Марафон длиной в неделю - Самбук Ростислав Феодосьевич - Страница 79

• Предыдущая
• 79/124
• Следующая

— Не знаю, приглашал поужинать, так и сказал, в офицерскую столовую... А где именно, не все ли равно?

Бобренок вздохнул: да, этой курносой Тане было все равно. А вот ему так не все равно.

— К себе не приглашал? Не говорил, где живет? — попытался еще раз прозондировать почву.

— Мы не из таких! — выпрямилась девушка на стуле.

— А в гости не напрашивался?

— Спрашивал, где живу. Но мы ведь в общежитии...

С Татьяной Зима все было ясно, и Бобренок сказал:

— Сейчас вы, Таня, подпишете протокол об опознании убитого. Лейтенант поможет вам. — Бобренок бросил на Щеглова лукавый взгляд. — Там, в соседней комнате.

Вероятно, кондукторше понравилось, что именно лейтенант Щеглов станет помогать ей, потому что пошла к дверям охотно и даже не оглянулась на майора.

А Бобренок уже звонил Карему. Следовало организовать немедленно розыск на Богдановке, прочесать все кварталы окраины. Как говорится, не подарок, но все же орбита поиска значительно сократилась.

Сцепщик вагонов Дмитрий Рубас, узнав, что пригородный из Стрыя прибывает на станцию, вышел на привокзальную площадь. Сел на скамью возле киоска, сдвинул форменную фуражку на затылок, закрыл глаза, наслаждаясь сентябрьским солнцем и чувствуя умиротворение и спокойствие. Такие минуты выпадали ему теперь редко: все время пребывал в напряжении и тревоге. Даже дома не было разрядки, собственно, и своего-то дома не было: Рубас жил у многодетной сестры, отдавал ей все свои карточки, однако и этого считалось мало — смотрела косо и бурчала, будто его место на кровати за ширмой было и в самом деле на вес золота.

Рубас не очень-то обращал внимание на укоры сестры. Денег у него было сколько угодно — Гаркуша не жалел, а в городе открылись коммерческие магазины, да и на рынке мог достать все, правда, по сумасшедшей цене, но ведь привык деньги не считать. Что для него лишняя сотня!

Рубас вообще жил сегодняшним днем. Когда-то, еще до войны, впервые попал за решетку, по его глубокому убеждению, ни за что: так, побаловался с хлопцами, обчистили небольшой магазинчик — на два дня гульни. Но милиция оказалась бдительной. Рубасу дали три года. С приходом фашистов он в тюрьме снюхался с немцами, там его завербовало гестапо. С того дня, как считал сам, и начался взлет Дмитрия Рубаса. Он быстро уяснил себе, что гестапо не требует от него тяжелой работы: куда-то пролезть, подслушать, поговорить, потом, немного преувеличив, доложить унтершарфюреру Гюнтеру Вольфу. Вот тебе и деньги, и уважение.

Гестаповцы и устроили Рубаса на железную дорогу. Сначала, правда, он печалился: все же сцепщику приходилось работать, но унтершарфюрер перед отступлением немцев из города предупредил, что стоит лишь раз не выполнить задание Гаркуши — и некоторые документы Рубаса попадут к чекистам, а там с такими, как он, один разговор...

Вообще, Рубас не возражал. Ему все равно — Гаркуша или Федор, лишь бы платили. Единственное, что раздражало его, — невозможность тратить деньги открыто. Вольф перед уходом из Львова велел ему поселиться у сестры, чтобы все знали: Рубас — честный рабочий, живет в семейном кругу, с трудом сводит концы с концами, помогая сестре растить детей.

А чихать он хотел и на сестру, и на ее голопузых. Впрочем, когда-нибудь все изменится, унтершарфюрер Вольф говорил: отступают ненадолго, скоро вернутся, и заслуги Рубаса учтутся.

Честно говоря, Рубас не очень верил унтершарфюреру. Врет, конечно, о скором возвращении, но плевать — пока у Гаркуши есть деньги, он будет работать на него, а потом видно будет. Оружие есть, надо найти надежных товарищей, можно взять вагон — ему, как сцепщику, известно, какой вагон и с чем. Вон сегодня поставили на запасный путь с трофейным барахлом. Там для всей компании хватило бы не на один год.

