Долгое прощание (сборник) - Кристи Агата - Страница 45

• Предыдущая
• 45/110
• Следующая

— Это не связано с делом Ленокса?

— О праведное небо, это же совсем не дело Ленокса!

— Совершенно верно,— сухо заметил Олс.

В дом вошел мужчина,, он поговорил с криминалистом, затем обратился к Берни.

— Там приехал доктор Лоринг, капитан. Говорит, что его вызывали. Он лечащий врач жены покойного.

— Впустите его!

Мужчина вышел, и появился доктор Лоринг со своим черным чемоданчиком. On был холоден и элегантен в летнем костюме. Лоринг прошел мимо, не посмотрев на меня.

— Она наверху? — спросил он Берни.

— Да, в своей комнате.

Берни встал.

— Зачем вы прописали ей димедрол, доктор?

Лоринг бросил на него злобный взгляд.

— Я прописываю своим пациентам то, что считаю нужным,— холодно ответил он,— и не намерен объяснять причины. Кто сказал, что я прописал ей димедрол?

— Я. Там наверху баночка, и на ней стоит ваше имя. У нее в ванной целая аптека. Наверно, вам неизвестно, доктор, что у нас в управлении есть довольно полная коллекция таблеток. Голубой горошек, красные птички, желтый Джек, идиотские шарики и другие. Димедрол-— одно из самых скверных средств. Его, как я слышал, принимал Горинг. Глотал их по 18 в день, чтобы быть пьяным. Наш военный врач потратил три месяца, чтобы отучить его от этого.

— Мне неизвестно, что обозначают эти названия,— ехидно сказал Лоринг.

— Неизвестно? Плохо. Голубой горошек — это амитал натрия. Красные птички — секонал, желтый Джек — нембутал. Идиотские шарики — барбитурат с кодеином. Димедрол :— синтетический наркотик, который вызывает привычку к нему, а вы так легко прописываете его. Разве эта дама серьезно больна?

— Пьяница муж может вызвать у жены серьезные недуги,— ответил Лоринг.

— С ним вы не хотели заниматься? Очень плохо. Миссис Эд наверху, доктор.

— Вы наглец! Я доложу о вас.

— Да-да, доложите, пожалуйста,'-—сказал Берни.— Только сначала позаботьтесь о том, чтобы у дамы прояснилась голова. Я должен допросить ее.

— Я сделаю то, что сочту нужным для ее состояния. Вы случайно не знаете, кто я? И только для ясности я скажу: мистер Эд не был моим пациентом. Я не имею дела с алкоголиками.

— Имеете дело только с их женами? — проворчал Берни.— Да знаю я, кто вы, доктор. И умираю от страха,-Моя фамилия Олс. Капитан Олс.

Лоринг поднялся по лестнице. Берни снова сел и усмехнулся,

— С людьми такого сорта нужно быть дипломатичным,—: заметил он.

Из кабинета вышел мужчина в очках и подошел к Берни.

— Капитан!

— Выкладывайте!

— Рана контактная, типичная для самоубийства. На револьвере мы вряд ли найдем отпечатки пальцев. Он весь в крови.

— Может ли это быть убийством, если человек спал или был сильно пьян? — спросил Берни.

— Конечно, но на это нет никаких указаний. Револьвер «веблей». Для этого оружия характерно, что курок взводится с трудом, но спуск очень легкий. Положение оружия объясняется отдачей при выстреле. Я не нашел ничего противоречащего самоубийству. Многое зависит от содержания в крови алкоголя. Если оно чересчур высоко, то...— Он замолчал и пожал плечами.— ...то, возможно, я усомнюсь в том, что это обыкновенное самоубийство.

— Спасибо.

Мужчина вышел, Берни посмотрел на ручные часы, потом на меня.

— Хотите сматывать удочки?

— Конечно, если вы разрешите. Я думаю, что меня подозревают.

— Мы можем позже доставить вам это удовольствие. Только находитесь в таком месте, где вас можно будет найти. Вы же служили в криминальной полиции и знаете все, что нужно. Во многих случаях надо работать быстро, пока не пропали улики. Здесь же наоборот. Если было убийство, то кого можно подозревать? Его жену? Ее здесь не было. Вас? Хорошо, вы были одни в доме и знали, где находится револьвер. Идеальные обстоятельства. Все, кроме мотива. Кроме того, мы должны принять во внимание и то, что вы нам позвонили. Если бы вы его убили, то, думаю, вы бы не стали так вызывающе вести себя.

