Дождь перестал под вечер. Солнце выглянуло из разорванных туч, уже низко склонившись к сопкам. После раннего ужина стал собираться Никула на солонцы попытать свое охотничье счастье. Роман попросился к нему в компанию. Взяли они с собой по краюхе хлеба да топор, чтобы устроить «сидьбу».
Когда они тронулись от зимовья, в это же время поехал оттуда посланный Иннокентием в поселок за хлебом его сын Петька. Выехав на тракт, он случайно повстречался с Алешкой Чепаловым, который тоже возвращался домой со своей заимки в соседней пади. Они весело приветствовали друг друга. Петька поспешил перебраться в телегу к Алешке, привязав к ее задку своего коня. И начали они друг другу рассказывать свои заимочные новости. Потом Петька спросил Алешку:
— Завтра вместе поедем?
- Предыдущая
- 61/203
- Следующая