Рубас вздохнул и погладил лысую голову. Ему надоело быть сцепщиком, вот возьмут вагон — и амба, точка, черт с ними, с Гаркушей и унтершарфюрером Вольфом. Надо удирать подальше от зорких глаз чекистов.

Это и волновало Рубаса больше всего в последнее время: не вышли ли на него чекисты? Вроде бы все чисто, и Гаркуша уверяет, что у них полный порядок, но бес его знает — всякие рации, сообщения, шифровки, еженедельные хлопоты, это не для него, он — уголовный преступник, и нужно держаться подальше от политики. Пора завязывать. Конечно, до конца выдоив Гаркушу.

От этих мыслей немного отлегло от сердца, и Рубас решил на следующей же неделе встретиться с одним толковым хлопцем.

Необходим транспорт, грузовик, без него вагон не возьмешь, а этот человек может все. Ну, придется отдать половину, да что поделаешь, в их деле это не так уж много.

Рубас начал прикидывать, кого еще из надежных людей можно взять в долю, и не сразу заметил, что поток пассажиров около выхода из вокзала увеличился — значит, пришел стрыйский поезд, сейчас появится Федор.

Рубас не без сожаления покинул удобную скамью за киоском — должен на всякий случай подстраховать Федора, проследить, не идет ли кто за ним, и в случае опасности как-то ухитриться забрать у него чемоданчик с рацией. Ведь все может быть...

Федор вышел на привокзальную площадь. Огляделся, но Рубаса не увидел, однако искать не стал и направился к трамвайной остановке.

Рубас вздохнул с облегчением: если бы Федор снял фуражку и вытер платочком лоб — другое дело, тогда следовало незаметно забрать у него чемодан. Этот сигнал означал опасность и требовал немедленного вмешательства Рубаса.

Но Федор не снял фуражку, уверенно шагает к остановке.

Откуда появился комендантский патруль, Рубас так и не заметил. Да и разве удивишь кого-то патрулем на привокзальной площади? Все время дежурят, и к военным с красными повязками тут уже привыкли.

У Федора были надежные документы, их не раз уже проверяли. Рубасу это было известно, потому появление патруля вовсе не взволновало его. Он сделал небольшой крюк и направился к месту остановки заднего вагона «шестерки», зная, что именно сюда по предварительной договоренности сядет и Федор. Рубасу надлежало подстраховать его и тут — должен занять место на задней площадке, приглядеться, не «уцепился» ли кто-либо за лейтенанта, и в случае чего постараться отвести от него опасность.

Рубас уже подходил к остановке, когда услышал выстрелы. Оглянулся и увидел, как Федор расстреливает патрульных, как метнулся к заводской ограде и упал, скошенный автоматной очередью.

Вдруг Рубасу захотелось и самому удрать — бежать все быстрее и быстрее, подальше от опасности. Но он лишь спрятался за какую-то толстую тетку с плетеными корзинами, будто она и в самом деле могла защитить его.

Люди метнулись к убитому, но прибежали какие-то офицеры, оттеснили толпу, а Рубас все старался держаться за корзинами. Наконец подошел трамвай и он, не колеблясь, протиснулся в него и сел в самом углу, невольно прячась за спины пассажиров.

До Богдановки трамвай тянулся чуть ли не полчаса. Большинство пассажиров уже вышло, и Рубас постепенно успокоился. Вышел преждевременно — за остановку до конечной. Он делал так всегда, по привычке проверяя, не следит ли кто-нибудь за ним.

И сразу заметил парня, выскочившего с передней площадки. Почему-то глаз Рубаса зацепился за него, хотя внешне тот был ничем не приметен — одет в гражданское, измятые хлопчатобумажные брюки, суконная куртка и засаленная кепка.

Парень действовал не очень уверенно: огляделся и стал о чем-то расспрашивать встретившуюся тетку, а Рубас, лишь скользнув по нему взглядом, зашагал не оглядываясь к магазину, что в двух кварталах от остановки. Он выдержал характер и не обернулся ни разу, хотя спиной чувствовал: парень «вцепился» в него. Подумал: наверно, и проверка документов у Федора была не случайной, значит, конец им всем, начиная с него, Дмитрия Рубаса, и кончая самоуверенным Гаркушей. Но сразу одернул себя, кажется, в него «вцепился» лишь один «хвост», а с одним он справится, и не все еще потеряно...

• Предыдущая
• 79/124
• Следующая