— Большое спасибо, Берни. Это я хорошо знаю.

— Прислуги дома не было, у нее был выходной. Конечно, кто-то мог случайно зайти в дом. Но этот человек должен был знать, где находится оружие Эда, должен был застать его столь пьяного или спящего и должен был нажать на спуск в тот момент, когда сильный треск моторной лодки мог заглушить звук выстрела. Он должен был удрать отсюда до того, как вы вернулись в дом. Этого допустить я не могу.

Я встал и собрался уходить.

— Хорошо, Берни. Я весь вечер буду дома.

— Хочу сказать вам еще вот что,— задумчиво проговорил Берни.— Этот Эд был звездой среди писателей. Много денег, прекрасная репутация. Я в этом дерьме мало смыслю, но даже в бардаке найдутся люди более приятные, чем в его книжках. Это дело вкуса, и меня, как работника полиции, это не касается. Кроме денег у него была красивая жена, много друзей и никаких забот. Хотелось бы мне знать, почему все показалось ему таким ужасным, что он нажал на спуск? Какова причина его самоубийства? Если вам что-нибудь известно, постарайтесь разгадать это. Ну, до свидания!

Я вышел из дома. Полицейский у двери взглянул на Олса и пропустил меня. Я сел в машину и поехал прямо по газону, чтобы объехать служебные машины, прибывшие сюда. В воротах на меня посмотрел второй полицейский, но ничего не сказал. Я надел солнечные очки и двинулся на автостраду. Улица была тихая и безлюдная. Послеполуденное солнце падало на подстриженные сады и большие просторные виллы.

Приехав домой, я выпил чего-то холодного, поел, открыл окна, расстегнул рубашку и стал ждать, что произойдет дальше. Ждал я долго. В девять вечера позвонил Берни и сказал, что я должен тотчас ехать к нему, не останавливаясь по пути, чтобы нарвать цветов.

В приемной у стены сидел Канди. Он бросил на меня злобный взгляд, когда я прошел мимо него в большой квадратный кабинет. В нем сидел начальник управления полиции Питерсен среди собрания знаков благодарности от публики за двадцать лет добросовестной службы. Стены были увешаны фотографиями лошадей, и на каждом фото был начальник Питерсен. На углах его резного письменного стола красовались лошадиные головы. Чернильницей ему служило полированное лошадиное копыто, вмонтированное в металл. В другом копыте, наполненном белым песком, торчали ручки.

Начальник имел представительную внешность. У него был внушительный. орлиный профиль, подбородок немного расплылся, однако он старался держать его так, чтобы это было не очень заметно. Он старался как можно чаще фотографироваться. Ему было около пятидесяти лет, и его отец оставил ему кучу денег. У начальника были черные волосы и загорелое лицо, держался он со спокойным достоинством индейца в сигаретной лавке и не обладал большим умом. Однако никто не считал его мошенником. В его управлении были мошенники, которые обманывали и его, и общество, но они, по мнению Питерсена, не причиняли вреда,- Он всегда был изысканный, не прилагая для этого усилий,— просто он ехал на белом коне во главе процессии и допрашивал обвиняемых перед объективом фотокамеры.

И то так писалось лишь в подписях к снимкам. В действительности он никого не допрашивал и даже не знал, как это нужно делать. Он просто сидел за своим письменным столом, строго глядя на подозреваемого, и показывал камере свой профиль. Загорались вспышки, фотокорреспонденты кланялись, благодарили начальника, подозреваемого уводили, не давая ему раскрыть рта, а начальник уезжал на свою ферму в Сан-Фернандо.

Когда мы с Олсом вошли, начальник Питерсен стоял за своим письменным столом, а фотографы выходили в другую дверь. Начальник надел белый «стетсон» и взял сигару. Он собирался уходить и строго посмотрел на меня.

— Кто это? — спросил он звучным баритоном.

— Это Филип Марлоу, шеф,— ответил Берни.— Он один был в доме, когда застрелился Эд. Хотите, сделаем его снимок?

Начальник оглядел меня.

— Нет, не нужно,— решил он, потом обратился к высокому, седому, по виду усталому мужчине:

• Предыдущая
• 45/110
• Следующая